Женщина нервно тушит сигарету, под силой ее пальцев она переломилась в нескольких местах.

— После познакомлю тебя с твоим юристом. Он поможет получить положенную тебе часть состояния мужа. Ты станешь богатой женщиной, и за эту услугу я потребую плату, — даю ей время осмыслить услышанное и твердо говорю:

— Услуга будет стоить очень дорого. Быть может, превысит половину твоего состояния.

Решительные сапфировые глаза вдруг сверкнули, ее подбородок взметнулся вверх.

— Все, что угодно, — уверенно заявила она.

Я побыла с Евой еще немного, а после мы попрощались одним только взглядом, без всяких слов.

Вернулась в регистратуру. С разрешения угрюмой женщины под звонкий стук собственных каблуков и в сопровождении санитара поднялась к доктору Коллинсу.

— Прошу вас, проходите, — кивнул мне доктор Коллинс и жестом пригласил войти в свой кабинет.

Санитар прикрыл дверь и остался за дверью.

В этом маленьком кабинете ничто не изменилось: стол, стул, шкаф. Разве что рабочий стол нагружен бо́льшим количеством бумаг и книг, чем было прежде.

Доктор предлагает мне садиться, но я отказываюсь.

— Этот стул — болезненное напоминание о том, кем я здесь была, — поясняю я. — Простите мое поведение, доктор Коллинс, но я не хочу даже отдаленно почувствовать себя пациентом снова.

— Хорошо, — с пониманием отозвался он и протянул мне в руки желтые листы. — Вы уже разговаривали с мисс Нельсон?

— Да, она сказала, что вы ее временный врач… — тревожно говорю я, опустив глаза к документам. На желтых листах подтверждение слов Евы.

Я в замешательстве.

— Главный врач и его заместитель отсутствуют до конца февраля. Если до этого времени я сочту Еву Нельсон здоровой, моей подписи будет достаточно, чтобы выписать ее, — спокойно сказал Клайд.

Очень хочу снять с глаз несуществующие очки и с раздражением убираю от лица руку.

— Хотите сказать, у Евы два месяца, чтобы убедить вас… — зло выдохнула я, осеклась и уже тише говорю:

— … в своей адекватности?

— Этого более чем достаточно, — спокойным ровным голосом говорит мне Коллинс.

Мужчина невозмутимо смотрит на меня, а я недоверчиво смотрю на него.

Что мне еще остается?

— Будь по-вашему, — вынужденно соглашаюсь я.

Клайд Коллинс выполнил свою часть договоренности, пусть не так, как хотела я, но он это сделал. Теперь дело за мной. Встреча назначена не в этот день и вне стен психиатрической больницы, в противном случае для меня это было бы уже слишком.

В смешанных чувствах торжества и беспокойства наконец беспрепятственно ухожу.

С одной стороны, сделано главное: Ева — пациентка доктора Коллинса. С другой — меня сильно тревожат заявленные доктором сроки и то, как Ева бездарно потеряла две драгоценные недели, пока наблюдалась у него. Ее внешность и поведение… Боже!

Брюс Новак уже нанят, часть его гонорара — сто тысяч баллионов — выплачена. Если Ева Нельсон не выйдет из психиатрической больницы к февралю, значит ли это, что все мои вложения, риск и труд напрасны?

У ворот Центрального парка жду Клайда Коллинса уже десять минут. В который раз посматриваю на маленький циферблат своих наручных часов и злюсь, оттого что доктор опять опаздывает.

Хочется использовать это обстоятельство как повод, чтобы уйти. Все мое существо к этому порывается, но рассудок мгновенно отрезвляет, ведь пути назад уже нет. Если не сегодня, то в другой день с Клайдом Коллинсом все же придется встретиться, чтобы выполнить свою часть договоренности.

Мистер Коллинс появился на той стороне улицы перед входом в Центральный парк. Еще минута, и он будет здесь.

По мере приближения мужчины яростнее бьет тревогу внутренний голос, отвечающий за инстинкты самосохранения. Я все еще помню три незабываемых дня в больнице, и не дай бог угодить обратно!

— Здравствуйте, Виктория, — тепло приветствует меня Клайд, внимательно всматриваясь в мое лицо.

В миг, когда я услышала собственное имя, я мгновенно перестала чувствовать что-либо. Мои тревоги, страхи — от них вдруг не осталось и следа.

— Здравствуйте… — в замешательстве говорю я.

Идем бок о бок. Тру руки, как если бы они замерзли, хотя я в теплых варежках.

— Волнуетесь? — спрашивает Коллинс.

Искоса смотрю на мужчину и, подумав немного, говорю:

— Мне предстоит исповедь человеку, в чьих полномочиях вернуть меня в больницу, — на ходу рассуждаю я. — Я могу надеяться только на честность вашего слова.

— С вашими покровителями вам не понадобится даже честность моего слова, — спокойно заметил Коллинс.

Весомый аргумент, и все равно спокойно мне не стало. Прежде чем приступить к выполнению своей части договоренности, сперва хочу удовлетворить собственное любопытство и резко спрашиваю:

— Мистер Коллинс, когда я вышла из больницы, кто-нибудь спрашивал обо мне?

— Супруги Лоуренс и Томас Стоун.

— Что им сказали?

— Правду, — взгляд доктора встретился с моим. — Вас выписали. При вас жилье и средства.

— Они могут узнать адрес, тот, где я живу? — с надломленным голосом уточняю я.

— Нет. Во-первых, это незаконно, во-вторых, главврач держит ваши документы у себя в сейфе. Полагаю, это в его интересах.

— Хорошо.

— Если сумма ваших средств на счете по любой причине станет меньше ста тысяч баллионов, за вами придет социальная служба… — вдруг сказал Коллинс, а я резко остановилась и уставилась на него. — Думаю, вам следует об этом знать.

— За мной придет социальная служба и что потом?

— Вас привезут в дом мужа.

— Что? — потрясена я. — То есть независимо от моего желания?

По взгляду мужчины понимаю, что дела обстоят именно так.

Закружилась голова. В мыслях полная неразбериха.

В полдень выходного дня в парке много людей, особенно детей. Двое малышей пронеслись между мной и Коллинсом, а элегантная мать сдержанно потребовала от детей порядка, бегло спросив у нас извинений.

— Что вы хотите знать, мистер Коллинс? — рассеяно спрашиваю я.

Мужчина мельком взглянул на меня.

— Расскажите о себе.

Мой пульс участился, возникла волнительная дрожь.

— Моя история покажется невероятной, — мрачно сказала я. Собираюсь с мыслями и, устремив взгляд куда-то вперед, заговорила:

— Меня зовут Виктория. Мне двадцать семь лет. Отец — строитель, а мама учительница. Я единственный ребенок в семье…

Мы пришли к круглому озеру и поднялись в беседку рядом с ним. Над головой светит солнце, снег больше не идет. В преддверии рождества вокруг слышны только разговоры о праздничных приемах, покупках и подарках.

На вопрос Клайда Коллинса о том, как я стала Анной Стоун, я пожала плечами и спокойно ответила:

— В одно ничем не примечательное утро за чашкой кофе словно по щелчку пальцев неожиданно оказалась там, где меня быть совсем не должно. Это был чужой дом, чужая одежда, чужая жизнь, но мое лицо, — немного подумав, спрашиваю у мужчины:

— Возможно хоть немного поверить в мои слова?

— Я верю в то, что в это верите вы, — не задумываясь, отозвался Коллинс. Ответ получился уклончивым. — Что это за чувство, когда вдруг понимаешь, что новая жизнь тебе не принадлежит?

— Потрясение, конечно. Я не знала, что должна делать… — с осторожностью посмотрела на Коллинса. — Я усомнилась в здоровье собственного рассудка.

— Вы допускаете эту мысль сейчас хоть сколько-нибудь?

— Нет!

— Хорошо, — не настаивает Коллинс. — Насколько хорошо вы помните свою жизнь?

— Детство, школа, университет, работа. Я помню все, — уверенно говорю я.

— Воспоминания не кажутся в любой степени нелогичными, несвязными, нереальными?

С раздражением уставилась на невозмутимое лицо Коллинса.

— У вас есть своя семья, вы замужем? — опустил он предыдущий вопрос.

Чувствую неловкость.

— Нет, — выдохнула я.

Мне двадцать семь и я не замужем. Мама очень беспокоится по этому поводу, отец — не очень. Папе нравится, что я все еще падаю на соседнее кресло рядом с ним и болею за футбольную команду Красных быков.