«Мне ночь дарует мрак…» Мне ночь дарует мрак, Сверлит сознанье рок. Да здравствует дурак, Проникнувший в мирок. А я совсем не то, И песнь моя не та. Я гений и знаток; Но действую не так. 1938 «Люди бегут на лыжах…» Люди бегут на лыжах, Желая кому-то добра. Налёт на цинковых крышах Солнца и серебра. Так лета пролетали. Хотелось хорошего мне б! Но цинком струит планетарий Изнанку каких-то неб. Смотрит на город витрина, Ни холодно ей, ни тепло. Похоже на паутину Треснувшее стекло. Загромождено мелочами Теченье большого дня. Люди не замечают Ни мелочей, ни меня. Если добраться до истин, Ни одна трава не сорняк: Пусть бесполезны листья – Значит, польза в корнях!.. Много стихов сочинил я Про то, как жизнь хороша. Пальцы мои в чернилах, Пальцы, а не душа! 1938 Заклинание от холода Путь дамасский, Веками начертанный, Краски да маски – На чёрта нам. Осталась Усталость, Да вот под рукой Дорога До Бога. Пойдём по другой. Вертится громада, Шар как. Ногами не надо Шаркать. И жарка Прохлада. И градус На радость, И выпьем, И выбьем бокалы. 1938 «Шкура онагра из Азии…» Шкура онагра из Азии Путь свой в Париж завершила. Стоит ли бочка мальвазии Сенского ила. Смерти за жизнью погоню Шкура устроила. Что же. Разве не стоит агонии Лоскут шагреневой кожи?! 1938 Действительность Диалектический контакт Явленья сущности и сущности явлений, Действительность, ты проходящий акт В трагедии эпох и поколений. И это повторяющийся факт, Которому нельзя не покоряться, Хоть факт упрям, но мы живём в антракт, Где происходит смена делегаций. В такие дни стихи срывают с губ – Зажатые в какой-то жуткой сумме – Во-первых, тот, кто молодецки глуп, А во-вторых, кто дьявольски безумен. 1938 «Жизнь – путёвка в Сибирь…» Жизнь – путёвка в Сибирь, И грехов отпущенье, И стихов календарь. Жизнь люблю не за быль, За одно ощущенье – Взгляд, направленный вдаль. 1938 Ворон Чёрный ворон, чёрный дьявол, Мистицизму научась, Прилетел на белый мрамор В час полночный, чёрный час. Я спросил его: «Удастся Мне в ближайшие года Где-нибудь найти богатство?» Он ответил: «Никогда!» Я сказал: «В богатстве мнимом Сгинет лет моих орда. Всё же буду я любимым?» Он ответил: «Никогда!» Я сказал: «Пусть в личной жизни Неудачник я всегда. Но народы в коммунизме Сыщут счастье?» – «Никогда!» И на все мои вопросы, Где возможны «нет» и «да», Отвечал вещатель грозный Безутешным «Никогда!». Я спросил: «Какие в Чили Существуют города?» Он ответил: «Никогда!» – И его разоблачили. 1938 «Как рыбы, золотые купола…» Как рыбы, золотые купола Плывут туда, где небо синевее, Из той страны, которая была, В такую даль, которая новее. Они плывут, как рыбы, из былого, А мимо них, виденцев старины, Проходим мы, поэты-рыболовы, И прочие рабочие страны. 1938 «Водка жизни испита…» Водка жизни испита, Каждый шаг – как путь пологий. Путь пройдённый – как спектакль, Отшумевший в эпилоге. И твердится: отомсти, мол, Поклянясь пред небосводом, Потому что это – стимул Тоже жизни и чего-то. 1939 Баллада баллад Лампа мигала вечер, Ресницы сходились у глаз, И расходились, как будто в вечность, Каких-то четыре угла. В дверь вошёл незнакомец, Сунул мне пузырёк. И, со мной не знакомясь, Следующее изрёк: – На стены эти побрызгивайте, А нам – разойтись дорогами. Предметы, которые близки вам, те Обязательно будут далёкими. Так незнакомец сказал и сгинул, А я начал брызгать. Даже наполовину Мне ничего не близко. Но что-то стало глаза слипать, Послышался грохот где-то. И я на кровать повалился спать, Усталый и нераздетый. Потом – вспоминаю – проснулся. Полдень, Наверно, тогда стоял, И подле меня заметала пол тень От маленького стола. Жалкая комната стала залой, Выросла раз в тыщу, Однако прежним объёмом связало Одежду, мебель и пищу. И я подумал… Итак, тогда бы Осенила идея? Во-первых, Из пузырька остаток накапал На воду, на хлеб, на консервы. Во-вторых, меня клонило ко сну, Заснул и видел во сне, Что капаю каплями на казну И червонцы летят, как снег. Опять – вспоминаю – проснулся. Вечер, И стол обстановлен вкруг. Увидел, что едой обеспечен И с голода не умру. И в самом деле отрадное зрелище: Стол обстановлен весь. Вспомнил я, что не ел ещё, И решил есть. Обычно я за едой читал, Но – не было, знать, газет – Глаза в этот раз свободны. Итак, Я стал глазеть: Зала сперва превращалась в площадь, Площадь потом в поле, и Нарастало поле позже Более и более. Наконец превратилось в безбрежное море. Бр-р-р… Неприятно. И я подумал: «По-моему, Я заключён в необъятное!» 1939 |
