Все это никак не способствовало хорошему настроению. Магдален ничего никому не сказала о том, что случилось на дороге, хотя вполне могла воспользоваться этим предлогом, чтобы не участвовать в обеде, ведь даже герцог пошел бы в этом случае на попятную, учитывая ее состояние после пережитого. Она прикидывала и так и этак и пришла к выводу, что ее собирались похитить, чтобы потом потребовать выкуп — обычное по тем временам преступление. С тех пор как бесконечный конфликт между Англией и Францией приучил значительную часть населения обеих стран жить в состоянии войны, банды разбойников и наемников, оказывавшихся во время перемирий без дела, наводняли дороги, леса и проселки обоих королевств.

Его светлость, однако, руководствовался исключительно соображениями этикета. Гай в свою очередь не стал делать большой проблемы из отсутствия Эдмунда и поднимать тревогу, и Ланкастер сидел сейчас погруженный в задумчивость, изредка посматривая на прямую и неподвижную фигуру дочери. Стул слева от нее был пуст, и Магдален даже не пыталась завести разговор с кем-либо. Несмотря на надменную неподвижность и выражение раздраженности на лице выдававшие в ней представительницу рода Плантагенетов, внимательный наблюдатель мог бы заметить, как пробивается в ней страстность, унаследованная от матери. Одного взгляда на ее хорошенькое личико и изящные формы тела было достаточно, чтобы мужчина пришел в трепет. Тем не менее кое-что делало ее непохожей на Изольду, а именно прямота и честность; и это хоть в какой-то степени примиряло с ней Джона Гонтского.

Магдален нервничала и, сама того не замечая, крошила тонкими пальцами кусок пирога с гусятиной. На все попытки вовлечь ее в разговор она отвечала односложно и вновь погружалась в свои размышления. Для нее не было секретом, что леди из свиты герцогини недолюбливали ее. Детство, которое она провела как затворница, не считая каких-то пяти месяцев счастливого пребывания в доме де Жерве, сделало ее замкнутой и не расположенной к откровенности. Кроме того, она терпеть не могла сплетничать и перемывать кости отсутствующим — а это было главным занятием женщин двора. Наконец, и это главное, превращение никому неведомой девушки из далекого замка в дочь его светлости брата короля, так и не было до конца переварено придворными, и они так и не смогли заставить себя обращаться с ней с той же почтительностью, что и с другими детьми Ланкастера — дочерьми Элизабет и Филиппой и наследником, юным Генри Болинброком, хотя открытое пренебрежение не рисковали выказывать. История ее жизни и происхождения давала повод для самых фантастических предположений придворным его светлости.

В последнее время к этому добавилась еще одна напасть — Магдален становилась все красивее — и дамы, замечая, какие пламенные взоры бросали на дочь Изольды де Боргар их мужья, братья и сыновья, возненавидели ее. Сама же Магдален, казалось, была равнодушна к жадным взглядам, устремленным на нее, к торопливой готовности подать ей руку, когда она садилась на лошадь, поднять упавшую на пол перчатку, предложить для украшения волос «случайно» сорванный на поляне цветок. Все это вызывало бешеную ревность придворных дам, но об этой причине их неприязни Магдален не догадывалась. Как никто не догадывался, что для дочери Джона Гонтского существует только один мужчина, и этот мужчина вовсе не ее муж.

Магдален отпила еще глоток вина и пристально осмотрела зал. Камергеры распределяли вновь прибывших по столам в соответствии с их титулом, и гости пробивались к своим местам, расталкивая снующих туда-сюда слуг, разносивших блюда, полные огромных кусков дымящегося жареного мяса; это было мясо дикого вепря, оленя, зажаренные целиком лебеди. Дичь предварительно тушилась в сладковатом соусе, чтобы отбить привкус гниения — летом, да еще в такую жару продукты портились очень быстро. На столах возвышались кувшины с янтарным медом и искрящимся красным вином, привезенным из Аквитании, французской провинции, находившейся под английским сузеренитетом. И по мере того как содержимое сосудов убывало, разговоры становились все громче и свободнее, заглушая пение менестрелей, расположившихся вверху, на галерее.

От больших двустворчатых дверей послышался выкрик герольда:

— Милорд Гай де Жерве, граф Редфордский!

И в зал неторопливо вошел Гай в сопровождении оруженосца и пажа, величественный в своем черно-золотом наряде с гербом де Жерве, с золотым поясом на стройных бедрах и золотыми шпорами на высоких ботфортах. Взоры присутствующих невольно обратились на него, слуги расступались, торопливо освобождая ему дорогу. Улыбаясь и кланяясь знакомым, он взошел на помост и преклонил колено перед герцогом, принося извинения за невольное опоздание. Герцог лишь улыбнулся своему любимцу и пригласил его занять место за столом.

Гай немедленно направился к свободному стулу возле Магдален.

— Поскольку я представлял вашего мужа на помолвке, с моей стороны не будет, вероятно, большим проступком занять его место, миледи? — спросил он, склоняясь перед Магдален в поклоне.

Но эти слова были произнесены не столько для нее, сколько для окружающих. Усевшись, Гай вновь ощутил теплоту, исходящую от ее тела, аромат ее кожи, а во взгляде серых, как осеннее небо, глаз он прочел призыв и обещание. Он ощутил трепет, как в бою при виде острозаточенного меча.

Но Гаю было не привыкать к опасности.

— Надеюсь, вы пришли в себя после той передряги, — тихо сказал он, поворачиваясь, чтобы вымыть руки в чаше, которую держал его паж.

— Я-то совсем не пострадала, — так же тихо ответила она. — Я боялась за вас, особенно когда вас так долго не было за столом, вы не ранены?

Он жестом приказал пажу наполнить его кубок.

— Нет, мадам, я не ранен. Просто я счел своим долгом оставаться рядом с несчастным Диком, пока лекарь вправлял ему кость. Парню пришлось пережить неприятные минуты, — эти слова Гай произнес уже довольно громко.

— А что случилось, лорд де Жерве? — тут же спросила леди Мод, и все находившиеся поблизости вытянули шеи, с интересом глядя на Гая де Жерве.

— На нас напали разбойники, — посмеиваясь, объяснил Гай, перекладывая большущий кусок мяса с блюда, которое держал его оруженосец, себе на тарелку. — Судя по всему, они собирались похитить леди Магдален, чтобы потом потребовать за нее выкуп.

Далее последовал краткий, но весьма выразительный рассказ — в молодости Гай изучил кое-какие азы риторики.

Магдален молчала, тем более что никто ни о чем не спрашивал. Она думала. И чем дольше, тем больше ею овладевала уверенность, что за этим, казалось бы, незначительным эпизодом скрывается что-то очень страшное. Ее взгляд снова пробежал по залу. Она велела оруженосцу Эдмунда известить ее сразу же, как только господин вернется, но тупой квадратной физиономии Карла нигде не было видно.

— Досадно, что у вас сегодня плохой аппетит, — усмехнулся Гай, заметив, как Магдален жестом приказала убрать корзинку с вареным изюмом и деревянное блюдо с миндальным печеньем. Он давно заметил, что она сластена и часто подразнивал Магдален за пристрастие к сладким кремам из мускатного ореха и марципану.

— Просто я не понимаю, где может быть Эдмунд, — с обычной прямотой объявила она причину своей озабоченности. — У меня предчувствие, что с ним что-то произошло. Надо бы выслать людей на его поиски!

— Ерунда, — отмахнулся Гай, обсасывая миндалину, сваренную в меду. Упомянув об Эдмунде, Магдален вернула его на землю. Волнующее ощущение от близости с ней тут же улетучилось — она переживала за мужа и никаких других отношений с ним, Гаем, кроме прежних, быть не может. Ему показалось — Эдмунду просто надо развеять дурное настроение, вот он и отправился куда глаза глядят.

«В какой-нибудь развратный дом в Лондоне! — подумал про себя Гай. — Обычное прибежище для молодого человека, который не в ладах с собой и со всем светом». Когда-то и он хаживал туда, пока Гвендолин не вошла в его сердце и не вытеснила оттуда всех других женщин.

Гай искоса поглядел на леди Мод. Из намеков герцогини ему было ясно, что это сокровище само упадет ему в руки, стоит только моргнуть глазом. Что ж, леди была хороших кровей — фламандских пополам с саксонскими, в первом браке произвела на свет здорового ребенка, так что Гай вполне мог бы рассчитывать на появление наследников. У нее имелось солидное приданое, к которому герцогиня готова была добавить ежегодную ренту в пятьсот фунтов. Но туповатое выражение этих зеленых глаз, расплывчатая форма бедер, складки жира, начинающие уже колыхаться на талии и на руках — все это создавало отталкивающее впечатление у Гая. Во всяком случае, никакого сравнения с его юной соседкой справа леди Мод не выдерживала.