Задернув полог, чтобы свет свечей не мешал ее сну, он вернулся к столу и расправил смятые бумаги, вдыхая запах Магдален, ощущая пальцами тепло от ее тела. Все эти эмоции не располагали к работе, но он пододвинул поближе подсвечник и уселся за стол.

Магдален проснулась с чувством, что должно произойти что-то замечательное. Такое с ней было раз или два в детстве, но сейчас она не могла найти сколь-нибудь разумного объяснения своему настроению. Ей понадобилось несколько секунд, прежде чем она вспомнила: сегодня уезжает Шарль д'Ориак. Душа ее взлетела к небесам, словно она сбросила гору с плеч. Она и Гай должны наконец вновь остаться одни.

Гай спал рядом беспробудным сном, и по оплывшим свечам и все еще тлеющему камину она определила, что он работал всю ночь. Тело ее млело при воспоминании о том, какой чувственный пир он вчера устроил для нее, прежде чем она так эгоистично заснула и оставила Гая в компании с его бумагами.

Приподнявшись на локте, она нагнулась над ним, всматриваясь в лицо любимого в слабых серых отсветах рассвета. Сон стер напряжение этого рта и челюсти, губы чуть выдавались вперед, полные и красиво вырезанные, словно созданные для поцелуев. Золотисто-рыжие волосы кольцами падали на широкий лоб. Ей хотелось отбросить их в сторону, провести пальцем по широкой надбровной дуге, поцеловать кончик носа. Но ни того, ни другого, ни третьего она не сделала, опасаясь потревожить его сон: отплатить за удовольствие прошлого вечера она рассчитывала позже и не без пользы для самой себя.

Она вновь легла рядом с ним, но кровь в ней по-прежнему играла, ей не терпелось двигаться, что-то делать, ведь этот день обещал только самое лучшее и радостное! Все же она тихонечко выскользнула из кровати, натянула ночную рубашку и на цыпочках вышла через потайную дверь. Сердце ее плясало от радости при мысли, что сегодня она спровадит из замка самого отвратительного человека на свете, которого ей почему-то приходится называть кузеном.

Дойдя до своей спальни, она для вида бросилась на нетронутую за ночь постель и позвонила в колокольчик, вызывая служанок.

— Я умираю хочу есть, — объявила она им вместо приветствия. — Я бы охотно перекусила вареными яйцами и мясом, а кроме того, хотела бы вымыться.

— О да, миледи, — невозмутимо сказала Эрин, прекрасно осведомленная о том, что аппетит беременных женщин — непредсказуемая вещь и всегда должен быть удовлетворен. — Марджери займется завтраком, а заодно принесет горячую воду из кухни.

Эрин вышла в примыкающую комнату, чтобы сделать необходимые приготовления к купанию, и Магдален, спрыгнув с холодной кровати, последовала за ней.

— Брось в воду лаванду, Эрин.

— Я всегда так делаю, миледи, — столь же невозмутимо ответила служанка. — Насколько я понимаю, гости наши сегодня отбывают?

— О да, — подтвердила Магдален с энтузиазмом, не особенно уместным в глазах Эрин.

— Кое-кто будет жалеть об этом, — усмехнулась служанка, доставая из ларя мыло и полотенца.

— Да? Неужели такое возможно?

— Девчонка Берта, прачка из свиты этого сьера, вообразила себе, что влюблена в слугу милорда, в этого недомерка Оливье.

Она покачала головой.

— Хоть убей, не пойму, что она в нем нашла? Костлявый коротышка, вечно что-то вынюхивает и всегда появляется там, где его меньше всего ждешь. Но, говорят, он тоже в нее втрескался.

Магдален поморщила носик. Ей трудно было вообразить, что кто-то из компании кузена мог оказаться симпатичным. Она вернулась в спальню как раз в тот момент, когда Марджери вошла с подносом. Схватив с деревянной тарелки баранью отбивную и набив полный рот, Магдален начала нервно расхаживать из одной комнаты в другую, от платяного шкафа к кровати, а от нее к окну.

— Вы сегодня очень беспокойны, миледи, — заметила Марджери. — Должно быть, ребеночек зашевелился?

— Ничего подобного, и вовсе он не шевелится, — промычала Магдален с набитым ртом, хлопая себя по маленькому холмику живота. — Ты принесла пахту?

Марджери передала ей чашку, и она одним глотком осушила ее, после чего удовлетворенно вытерла губы.

— Вода готова, миледи, — объявила Эрин. — Волосы тоже будем мыть?

— Да, разумеется, — Магдален шагнула в круглую деревянную ванну. Она жаждала встретить этот день свежей и чистой, смыть с себя все следы и воспоминания последних двенадцати дней, чтобы, когда Шарль д'Ориак покинет замок, ничто не могло напомнить о его прикосновениях, о его зловещем взгляде и скользких речах, обо всем том, что так отравляло ее жизнь за все время пребывания этого гостя.

Когда через два часа она появилась в большом зале, от ее неудержимой и не совсем приличной радости по случаю отъезда докучливого визитера не осталось и следа — только оживление в глазах и нетерпеливость в движениях. Д'Ориак же был сражен ее изумрудным бархатным платьем, горностаевой накидкой, длинной косой с вплетенными в нее жемчужинами, а излишнюю возбужденность Магдален он списал на посторонние причины, никак не связывая ее со своим отъездом.

Гай также ничем не выдал своих чувств. Он в это утро был в самом мрачном расположении духа, и единственной причиной этого мог назвать лишь то, что не выспался. Правда, в его жизни было много бессонных ночей, и они никак не отражались на его самочувствии. Он поглядывал на сияющую Магдален и вспоминал игры минувшей ночи. Вид у нее сейчас был донельзя довольный. Может быть, он зря проявляет излишнюю воздержанность, когда последовательно отказывается разделять с ней эти удовольствия?

— Доброе утро, милорд, — Магдален взглянула на Гая с потаенным блеском в глазах, давая понять, что тоже помнит о его ночном художественном эксперименте. Потом притворно вздохнула. — Нам сегодня приходится прощаться с нашими гостями.

Она повернулась к Шарлю д'Ориаку и его рыцарям.

— Желаю вам доброго пути, месье, и счастливо вам добраться до цели вашего путешествия.

— Благодарю, миледи, — кузен небрежно поклонился, сверкнув глазами. — Наше семейство будет ждать вашего визита, Магдален Ланкастерская, дочь Изабеллы де Боргар.

У Магдален холодок пробежал по спине. Что-то стояло за этими словами, хотя внешне они были безукоризненно вежливы — речь шла всего лишь о констатации родственных связей между прощавшимися. Наклонив голову, она холодно улыбнулась.

— Я уже давно Магдален де Бресс, сэр.

— Это всего лишь дипломатия и политика, кузина. По крови же вы представительница де Боргаров и Ланкастеров.

— Магдален, — тихо окликнул ее Гай. Она с явным облегчением обернулась и увидела, что он жестом показывает на стол, где рядом с большой двуручной чашей стоял серебряный, украшенный орнаментом кувшин.

Она вовсе не забыла об этом ритуале, но была благодарна Гаю, что он вызволил ее из этой тягостной ситуации. Подойдя к столу, она наполнила чашу вином из кувшина.

— Кубок дружбы, кузен! — произнесла она ровным голосом и, прикоснувшись губами к краю чаши, передала ее гостю.

Он взял кубок, отпил и пустил по кругу. Гай завершал эту церемонию, и теперь, когда отъезд кузена стал бесспорным фактом, беспокойство, одолевавшее Магдален, исчезло.

Они проводили гостей во внутренний двор. Через четверть часа те сели на лошадей и выехали за ворота. Магдален в порыве восторга, подобрав юбки, взбежала по каменным ступенькам на крепостную стену, подгоняемая желанием убедиться, что Шарль д'Ориак и в самом деле уехал из замка.

Герольды обменялись на прощание сигналами из рога, и отряд д'Ориака с развевающимися штандартами поскакал навстречу ветру. Магдален заплясала прямо на стене, затем сбежала во двор, где в раздумье стоял Гай.

— Пойдем в сад, слышишь, пойдем в сад! — потребовала она. — Я хочу во весь голос прокричать всему свету, как я рада! Но здесь это неприлично делать.

С притворным осуждением покачав головой, он последовал за ней во фруктовый сад, достаточно уединенный, чтобы Магдален могла прыгать и плясать, дать выход своей радости. Что она и не преминула сделать.