— Изредка мой образ будет всплывать в ее памяти, но скоро она родит от тебя детей, а поскольку она будет любить их, то полюбит и их отца. Ваша любовь — дело ваших рук.

Каждое его слово давалось Гаю с трудом, но он был искренен, ему надо было убедить Эдмунда. Верил ли он сам в то, что уйдет из памяти Магдален, и хотел ли этого?

Нет, не хотел и не верил. Но знал, что его слова нужны Эдмунду.

— Возвращайся к жене, — повторил он еще раз. — Ты оставил ее одну в тот момент, когда она больше всего нуждается в защите.

— Она думает, что ты один в состоянии защитить ее, — с горечью сказал Эдмунд.

— Поэтому тебе нужно убедить ее в обратном! — Гай произнес это нетерпеливо и резко.

Эдмунд покраснел.

— Ты показал себя молодцом во многих ситуациях, Эдмунд, — голос Гая опять зазвучал ласково. — Ты был на высоте и в рыцарских состязаниях, и в кровопролитных сражениях. Никто не осмелится отрицать твою безусловную храбрость и способность защитить любого, кто бы к тебе ни обратился за помощью. И если твоя жена не до конца в этом уверена, твоя задача — убедить ее.

— Кажется, у меня впереди множество интересных дел, — усмехнулся Эдмунд, и душа Гая оттаяла, ибо полушутливые слова и неловкая улыбка племянника свидетельствовали о том, что он, де Жерве, выиграл эту битву — тяжелейшее сражение в своей жизни.

— Теперь поезжай, — хлопнул он юношу по плечу. — Лошади за ночь отдохнули, а тебе придется гнать точно так же, как на пути сюда.

Цель будет другая, — потупился Эдмунд.

Гай медленно опустился на колени, примяв ноготки и маргаритки в траве.

— Я прошу у тебя прощения за невольно причиненное зло, Эдмунд. И верь мне — оно было неумышленным.

— О нет! — Эдмунд бросился, чтобы поднять дядю с колен; в этот момент он был абсолютно уверен, что Гай де Жерве причинил ему вред невольно. В глубине души он всегда знал это.

— Я верю, верю, и если что-то надо прощать, то я сделаю это от чистого сердца.

— И ты должен простить Магдален, — сказал Гай.

— Я люблю ее и как же я могу поступить иначе? — Эдмунд протянул Гаю руку и поднял его с земли. — Я сделаю так, что она полюбит меня.

Гай печально кивнул.

— Возвращайся в лагерь. Мне нужно немного побыть одному.

Эдмунд ушел Гай смотрел ему вслед, и по широко расправленным плечам юноши понял, что в парня вернулись жизнь и надежды, зато его собственная боль стала вдвое тяжелее. Словно бремя, сброшенное с себя Эдмундом, теперь легло на его, Гая, плечи. «Ну, что ж, — подумал он, — это и есть моя епитимья!»

Долго он бродил берегом реки; его не тяготит больше груз обмана и он был уверен, что Эдмунд и Магдален смогут начать жизнь заново, не замутняя своих отношений подозрениями и угрызениями совести. У Эдмунда слишком щедрая и бескорыстная душа, чтобы мстить ребенку только за то, что тот рожден от другого. А Магдален… Магдален уважает и ценит мужа, она сострадательна и отзывчива от природы. Она пойдет ему навстречу, и со временем сочувствие перерастет в привязанность, у них появятся дети и…

Что будет дальше, он не решался думать, хотя полагал, что самобичевание пошло бы на пользу его душе. Надо было возвращаться в лагерь, чтобы отправить Эдмунда к жене, самому пора начинать налаживать собственную жизнь. Ему есть чем заняться в Англии, и кто знает, может быть, так он сможет найти успокоение?

Вернувшись в лагерь, Гай объявил, что они останутся здесь до обеда, а потом отправятся в путь. К этому времени люди и лошади де Бресса успеют хорошенько отдохнуть и в состоянии будут выдержать обратную дорогу.

Если кто-то и строил догадки о причинах внезапной погони за отрядом лорда де Жерве, то теперь окончательно запутался и отказался от намерения разобраться в сути происходящего. За обедом все окончательно утвердились во мнении, что между лордами царит согласие, а значит, перчатка не была брошена и никакой ссоры не было.

Жаркое было отменным, вино лилось рекой, густые ивы давали прохладную тень, день был солнечным и теплым, так что если и накатывала на глаза лорда де Жерве грусть, то дело было вовсе не в его госте.

Неожиданно один из часовых, выставленных для охраны лагеря, дал сигнал тревоги. Оказалось, в их сторону несется какой-то всадник.

Гай, заслонив глаза от солнца, вгляделся в фигуру на коне и сразу же признал Оливье. Тот мчался на взмыленном жеребце, ссутулясь и трясясь, как куль с мукой. Самые страшные опасения завладели Гаем — только чрезвычайная опасность, нависшая над Магдален, могла толкнуть Оливье на такой сумасбродный и отчаянный поступок.

— Это еще кто такой? — осведомился Эдмунд, подойдя к Гаю, с кубком вина в руке.

— Мой слуга Оливье, — коротко пояснил Гай, — Я поручал ему… И тут же замолк вовремя, сообразив, как неуместно говорить мужу Магдален о том, что он оставил человека, который должен охранять леди де Бресс.

— Он у меня вроде шпиона, — нашелся Гай. — Я поручил ему следить за всеми действиями д'Ориака и Боргаров и при необходимости сообщать мне.

— Стало быть, у него плохие вести?

— Боюсь, что да, — в голосе Гая Эдмунд услышал неприкрытое беспокойство.

Гай быстро зашагал по притоптанному лошадьми лугу, навстречу приближавшемуся всаднику, Эдмунд почти бежал за ним.

Оливье все прекрасно знали, и потому он беспрепятственно въехал в лагерь. Соскочив с коня, он кинул поводья конюху и, потирая спину, встал перед господином. На лице его было написано крайнее недовольство.

— Отвратительный способ передвижения, милорд, особенно когда надо проскакать почти сотню миль за сутки.

— Особенно, если ты терпеть не можешь верховой езды, — в тон слуге ответил Гай, словно Оливье привез ему не плохие вести, а какие-то пустяковые сообщения. — Итак, леди Магдален?..

— Похищена, милорд, — Оливье разогнулся, и лицо его искривилось от боли.

— Похищена? Силы небесные, что ты несешь, парень? — Эдмунд, испуганный не на шутку, вышел вперед.

— Дай ему прийти в себя, — Гай отодвинул племянника. — Он не для того скакал в такую даль, как сумасшедший, чтобы не ответить на все наши вопросы.

Де Жерве жестом подозвал пажа.

— Налей вина и поставь блюдо с едой на стол. Пойдем, Оливье, тебе нужно подкрепиться и немного отдышаться.

— С вашего позволения, я не стану рассиживаться, милорд, — произнес Оливье, с минуту изучая глазами кубок с вином, а затем все-таки жадно опрокидывая его. Переведя дух, он сказал:

— Позапрошлой ночью в городе ударили в набат. Гарнизон немедленно собрался и вышел на помощь горожанам. Сразу же после этого замок был осажден целой армией.

— Армией? Французы нарушили перемирие? — Гай снова наполнил кубок, в голосе его звучало сомнение.

— Не французы, а бандиты, милорд, — Оливье осушил второй кубок. — Шайка того самого рыцаря-бастарда Кортни Дюрана.

— Дюрана?

Кортни Дюран был английским рыцарем-наемником. Его банда из бесчинствующих рыцарей служила любому, кто больше заплатит, и отличалась особой жестокостью и неразборчивостью в средствах. Они наводили ужас на все соседние страны, проходя, как смерч, от Швейцарских Альп до Неаполя, от Парижа до Рима.

— Кортни Дюран похитил мою жену? — Эдмунд стал белее полотна. — Но как он сумел проникнуть за стены замка Бресс?

— Замок остался без гарнизона, милорд, — еще раз объяснил Оливье, стряхивая с губ крошки сладкого пирога. — Пока наши сражались в городе, сотни три тяжеловооруженных всадников, копьеносцев и лучников осадили замок. Они пробили стены бомбардами, огненными стрелами подожгли донжон. Леди Магдален оказалась такой смелой. Она сама командовала оставшимися стрелками! Бандиты порядочно не досчитались после боя, но очень уж их было много! А разбойники в это время ворвались и в город.

Лицо Оливье исказилось судорогой ненависти.

— Они грабили город. Такие вопли оттуда неслись! И дымом все заволокло…

Оливье торопливо налил себе еще вина. Побелевший Эдмунд, схватившись за голову, осыпал себя проклятиями за то, что не оказался на месте, чтобы защитить замок, вассалов и жену.