— И с твоих, Шель, слов я поняла, что ни Дрэйк, ни Нордан не имели никакого понятия, что при укусе девушки может образоваться парная, — подхватила лисица. — Пес с ледышкой, он там давно уже ни во что не вникает, но чтобы Дрэйк да не знал?

— Сразу после укуса Норд сказал, что если у меня будет другой мужчина, не из братства, то он умрет, — оброненная вскользь фраза, что когда-то давно братство привлекали девственницы, что невинные девушки пахнут иначе. Неужели для Нордана все девственницы пахнут так же, как я? — И Дрэйк тоже знал, что после укуса у меня уже не может быть нормальной жизни, я не смогу выйти замуж и родить ребенка.

— То бишь они знают о некоторых особенностях своего яда и влиянии оного на женский организм, потому как сильно сомневаюсь, что на мужской он воздействует точно так же. Но откуда они об этом узнали, если все последователи Тринадцати были мужчинами? Или братство все эти века пребывает в счастливом неведении относительно способов своего размножения, или… — Лиссет помолчала секунду-другую, нахмурилась. — Или все-то им известно, но предпочитают не распространяться.

— Не всем, — возразила я. — Норд, Дрэйк и Беван ничего не знают.

— Ты так в этом уверена?

— Да.

Разрозненные осколки информации, оговорки, случайно сохранившиеся упоминания — все, что им известно. И братство уничтожает жриц Серебряной, однако даже Дрэйк не знает, почему.

— А ведь братство пропагандирует равенство в своем кругу, — заметила вдруг Дамалла.

— Сугубо мужское равенство, Мэл. Да и теперь очевидно, что только пропаганда у них и есть, а по факту все как везде. Старшие, младшие, ведомые, ведущие, информация для избранных.

Могло ли сияние сохраниться из-за привязки? Или из-за яда? И у моего ребенка дар проявляется уже сейчас. Что же будет, когда он родится? Его сила — наследие отца или результат соединения магии обоих родителей? И были ли когда-то еще привязки, образовывающиеся между членами братства и жрицами?

Быть может, поэтому они пытаются избавиться от подобных мне, пытаются стереть упоминания о нас? Из-за детей, которые могут родиться от таких союзов?

Лиссет зря волновалась и торопилась. Мужчины не вернулись ни в этот день, ни на следующий, ни в последующий. Моя тревога растет, теснится с ожиданием чего-то плохого, предчувствием беды.

Каждое утро начинается с тошноты, и я перестала спускаться в столовую к завтраку, попросив приносить поднос с едой в мою комнату. Я много думала о возможной связи жриц с братством и с каждым новым витком размышлений версия с привязками и детьми казалась все более и более вероятной. Странно, наивно предполагать, будто пути-дорожки братства и жриц не пересекались никогда прежде, а значит, наверняка случались нечаянные встречи. И раньше братьев было больше, соответственно, вероятность повышалась. Что, если запах одаренных богиней привлекал членов Тринадцати так же, как Нордана мой? Формировались привязки, образовывались пары, возможно даже, рождались дети. По крайней мере, происходило зачатие. И братство отсекало пагубную слабость, избавлялось от женщин… и, кто знает, быть может, от собратьев тоже. Лиссет рассказывала ведь, что некоторое время назад братство уничтожало собственных членов, пребывая в уверенности, что легко найдет замену павшим товарищам.

Но ничто не длится вечно, как бы ни стремились люди верить слепо в бесконечность, безграничность всего.

Отметка шестнадцатого дня на календаре. Традиционное уже утро. Теперь я, подобно лисице, не покидаю спальню раньше полудня. Когда отпускает, лежу подолгу под одеялом, читаю или греюсь. Сегодня задремала незаметно и проснулась резко, в тревоге, услышав шум мотора во дворе. Вздрогнула, попыталась выбраться из-под одеяла, путаясь в складках, чувствуя, как накрывает приливной волной радость, счастье, облегчение.

Вернулись!

Торопливые шаги по коридору, стук распахнутой рывком двери. Нордан застыл на пороге, глядя на меня пристально, недоверчиво, жадно. Я провела растерянно по заплетенным в косу волосам, лишь сейчас вспомнив, что я по-прежнему в ночной сорочке, не в короткой и соблазнительной, а в длинной, закрытой, фланелевой, с лентами у горла. Что растрепавшаяся за ночь коса не переплетена заново и выбившиеся черные прядки обрамляют бледное лицо. Мужчина приблизился стремительно к постели, я, все еще путаясь в одеяле, перебралась к краю, навстречу Нордану. Он обнял меня, прижал к груди, на мгновение сдавив мои ребра. Но мне все равно, я обняла в ответ, вдыхая такой родной аромат, понимая, что Нордан наконец-то здесь, со мной.

Они оба.

Мужчина отстранился, приник к моим губам. Поцелуй поверхностный, лихорадочный, нет в нем ни нежности, ни страсти, только горьковатое чуть нетерпение, клюквенный привкус облегчения, искрящаяся всеми цветами сумасшедшинка радости. Не разжимая рук, Нордан упал вместе со мной на кровать, продолжая целовать то мои губы, то все лицо.

— Я скучал, котенок.

— Я тоже скучала. И волновалась. И боялась.

— Пришлось задержаться. Дюжина нелюдей и не могут к одному решению прийти.

— Почему не тринадцать?

— Я только поприсутствовал на обсуждениях и дебатах и воздержался от всех голосований. Дело принципа. — Мужчина провел ладонью по моему телу, словно проверяя, на месте ли все его части. — Ты совсем не ешь?

— Ем. И много. — Я запустила пальцы в золотисто-каштановые волосы, растрепывая их, разделяя на вьющиеся пряди.

— И куда все уходит?

— Не знаю.

— Удивлен, что ты до сих пор в постели. Обычно в это время ты уже одета. — Нордан скатился с меня, сел рядом. Нахмурился, всмотрелся обеспокоенно. — И в запахе что-то не так. Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит?

— Нет. Я… Мне надо кое-что сказать тебе и… Дрэйку.

— Что-то произошло за время нашего отсутствия?

— Да. То есть нет. То есть это произошло раньше, но узнала я только… недавно. — Я тоже села, расправила складки на подоле сорочки, избегая прямого взгляда. — Если не трудно, вы не могли бы подождать меня в гостиной? Я переоденусь и спущусь. Пожалуйста, — добавила тише. — Это… важно и срочно.

— Хорошо. — Мужчина встал. — Скажу Дрэйку, чтобы задержался. Стюи еще багаж не выгрузил, а Дрэйк уже рвется в императорский дворец. Жизнь ему без работы не мила.

Или не желает мешать нам. Дрэйку не надо чувствовать мои эмоции, чтобы понимать, где я, с кем и что именно мы делаем.

Нордан вышел, а я вопреки обыкновению переоделась в штаны и тунику, распустила и причесала волосы. Спустилась на первый этаж, ощущая остро не только запах тумана и мха, но и сандала, лета, понимая, что не смогу сейчас обнять, поцеловать Дрэйка так же, как Нордана.

Я без стука вошла в гостиную. Нордан стоял возле книжного шкафа, Дрэйк рядом с креслом, но оба сразу обернулись ко мне. Огненный всполох в глазах Дрэйка, и противовесом улыбка вежливая, сдержанная.

— Здравствуй, Айшель, — поздоровался он.

Я кивнула, закрыла плотно дверь.

— Присядьте, пожалуйста, — попросила я и направилась к шкафчику со стеклянными дверцами. Достала два бокала, выбрала бутылку с виски. Названия напитков на глянцевых этикетках ни о чем мне не говорили, я взяла ту, которую уже вроде бы видела у Нордана.

Поставила бокалы на кофейный столик, разлила виски, чувствуя на себе взгляды удивленные, непонимающие.

— Что-то случилось, Айшель? — уточнил Дрэйк.

Я молча указала на диван перед столиком. Переглянувшись, мужчины все же сели послушно, продолжая пытливо, настороженно следить за мной. Я пододвинула каждому по бокалу, выпрямилась, теребя манжету желтой туники.

— Я… — начала и осеклась, разом растеряв все заготовленные заранее слова, фразы. — Я… — Не сдержавшись, я заметалась по гостиной, складывая судорожно речь. — В ваше отсутствие кое-что случилось, чего я совсем не ожидала… Никто не ожидал, но Лиссет подтвердила, и мы были у целительницы, и она тоже подтвердила… и Дамалла тоже…

— Ты ходила к целительнице? — переспросил Нордан требовательно. — Зачем?