Сразу смутило огромное окно едва ли не во всю ширину стены, серебряными полосками разделенное на три плоскости. Даже с другого конца кабинета вид достаточно страшный. Делаю несколько шагов вперед и чувствую, как задрожали колени…

Хэнтон прошел к рабочему столу и повесил пиджак на спинку кресла. С заинтересованностью наблюдает за мной.

Кабинет серый и строгий, под стать своему хозяину. В этом кабинете нет ничего лишнего: широкий рабочий стол, кресло, стул, два шкафа и настенные часы над головой. Одно только зеленое дерево создает приятный контраст со строгостью серой обстановки.

С любопытством осмотрелась, а потом зачем-то уставилась на Джона. Под его не скрывающим намерения взором опять полыхнули щеки.

— Кто ты, Джон? — спрашиваю я.

— Хозяин небоскреба, — просто ответил он. — Работодатель большинства тех, кто работает здесь.

С коротким стуком в дверь вошла секретарь. У Дэйзи очень прямая осанка, длинные ровные ноги и неизменно бесстрастное выражение лица — в руках держит поднос с кофе. Я отвернулась и сделала несколько шагов к окну. Ошеломляющий вид! Мои глаза широко раскрыты, а коленки дрожат. Город с высоты девяносто девятого этажа кажется ненастоящим.

Секретарь молча поставила чашки на стол. Когда за ней закрылась тяжелая дверь, характерный этому звук окончательно вывел меня из состояния ступора. Ощутив во всем теле напряжение, на шаг отступаю от окна, сразу уткнувшись спиной в Джона, как в неподвижную скалистую гору.

Его пальцы легли мне на плечи и медленно спустились вниз по рукам.

В отражении окна вижу лицо Хэнтона — в лучах солнца сталь серых глаз будто охвачена огнем. Джону не тридцать пять, ему не сорок — возраст мужчины где-то между. Его внешность лишена округлых и изящных черт. Его красота — это красота мужчины, грубая как камень. А рядом с ним — я. Девчонка много моложе его самого.

Не могу поверить, что это действительно я.

Лица в стекле исчезли, и я снова вижу пропасть серого неба. Теперь дрожат не только коленки, а вся я.

Мужчина резко развернул меня лицом к себе и примкнул к губам. Его рука легла мне на шею, а упрямые губы Джона заставили широко распахнуться мой рот. Кровь в венах раскалилась. Я горю.

Несколько шагов по кабинету, не прерывая долгий поцелуй, и я чувствую, как упираюсь о край его рабочего стола…

— Встреча еще не закончилась. Ждите! — требует за дверью секретарь, и наш поцелуй мгновенно прервался. Джон взглянул на часы.

— Слишком рано. Они подождут, — сказал он. Вернулся к моим губам, а я резко отстранилась. Рассудок, что отказывался хоть на какую-то работу, теперь генерирует массу мыслей. Я как в лихорадке, меня бросает то в жар, то в холод.

Моя ладонь упирается мужчине в грудь, создавая между нами незначительную дистанцию, и я говорю, остерегаясь смотреть ему в глаза:

— Мне лучше уйти.

За милю буду чувствовать то недовольство, которое исходит от него сейчас. Тем не менее Джон спокойно изрек:

— Тогда, в другой раз, Анна, — проигнорировав смехотворную дистанцию между нами, притянул к своим губам в мягком и недолгом поцелуе. После заставил посмотреть ему прямо в глаза. Что-то увидел в них, удовлетворенно ухмыльнулся и только тогда отошел в сторону.

Я робко отлипла от края стола. Поправила несуществующие мятые складки своего платья и тихонько проговорила:

— До свидания, Джон.

— До скорой встречи, Анна, — сказал Хэнтон. В этих словах я отчетливо услышала обещание.

Ноги, как назло, плохо меня слушаются. Из его кабинета ухожу нетвердым шагом, чувствуя на себе его взгляд.

Я вышла, а двое респектабельных мужчин прошли вперед. Пока не закрылась за ними дверь, я украдкой посмотрела на Джона. Там, в глубине кабинета, действительно скалистая гора, упрямая и непоколебимая.

Что бы я ни думала и во что бы ни хотела верить, Джон Хэнтон стал мне интересен с первой нашей встречи, когда увидела его лицо и услышала его голос.

Там, на узких улицах Данфорда, у этого мужчины была возможность пройти мимо, но он так не поступил.

Если с намерениями Хэнтона все понятно, мои идут не в ладах с чувствами. Я не хочу быть любовницей! Но что поделать, когда вмешиваются чувства посильнее здравого рассудка?

В сомнительных отношениях либо гордость убивает любовь, либо плохая любовь — гордость.

Раз уж в мои планы не входит быть любовницей Джона Хэнтона, значит, встреч состояться больше не должно… вообще никаких. В противном случае исход понятен.

Мне не нравится мое решение, но пока сильна гордость, она требует его соблюсти.

Гринпарк. Город, который стал для меня невыносим. Одно только его название приводит меня в уныние. Что меня может ждать в этом маленьком и ненормально-идеальном городишке?

Дом 68 на Солнечной улице.

Том и его мать.

Единственное, что заставляет меня возвращаться, — понимание, что идти мне больше некуда.

Поднимаюсь по безупречным деревянным ступеням и открываю дверь. Послышались тяжелые шаги, и в тесной прихожей объявился Том. Мужчина в гневе.

— Что тебя заставляет возвращаться в Данфорд? — потребовал он.

— Прогулки по большому городу… — мой голос не так тверд, как хотелось бы.

— Больше ты не поедешь в Данфорд, — решительно заявил Том. — У тебя больше нет содержания!

— Что!? — возмутилась я. Тряхнула головой и уже тихонько:

— Ты ведь несерьезно.

Но мужчина очень серьезен. А еще он очень зол.

— Не смей дерзить моей матери так, как ты сделала это сегодня, иначе пожалеешь, — убедительно предупредил Том.

Во мне поднимаются гнев и упрямство. Все равно, куда идти. Заложницей этого дома я не стану!

Хочу уйти, эффектно захлопнув за собой входную дверь, но Том схватил меня за локоть. С силой дернул, и в следующую секунду меня припечатало к стене. Перед глазами ненадолго образовалась темнота, а в затылке возникла тупая боль. Ко мне не сразу возвращается способность мыслить.

— Что ты творишь? — взмолилась я, приложив ладонь к голове. Подобное со мной происходит впервые и… я не знаю, как себя вести при подобном обращении. Дать отпор мне не по силам, Том сильнее меня.

— Идем, — сказал он и опять взял меня за локоть. Я начала сопротивляться, и тогда он с силой поволок меня мимо гостевой комнаты, к лестнице на второй этаж.

В доме приглушен свет, играет приятная музыка и пахнет вкусной едой. Мать Тома где-то поблизости…

Мужчина поволок меня вверх по лестнице. Когда спотыкаюсь на ступеньках, Том подтягивает вверх с такой силой, что я взлетаю на ноги.

На втором этаже мы миновали комнату для гостей. Спальня совсем близко.

— Нет! — рычу я, одной рукой ухватившись о дверной косяк.

Мужчина в ярости. Рывком отдернул мне руку и швырнул меня на пол. Очень быстро отползаю от Тома и спиной упираюсь о кровать, крепко поджав под себя ноги.

— Ты не будешь жить в гостевой комнате, — неожиданно спокойно говорит он. — Твое место здесь, как и полагается жене.

Из моих глаз покатились слезы. Гнев на лице Тома сменился замешательством.

— Не такой жизни я для нас хотел, — отступая на несколько шагов назад, с сожалением сказал он.

На эти слова сердце отозвалось болью. Из моих глаз продолжают катиться слезы, и страх теперь не причем. Мои слезы — слезы глубочайшего сожаления и бесконечной вины перед Томасом и Анной Стоун.

Так быть не должно. Меня здесь быть не должно!

Но я здесь, и мы с Томом заложники обстоятельств. Мы оба в ловушке!

У меня приоткрылись губы в острой потребности рассказать ему обо всем, но! Проще поверить в мое безумие, чем в ту правду, в которую верю я сама.

— Мне так жаль… — искренне протянула я.

Том осторожно подходит ближе, опускается на колено и, обхватив ладонями мое лицо, большими пальцами мягко снимает слезы на моих щеках.

— И я сожалею. Очень, — Том поцеловал меня в висок, поднялся и, тихо закрыв за собой дверь, оставил одну.

Поджимаю коленки к подбородку и плачу, не в силах держать в себе обиду. На кого я больше обижена и зла? На вселенную? На Тома? На Джона?