— Я уеду? — повторила я. — А как же вы?

— Дрэйк должен остаться в любом случае, хотя бы чтобы не вызвать подозрений. Достаточно и одного дезертира.

— А ты?

— Не знаю, — Нордан усмехнулся снова, но невесело на сей раз, с затаенной иронией. — Почти два с лишним века мы так или иначе оказываемся рядом. Дрэйк мне то учитель, то надсмотрщик, то сосед, то теперь вот… — Не закончив фразу, мужчина нахмурился, покачал головой, отвечая своим мыслям. — Сплошная издевательская насмешка судьбы, куда ни плюнь. Если кто-то из братства заявится с проверкой в Эллорану, или Рейнхарт подошлет своих шпионов, а меня вместе с тобой не обнаружится на месте, то сложить два и два будет не столь уж трудно. Если здесь не застанут только тебя, а мы будем соблюдать, как выразился Дрэйк, осторожность и ничем себя не выдадим, то вряд ли они развернут полномасштабную кампанию по поиску какой-то загадочной девицы, внезапно канувшей в неизвестность. Мало ли что там императрице показалось, в конце концов, женщина она уже немолодая и признаки старости подкрадываются незаметно. Дрэйк известен своим трепетным отношением к любовницам и почему бы ему не волноваться за раненую девушку, которую он, хм-м, временно взял под опеку?

Я отвернулась к окну, к многоэтажным уже домам, что тянулись вдоль дороги, понимая главное — империю мы покинем одни. Наверняка Дрэйк найдет кого-то, кто будет сопровождать нас, он не отпустит меня без защиты и поддержки, но, по сути, я и наш нерожденный ребенок уедем из Эллорийской империи одни. И лишь Серебряная ведала, что ожидало нас на этом пути.

Мы долго катались по центру города, не придерживаясь какого-то плана, безо всякой определенной цели. Иногда Нордан рассказывал что-то о встречающихся на нашем пути достопримечательностях, но, надо признать, экскурсовод из него получился не очень хороший. Бевану удавалось рассказывать интересно, живо, местами действительно забавно, так, что я слушала, затаив дыхание, позабыв о голоде, о порожденных равнодушием Дрэйка переживаниях. Истории же Нордана, как на подбор, сводились к кровавым убийствам, истерзанным трупам и привидениям. Тем не менее, я слушала внимательно, отчасти потому, что любила разные истории, независимо от оттенка и настроения, отчасти порой просто наблюдала за спутником, за выражением его лица, за проскальзывающими в голосе эмоциями. Мне не хотелось думать, что завтра или послезавтра я могу покинуть Эллорану и, возможно, навсегда. Не хотелось пока представлять эту загадочную новую жизнь неизвестно где, неизвестно с кем. Не хотелось даже воображать, как мы будем жить вдвоем, как я буду рожать, растить ребенка. Я понимала, что еще слишком рано беспокоиться о родах и тем более о воспитании нашего малыша, но тревога не унималась, копилась где-то в глубине сердца.

Затем, когда я ответила согласием на предложение перекусить, Нордан отвез меня в ресторан. Гораздо более дорогой, нежели тот, где мы с Лиссет тогда обедали. Мужчина не столько ел сам, сколько наблюдал за мной, как я поглощаю заказанные блюда, следил за моими движениями со странным выражением лица. Благодушным, немного восхищенным, каплю трепетным. И, пожалуй, полным гордости. Я смущалась под его взглядом и одновременно чувствовала грусть, тихую, обволакивающую, оплетающую незаметно.

Потом, по моей просьбе, Центральный парк. Аллеи, знакомые, исхоженные мной и Лиссет. И незнакомые, где я еще не была. Мы почти не разговаривали, но молчание не мешало, не требовало нарушить его хоть чем-то, любой бессодержательной болтовней. Мы просто бродили, взявшись за руки, и внимания на нас обращали не больше, чем на другие пары, молодые и пожилые, прогуливающиеся неспешно по парку.

Старинный каменный мост через Эллору, который я не раз видела во время наших с Лиссет прогулок по набережной, но только сегодня я впервые поднялась на неширокую темно-серую стрелу, связывающую два берега. Для автомобилей был другой мост, много больше, современный, находящийся дальше, за парком. Этот же предназначен лишь для пешеходов.

Мы стояли на мосту, возле фигурной балюстрады и наблюдали за закатом солнца. Нордан обнимал меня, прижав спиной к своей груди, и я ощущала одну его ладонь на моем животе поверх светло-зеленой ткани туники. Солнце садилось медленно, окутав крыши домов и верхушки деревьев золотым нимбом, посеребрив воды реки до нестерпимого блеска. И так легко было на мгновение забыть об отъезде, о братстве, о сокрытом в тумане неизвестности будущем.

Красивый безмятежный вечер, закатное небо с розовыми облачками, мир вокруг, готовящийся к наступлению ночи. Сладкая иллюзия, что завтра будет новый замечательный день, что все всегда будет хорошо. Несбыточные мечты.

— Как думаешь, мальчик или девочка?

— Что, прости?

— Кто родится — мальчик или девочка? — Нордан погладил осторожно мой живот.

— Не знаю, — я действительно не знала. Когда-то я слышала, будто женщины интуитивно чувствуют пол будущего ребенка, но я пока даже не задумывалась об этом. — И еще слишком рано говорить о таких вещах…

— А кого бы ты хотела?

— Мальчика.

— Почему?

— Все мужчины хотят мальчика, наследника, по крайней мере, первенца, — объяснила я. — Это… традиция.

— А я хочу девочку. Похожую на тебя. — Нордан сжал меня в объятиях чуть крепче, поцеловал в висок.

Я улыбнулась. Нет, пусть лучше будет похожа на отца.

Когда солнце скрылось за крышами домов, мы покинули мост. Возвращались в сумерках, подсвеченных огнями фонарей, окон, вывесок, фарами автомобилей. Я чувствую усталость, жалость, что день заканчивается, знакомый уже холод, что собирался в кончиках пальцев, расползался ледяным узором по телу. Переутомилась, наверное.

Во дворе Стюи загружал в экипаж багаж Лиссет, сама лисица ожидала рядом. Едва наш автомобиль остановился, и я вышла из салона, как Лиссет приблизилась ко мне, определенно демонстративно игнорируя Нордана.

— Ты уезжаешь? — удивилась я.

— Возвращаюсь в свое логово, — ответила лисица. — Сама понимаешь, погостили и хватит. Что поделать, если некоторым жалко гостевой комнаты и куска хлеба для скромной нетребовательной кицунэ.

Лиссет взяла меня за руку, отвела в дом и в мою спальню. Закрыла дверь, включила свет и указала на небольшой черный саквояж возле кровати.

— Собери быстренько самое необходимое, чтобы туда поместилось, — велела лисица. — Документы тоже и, если хочешь, что-нибудь памятное.

— Зачем? — растерялась я, охваченная тревогой, усиливающимся холодом. — Я должна уехать уже сегодня?

— Нет. Но Дрэйк сказал, чтобы ты собрала самое нужное, я возьму твои вещи с собой и отвезу в свою квартиру. Сказал, что надежнее, если они побудут немного у меня.

— Все равно не понимаю, для чего это. — Тем не менее, я открыла шкаф, выбирая действительно нужную одежду, вспоминая, что брала с собой, когда покидала отчий дом, уезжая сначала в пансион, потом в храм.

— Мера предосторожности, как Дрэйк выразился. Полагаю, на случай, если тебе придется срываться из этого дома внезапно и времени на сборы не окажется.

Я уложила в саквояж немного одежды, необходимые в дороге мелочи, документы, «Лисьи сказки» и футляр с жемчужными серьгами и браслетом. Отдала саквояж Лиссет. Лисица забрала, обняла меня.

— Пока-пока, я заеду завтра. — Она помахала рукой на прощание и вышла из комнаты.

Растерянная, взволнованная, я наблюдала из окна за отъездом Лиссет. Затем, посмотрев на часы, переоделась к ужину.

Первый полноценный ужин втроем тяжел, мрачен, полон эха далеких предгрозовых раскатов. Вечером нет книг и газет, но мужчины едва удостаивают друг друга взглядом, предпочитая смотреть в сторону, в окно, в тарелку — куда угодно, только не на сидящего напротив собрата. Не обмениваются и словом, точно в столовой никого больше нет, кроме одного из них и меня. На ужин подано красное вино, но Нордан сам наливает в мой бокал яблочный сок. Я лишь поздоровалась с Дрэйком да поблагодарила Нордана за заботу и с той минуты тишина, неприязненная, давящая, повисает сгущающимися тучами.