Наконец Иегуда тоже прибыл в Бургос. Какими последствиями грозит убийство Фернана де Кастро, он понял сразу, как только ушей его достигла эта весть. Глубоко расстроенный, он во всем винил себя. Его расчеты были ошибочными. Ему надлежало остаться в Толедо и удержать короля. На этот раз интуиция его подвела.

И все же дон Иегуда, по натуре человек деятельный, не терял надежды: а вдруг удастся избежать войны? Он без промедления отправился в Толедо. Там узнал, что Альфонсо отбыл в Бургос. Повернул назад, помчался в Бургос.

Велел сообщить во дворец о своем прибытии. Дон Альфонсо отказался его принять, прибегнув к разным отговоркам. Зато за ним послала донья Леонор.

В присутствии этой умной женщины Иегуда ощутил в груди прилив мужества.

– Если твое величество даст мне дозволение, я отправлюсь в Сарагосу и попытаюсь смягчить сердце короля, – предложил он. – Недавно, когда я был у него в лагере, он любезно склонил ко мне свой слух.

– С тех пор обстоятельства переменились, – сказала донья Леонор.

Дон Иегуда осторожно намекнул:

– Конечно, явиться к нему с пустыми руками я не могу.

– А с чем к нему можно было бы явиться? – спросила Леонор.

– Быть может, – еще деликатнее заметил Иегуда, – удастся убедить дона Альфонсо отказаться от весьма спорных сюзеренных притязаний.

– Сюзеренные права Кастилии неоспоримы, – холодно ответила донья Леонор. – Тогда лучше война!

При этих словах она смерила Иегуду таким отчужденным, презрительным взглядом, что он понял: она и король – люди одной закваски. Она тоже ни за что на свете не отказалась бы от пустого, нелепого рыцарского титула «сюзерен». Разумно взвешивать обстоятельства и действовать сообразно с ними – в ее глазах тоже торгашество.

Когда Иегуда наконец был допущен к дону Альфонсо, тот язвительно заметил:

– Ну вот, мой эскривано, ты проявил усердие и изобретательность, обстряпав в Сарагосе и в лагере под Тулузой разные хитрые сделки. Теперь видишь, чего они стоят. Удачи ты мне не принес. Постарайся хоть здесь принести какую-то пользу, дон Иегуда, и раздобудь мне денег. Опасаюсь, что нам потребуется очень много денег.

Дон Альфонсо созвал на совет своих рыцарей. Военное ремесло он знал в совершенстве и теперь стремился нанести врагу как можно больший урон. Он ясно видел, что все преимущества на стороне противника, но надежда его не покидала. Он рыцарь-христианин, и он вверяет себя Господу Богу, который не попустит, чтобы погиб его верный слуга Альфонсо Кастильский.

И Господь сторицей вознаградил его веру. Дон Раймундес Арагонский внезапно умер в возрасте пятидесяти семи лет, будучи еще крепким мужчиной, одержав свои лучшие победы в Провансе. Господь поразил его в сердце, и король скончал дни свои, так и не успев навредить племяннику.

Сложное положение, в какое угодил дон Альфонсо, неожиданно выправилось. Наследник арагонского престола, семнадцатилетний инфант дон Педро, совсем не походил на своего отца. Дон Раймундес расширил пределы своего королевства, действуя как мудрый политик: он хитростью приобрел владения в Провансе, а военную силу применял только тогда, когда был уверен в победе; он безропотно смирял собственное самолюбие перед своими грандами, если так удобнее было вытряхнуть из них деньги или заставить служить себе. Юному дону Педро все это казалось уловками, недостойными рыцаря, напротив, в своем кастильском кузене он, подобно многим, видел идеал рыцаря-христианина. Можно было не опасаться, что он выступит в поход против дона Альфонсо.

«Сам Господь защищает меня!» – с ликованием объявил Альфонсо своей королеве. А Иегуде он хвастливо сказал: «Ну вот видишь! А ты еще сомневался!»

Донья Леонор молча улыбалась, глядя на его необузданное веселье. Ей всегда хотелось упрочить союз Кастилии с Арагоном, и хоть королева ни в коем случае не отступилась бы от притязаний Кастилии на сюзеренство, она всеми силами старалась сделать так, чтобы это не привело к новым раздорам.

От своего отца-короля, как и от своей матушки-королевы, донья Леонор унаследовала вполне достаточно политической мудрости, чтобы ясно понимать: сама по себе Кастилия никогда не станет такой же сильной державой, как Священная Римская империя, Английское королевство, Французское королевство. В былые времена Кастилия и Арагон уже объединялись, и тогда монарх, венчанный обеими коронами, с полным правом именовал себя императором всей Испании. Раздор между королями Раймундесом и Альфонсо крайне угнетал донью Леонор. Теперь она хотела положить конец этому спору и связать обе страны новыми, крепкими узами.

И средства к тому были. Донья Леонор, хоть и не подарила королю престолонаследника, была матерью трех инфант. Стало быть, тот, кто взял бы в жены старшую из них, тринадцатилетнюю Беренгарию[56], мог бы унаследовать кастильскую корону. Вполне естественной мыслью было обручить инфанту с наследником арагонского престола, чтобы в будущем обе короны увенчали главу одного властелина. До сих пор взаимная неприязнь королей Арагона и Кастилии препятствовала такому браку. Теперь все преграды устранены и ничто не мешает обручить инфанту с доном Педро. Этот юнец всегда восхищался королем Альфонсо, и его нетрудно будет подвигнуть к тому, чтобы он признал сюзеренные права тестя, тем более что кастильскую корону он все равно унаследует.

Дон Альфонсо вежливо, с чуть заметным нетерпением выслушал пространные рассуждения королевы.

– Очень дельно придумано, умница моя Леонор, – сказал он. – Но спешить нам некуда. Этот мальчик еще не посвящен в рыцари. Дяде Раймундесу не хотелось обращаться ко мне с подобной просьбой. Думаю, уместно будет пригласить сюда дона Педро, чтобы я собственнолично вручил ему меч и посвятил в рыцари. Остальное уладится само собой.

Порешив на том, королевская чета с большой свитой отбыла в Сарагосу на торжественные похороны дона Раймундеса.

Как и следовало ожидать, дон Педро, юный король, выказывал дону Альфонсо почтительное обожание. И с нескрываемым восторгом смотрел на донью Леонор. Она воплощала в себе идеал дамы, какую воспевают поэты, идеал недоступной красавицы, с высоты своего трона выслушивающей излияния рыцаря, который пылает к ней чистой любовью.

Донья Леонор прислушалась к совету дона Альфонсо и не стала торопить события. Она только в самых общих, расплывчатых словах упомянула, что им с доном Альфонсо приятно было бы упрочить союз с арагонским кузеном. В ее манере держаться было что-то дружески доверительное и в то же время чуточку материнское, так что молодой стройный принц сразу все понял – и покраснел до корней волос. Перед ним не только открывалась возможность породниться со столь прославленным рыцарем – в отдаленном будущем ему уже мерещилась императорская корона, корона объединенной Испании. Он поцеловал руку доньи Леонор и ответил:

– В целом свете нет такого поэта, о высокородная дама, который сумел бы воспеть мое счастье.

В остальном о государственных заботах предпочитали молчать, об отношениях между Кастилией и Арагоном тоже. Зато много разговоров было о посвящении дона Педро в рыцари. Ему исполнилось семнадцать лет – самый подходящий возраст. Будет во всех отношениях лучше, если посвящение состоится до коронации. Альфонсо предложил принцу, чтобы церемония опоясывания мечом прошла в Бургосе. Там он собственнолично посвятит его в рыцари, и празднество будет такое, какое приличествует двум самым могущественным владыкам Испании.

Дон Педро был счастлив принять приглашение.

В Бургосе спешно готовились к торжественному приему. Дон Альфонсо вызвал туда из Толедо весь свой придворный штат. Донья Леонор подала мысль, что не худо бы пригласить и детей эскривано. Король согласился, хоть и не без колебаний.

Когда в кастильо прибыл герольд, передавший приглашение короля всем троим представителям рода Ибн Эзров, Иегуда в душе возликовал. В сопровождении подобающей свиты, при полном параде отправился он вместе с детьми в Бургос.