— Если ты окажешься беременна к этому моменту, даже твой отец ничего не сможет поделать. Не заставит же он собственную дочь делать аборт.

В ответ смешок горький, недетский.

— То, что ты предлагаешь — безумие.

— Разумеется, безумие. Все влюбленные немного безумны, а я влюблен в тебя, Лера, влюблен безумно. С того самого момента, как ты ответила согласием на мое приглашение на танец. Помнишь, на нашем первом балу? И наш первый поцелуй?

Нордан толкнул дверь, распахивая створку шире. По другую сторону порога галерея, похожая на ту, по которой нас вели в зал. Освещена, но пуста, не считая застывшей возле одного из окон пары. Эдуард удерживал Валерию в объятиях, но девушка извивалась в откровенной попытке освободиться. Масок на обоих не было, и я получила возможность рассмотреть лицо сына герцога. Не знаю, что именно подразумевал Нордан под «мордашкой посмазливее», однако не обладал Эдуард ни красотой Бевана, броской, лощеной, ни зрелостью Дрэйка, уверенной, спокойной. Эдуард несколько старше, чем мне представлялось — я ожидала увидеть совсем юношу, ровесника наследницы. Густые каштановые волосы. Светлые глаза. И лицо вполне привлекательное, гармоничное, без изъянов, но мне оно отчего-то неприятно. Мне не нравится злость, мелькнувшая в обращенном на нас взгляде, не нравится недовольство, искривившие губы.

— У нас личный разговор, — произнес Эдуард властно, нетерпеливо.

— Значит, разговор окончен, — ответил Нордан ровно.

Валерия вырвалась из рук молодого человека, отступила к нам.

— Он прав, — согласилась девушка. — Разговор окончен. Мне очень жаль, но… но это слишком. Прости.

— Ты же уверяла, что с тобой только фрейлина. — Эдуард провел ладонью по лицу, огляделся нервно. — Отец меня убьет.

— При чем здесь твой отец? — нахмурилась Валерия.

— При том, Лера, при том.

Пустота галереи вдруг сползла иллюзией. В обоих концах появились люди, одетые как лакеи на этом маскараде, стремительно к нам приближающиеся. Нордан отодвинул меня от двери позади — из темного коридора тоже вышел человек. Лакей? Лишь костюм.

— Эдуард! — в восклицании Валерии непонимание, обида.

— Говорил я ему, что не хочу в это ввязываться, — пробормотал молодой человек, скорее сам себе, нежели обращаясь к кому-то конкретно.

— Трое? Серьезно? — голос Нордана прозвучал насмешливо. Мужчина отпустил мою руку, добавил едва слышно: — Котенок, отойди и… постарайся не смотреть.

Я отступила к девушке, но Эдуард неожиданно метнулся к Валерии, схватил за руку выше локтя.

— Лер, можно же было по-хорошему.

— Ты действительно сошел с ума?!

— Только выполняю папочкино поручение, а то его как-то не вдохновляет перспектива получить консорта-иностранца на имперском престоле. В противном случае добрый папа грозился урезать мне годовое содержание или вовсе в армию отправить. — Молодой человек потянул девушку прочь. — Думаешь, так весело жить без лишнего гроша в кармане? Или болтаться в очередной военной кампании, пусть и в чине офицера?

Я шагнула за ними, отворачиваясь от Нордана, и вовремя, наверное. Звуков ударов я не слышала. Ни единого. Только характерный хруст свернутой шеи.

В храме не учили ничему подобному. Серебряная дарует милость свою для служения ей, для блага нуждающихся, для исцеления. Не для убийств. Не для причинения физического вреда другим. Даже не для самозащиты.

Все же я подняла руку, позволяя сиянию собраться в стиснутом судорожно кулаке.

— Милорд, — окликнула негромко.

Эдуард оглянулся. Я раскрыла ладонь, отпуская на волю стайку звездочек, и они, послушные моей воле, светлячками устремились к молодому человеку, накинулись роем искрящихся ос, вцепились в лицо, в глаза. Коротко вскрикнув, Эдуард разжал пальцы, слепо отмахиваясь от облепившей его напасти, и Валерия отбежала ко мне. Я огляделась торопливо, схватила вазу с ближайшего столика в простенке между окнами и обрушила ее на голову молодого человека. Посыпавшиеся кусочки бело-голубого фарфора, звук удара упавшего на пол тела смешались с человеческим криком позади, жутким, пробирающим морозом по коже, но затихающим постепенно, с хрипами. Секунда-другая тишины, и гулкую галерею наполнили звон и шорох разлетающихся, раскатывающихся по паркету стеклянных осколков.

Мы обе застыли, не смея обернуться, понимая отчетливо, что это не стекло.

— В-вы… вы… вы убили его? — прошептала наконец Валерия.

Эдуард лежал неподвижно, и я отчаянно пыталась собраться с силами, чтобы проверить, жив ли он. Неужели я и впрямь могла убить его?!

Нордан приблизился к телу, наклонился, коснувшись шеи молодого человека.

— Пока жив, но можно исправить, дабы не плодить свидетелей, — предложил мужчина, вытирая испачканную в чем-то руку о жилет резкими, раздраженными движениями.

— Не смейте! — взвизгнула девушка. — Ради богов, что вы натворили?! Вы хоть понимаете, что наделали?!

Голос Валерии все громче, отчаяннее, истеричнее. Девушка оглянулась, вскрикнула, отвернулась поспешно, бледная, с дрожащими губами.

— О боги… Всеблагая Гаала, мать всего сущего на земле, защити детей своих… Что теперь будет, что теперь будет?.. Что вы наделали?! Вы… вы чудовище!

В потемневших глазах Нордана отразилось недовольство, мрачное, чуть-чуть усталое. Недовольство того, в ком срывающиеся обвинения вызывают не чувство стыда, раскаяния в содеянном, но лишь глухую злость. Мужчина выпрямился, однако Валерия отшатнулась от него, указывая трясущимся пальчиком.

— Не подходите ко мне, вы, монстр подземного мира! Чудовище!!

Я обернулась к девушке и молча ударила ее по щеке. Валерия замерла, прижав ладонь к покрасневшей от пощечины коже. Нордан посмотрел на меня удивленно.

Опять не ожидал?

— Если не очухается сейчас от этих воплей, то может считать, что ему крупно повезло. — Мужчина пнул Эдуарда небрежно носком ботинка. — Наследница, ты его предупредила, что будешь сегодня на маскараде?

— Д-да…

— Замечательно. Значит, на стоянке кто-то да есть. Как и по всему дому. Дирг знает, сколько их тут вообще. — Нордан направился к окну, открыл одну створку. — Надеюсь, желающих вернуться на маскарад нет.

Окна первого этажа расположены, к счастью, невысоко. Мужчина спрыгнул на землю первым, затем помог спуститься нам.

Я старалась не смотреть. Действительно старалась. Но не удержалась, скользнула быстрым взглядом. И стиснула зубы, давя вскрик, сглатывая противный вязкий ком.

Одно тело. Другое, с разорванным горлом. И третье, без головы. Кровь. Ледяные осколки, покрывавшие, казалось, пол по всей галерее.

И когда я последней спрыгнула с карниза в руки Нордана, готовые подхватить меня, я заметила на пальцах не вытертую до конца кровь, темные пятна на манжете. Я отвела глаза, но скрыть дрожь не смогла.

— Я же просил, — горечь укора.

— Извини. Но ты не думай, я… видела трупы прежде, — не такие. Принявшие яд жрицы казались даже не умершими — лишь уснувшими на некоторое время, настолько спокойными, умиротворенными были их лица. Син не сопротивлялся толком захватчикам, а когда нас везли в империю, бои уже нигде не шли, павшая Феоссия побитой собакой зализывала раны, не совместимые с прежней жизнью. — Все хорошо. Я не собираюсь закатывать истерику, — я подняла глаза, встречаясь с взглядом напряженным, выжидающим. — Ты сам в порядке?

— Три обычных человека — даже разговаривать не о чем, — взгляд потеплел.

Наверное, я обезумела по-настоящему. Потому что только безумная может в этой странной, страшной ситуации радоваться, что мужчина, на руках которого кровь трех убитых человек, не пострадал.

И лишь Серебряная ведала, сколько еще крови там, во тьме прошлого.

Валерия склонилась над землей возле высоких стрел мальвы. Выпрямилась не сразу, откашлялась, вытерла губы голой рукой. Я попыталась машинально поискать у себя платок, но вспомнила, что он остался в кармане жакета.

Сумерки сгустились, прохлада усилилась, вызывая зябкие мурашки даже у меня в плотной кожаной куртке. Нордан снял сюртук, бросил Валерии. Девушка поймала, надела молча. Держась подальше от падающего из окон света, мы обошли дом. Во дворе перед фасадом горели фонари, среди автомобилей, теснящихся, подобно своим хозяевам в зале, прохаживались два человека в костюмах лакеев. Наш экипаж в стороне от парадного входа, но прежде следовало пересечь открытое, широкое, хорошо освещенное пространство между углом дома и противоположным краем площадки, где тянулся ряд автомобилей.