В потайную комнату дворца Джона Гонтского вошел худой и бледный мужчина, лишь отдаленно напомнивший хозяину энергичного и пылкого юношу, сражавшегося на рыцарском турнире в Вестминстере в августе прошлого года. В его взгляде отразились глубокие страдания, и эти страдания навсегда состарили юного зятя принца.
Эдмунд преклонил колено, приветствуя своего господина и тестя, и сразу же заметил, как тот напряжен. Сидя в большом резном кресле, герцог играл массивным рубином на среднем пальце.
— Скажи, что ты помнишь о тех, кто напал на тебя? — спросил Ланкастер без предисловия, жестом приказав Эдмунду подняться. Паж герцога налил вина и по знаку хозяина быстро удалился.
Эдмунд рассказал о своих злоключениях, несколько удивленный тем, что тестя так волнуют мельчайшие детали покушения, казалось бы, совершенно заурядного для Англии тех лет. Цепкие голубые глаза герцога смотрели на Эдмунда не отрываясь, а рука, как всегда, поглаживала маленькую раздвоенную бородку. Когда Эдмунд в заключение описал удивительное искусство и истинно христианскую заботливость лекарей-монахов из аббатства Св. Юдифи, наступила тишина. В потайной комнате без окон было жарко, и Эдмунд, почувствовав внезапное головокружение, решил, что мало поел после изнурительной дороги и зря выпил столько вина.
— Садись скорее! — воскликнул герцог, заметив, что Эдмунд покачнулся и, побледнев, ухватился за край резного дубового стола. — О, Господи, да ты еще болен!
Эдмунд рухнул на стул, чувствуя подступившую к горлу дурноту и в то же время испытывая неловкость, что сидит в присутствии герцога и сюзерена. Ланкастер собственноручно наполнил украшенный драгоценными камнями кубок и пододвинул его Эдмунду.
— Пей, ты потерял много крови.
Подождав, пока Эдмунд осушит кубок, и убедившись, что впалые щеки юноши немного порозовели, герцог произнес:
— Пришло время раскрыть тебе ту опасность, которой подвергаются твоя жизнь и жизнь моей дочери. Лорд де Жерве и я рассчитывали отгородить вас от нее, не вовлекать вас в эту игру, но после того, что произошло, было бы нечестно не поставить тебя в известность о том, что замышляют де Боргары.
Эдмунд сидел в кресле и, затаив дыхание, слушал рассказ Джона Гонтского о стремлении де Боргаров, являющихся агентами французского короля, вырвать из-под влияния Англии земли де Брессов и вернуть их французской короне. Герцог и на этот раз ни словом не обмолвился о резне в Каркассонской крепости, о том, как явилась на свет девочка, от которой сейчас зависело, останется ли де Бресс подданным английского короля. Речь шла всего лишь об аристократическом семействе, слепо преданном французскому монарху и разъяренном тем, что отпрыск их семьи — Магдален Ланкастерская была использована их врагом для уязвления Франции и ее короля, и готовых пойти на все, чтобы вернуть владения де Брессов Франции.
— Поэтому тебе следует быть бдительным, — заключил Ланкастер, поднимаясь с кресла. — Когда отправишься во Францию, восьми с собой мощную дружину, которая смогла бы защитить тебя от любого нападения, прямого или скрытого. В настоящее время лорд де Жерве находится в замке Бресс, охраняя твои владения и твою жену от врагов. Как только ты вернешься, он сможет тут же возвратиться ко мне.
Герцог снова погладил бородку.
— Мне очень нужны его мудрость и разумные советы. Среди крестьян зреет недовольство, а тут еще эти проклятые еретики-лолларды! Они используют любую возможность для подстрекательства к бунту. А если учесть, что король и его министры только и делают, что развлекаются, не обращая внимания на бедствия вилланов-крепостных, то ничего хорошего ждать не приходится.
— Я соберу всех своих вассалов и без промедления выезжаю, милорд, — Эдмунд поднялся вместе со своим господином, хотя ноги все еще подкашивались, а перед глазами стоял туман.
— От моего имени можешь реквизировать те корабли, которые тебе понадобятся, — сказал Ланкастер с небрежностью принца, даже не задумываясь над тем, что купцы — владельцы судов, могут быть недовольны. — Полагаю, недели через три ты сможешь выехать.
Однако на следующее утро Эдмунд проснулся в лихорадке и в бреду: прогулка по февральскому холоду сломила его. Целый месяц он был прикован к постели, а когда выздоровел, сообщение с континентом было парализовано из-за весенних штормов и приливов. Лишь в конце апреля он смог собрать всех своих вассалов и на трех кораблях отплыть во Францию.
Теплым апрельским утром Магдален, еще неодетая, стояла в своей спальне и рассеянно поглаживала твердый, уже сильно выдававшийся живот. Не успела она подумать, что ребенок сегодня ведет себя удивительно спокойно, не то что в предыдущие дни, как вдруг почувствовала, что из нее полилась вода.
Она недоверчиво уставилась на лужу возле ног. Затем по комнатам пронесся ее тревожный крик: «Эрин! Эрин!»
— Что случилось, миледи? — служанка вышла из соседней комнаты, где сортировала по стопкам чистое белье.
— Смотри! — Магдален указала на пол, и лицо ее приобрело пепельный оттенок. — Это вылилось из меня…
— Ничего страшного, миледи, — невозмутимо сказала Эрин. — Значит, скоро будет и ребенок.
— Но… ведь еще слишком рано. И зачем здесь вся эта вода?
— Восьмимесячный ребенок, — прикинула в уме Эрин. — Такие, как правило, выживают. У вас что-нибудь болит?
Магдален отрицательно покачала головой, все еще ошеломленная, но уже слегка успокоившаяся от безмятежного тона служанки.
— Только вода.
— Такое обязательно бывает, — пояснила Эрин. А иначе ребенок не смог бы родиться.
Эрин пожала плечами. Она не могла объяснить хозяйке, почему отходят воды, но твердо знала, что так должно быть, потому что так бывает всегда. Она не раз принимала роды и имела представление, в каких случаях они протекают удачно, а в каких нет. Но в замке имелись и более сведущие в этом деле женщины.
— Я пошлю за повитухой, миледи, — сказала она. — А вам пока что лучше лечь. Я принесу полотенца, чтобы вам было удобнее. Магдален осторожно прилегла на кровать, уступая уговорам служанки, которая лучше разбиралась в том, что происходит. Ее собственные познания в этой области не выходили за рамки нескольких прописных истин, с которыми ее ознакомила в порядке просвещения старая дева леди Элинор, сама представлявшая себе процесс родов сугубо умозрительно; других женщин, которые удосужились бы посвятить ее в тонкости этого важного дела, как-то не нашлось.
Ей пришло в голову, что сейчас самое время порасспрашивать Эрин и Марджери — в ее глазах они были авторитетами по части родов — и о том, чего ей ждать дальше.
— Ну-ка, расскажите-ка мне, что в таких случаях бывает, — потребовала она, присев на подушках, когда потребность лежать отпала.
Эрин почесала нос.
— Ну, миледи, будет немного больно, потом появится ребенок.
— Очень больно?
Эрин вовсе не горела желанием запугать хозяйку, но никакая добродетельная ложь ей в голову не приходила, и она сказала:
— Некоторым женщинам бывает больно, другим — нет.
— И этим некоторым очень больно? — упорствовала Магдален.
— Думаю, что да, миледи.
— Тогда желаю, чтобы здесь присутствовал милорд, — сказала Магдален.
— Роды — это работа для женщин, миледи. — Эрин пошла к двери. — Я за повитухой.
Дверь закрылась, а Магдален сидела, следя за солнечным зайчиком, пляшущим на стеганом одеяле. Дотронувшись до живота, она снова подивилась тому, что происходит у нее внутри. Может быть, роды работа и женская, но ей было бы легче, если бы рядом в замке присутствовал Гай. К сожалению, он с рыцарями выехал в Компьень на турнир, организованный герцогом Бургундским. В другое время она сопровождала бы его в течение всех трех дней состязаний и пиршеств, но в нынешнем ее состоянии это представлялось неразумным, и он уехал, потому что никому и в голову не могло прийти, что роды могут начаться так скоро.
Повитуха вошла в сопровождении Эрин и Марджери. Это была пожилая женщина с узловатыми руками и седеющими, но тщательно заколотыми волосами и с очень неприятным пискливым голоском. Магдален она сразу же не понравилась.
