– Вы про целое море бед, сэр?

– Да нет, другое. Хотя и это вполне подойдет. – Капитан вздохнул. – Пусть второй помощник вас сменит. Третий сейчас проверяет судовые запасы. Отправьте четвертого… хотя нет, только не этого пустомелю, лучше боцмана, он как раз по-испански не хуже местных шпарит, пусть проконтролирует все на причале. Начнут бухтеть – сразу сворачиваем погрузку. А нам с вами, старший, пора пообедать.

– Я сказал мисс Бересфорд, что не смогу…

– Если вы думаете, – сурово перебил меня капитан Буллен, – что я с самых закусок до кофе собираюсь слушать, как эти богатеи, позвякивая кошельками, плачутся о своей тяжелой доле, то вы, верно, спятили. Пообедаем у меня в каюте.

Так мы и поступили. Для «Кампари» поданные блюда были самыми обыкновенными, то есть такими, о которых мог мечтать даже самый пресыщенный гурман, и капитан Буллен впервые, хоть и по вполне понятным причинам, нарушил им же установленное правило, согласно которому во время обеда ни он, ни его помощники даже не притрагиваются к спиртному. К тому времени, как с едой было покончено, капитан снова почувствовал себя почти человеком и один раз даже назвал меня «Джонни, мой мальчик». Надолго его не хватит, но все равно приятно. Я с неохотой вышел наконец из кондиционированной прохлады капитанской каюты на палящее солнце и направился к четвертому трюму, чтобы сменить второго помощника.

Он широко мне улыбнулся. Томми Уилсон вообще всегда улыбался. Это был смуглый жилистый валлиец среднего роста с заразительной ухмылкой и огромным непоколебимым жизнелюбием.

– Как дела? – поинтересовался я.

– Сами можете полюбоваться. – Он самодовольно махнул рукой в сторону нагромождения контейнеров на причале, которое со времени моего ухода уменьшилось на добрую треть. – Скорость и мастерство. Когда за дело берется Уилсон, пусть никто даже…

– Боцмана зовут Макдональд, а не Уилсон, – напомнил я.

– Так и есть! – засмеялся он и посмотрел вниз, где боцман, высокий, крепкий и надежный как скала уроженец Гебридских островов, эмоционально вразумлял бородатых грузчиков, и с восхищением покачал головой. – Вот бы понять, что он им там говорит.

– Это лишнее, – сухо сказал я. – Я приму вахту. А вас старик отправляет на берег.

– Правда? – просиял второй. За последние пару лет его похождения на берегу уже стали легендой. – Теперь никто не посмеет сказать, будто Уилсон пренебрег своим долгом. Двадцать минут на душ, бритье и приведение себя в надлежащий вид…

– Агентство располагается прямо за воротами дока, – перебил его я. – Можно сходить и так. Выясните, что стряслось с нашими новыми пассажирами, а то капитан начинает волноваться. Не появятся к пяти – отходим без них.

Уилсон ушел. Солнце начало клониться к закату, но жара не спадала. Благодаря профессионализму Макдональда и его безупречному владению нюансами разговорного испанского количество грузовых контейнеров на причале быстро и неуклонно уменьшалось. Вернувшийся Уилсон доложил, что о наших пассажирах ничего не слышно. Агент сам весь на нервах: «Это очень серьезные люди, сеньор, очень-очень серьезные. Один из них – самый важный человек во всей провинции Камафуэгос. На их поиски уже выехал джип. Он направился на запад по прибрежной дороге им навстречу. Всякое могло случиться, сеньор же понимает. Шину там спустило, или рессора полетела». Когда Уилсон невинно осведомился, не вина ли в том революционных властей, не имеющих средств на заделку огромных выбоин на дорогах, агент разволновался пуще прежнего и с негодованием заявил, что все дело в низкопробном металле, из которого эти шакалы-гринго делают свои машины. В итоге Уилсон остался под впечатлением, будто в Детройте имеется особая линия сборки заведомо некачественных автомобилей, предназначенных исключительно для этого уголка Карибов.

Уилсон удалился. Загрузка четвертого трюма шла своим чередом. Около четырех часов пополудни до меня донесся скрежет коробки передач и астматическое сипение по-видимому изрядно пожившего мотора. А вот и припозднившиеся пассажиры, подумал было я, но ошибся: из-за угла ворот дока с лязгом выкатился ветхий грузовичок, с кузова которого сошла почти вся краска, на изношенных покрышках кое-где белела парусина, а под снятым капотом с моего возвышения просматривалось нечто смахивающее на цельную глыбу ржавчины. Похоже, одно из тех творений Детройта особого назначения. В его растрескавшемся щелистом кузове находились три недавно сколоченных продолговатых ящика среднего размера, окантованных металлом.

Окутанный сизыми клубами из кашляющей выхлопной трубы, дрожа, как сломанный камертон, и дребезжа каждым болтом своей древней ходовой, грузовичок неуклюже проехал по булыжникам и остановился в трех шагах от Макдональда. Из проема, где у драндулета некогда имелась дверца, выскочил маленький человечек в белых парусиновых брюках и кепке, постоял пару секунд, заново привыкая к ощущению тверди под ногами, после чего поспешил к нашему трапу. Я узнал в нем нашего местного агента, того самого – с невысоким мнением о Детройте. Интересно, какие еще неприятности нам сулит его появление.

Гадать мне оставалось недолго. Ровно через три минуты на палубе появился капитан Буллен, следом за которым со встревоженным видом семенил агент. Голубые глаза капитана сверкали, и так красное лицо побагровело; он явно был на пределе, но пока сдерживался.

– Гробы, мистер, – сквозь зубы процедил он. – Гробы, вот так вот!

Полагаю, подобное начало беседы заслуживало быстрого и изящного продолжения, но я сразу не нашелся и потому вежливо переспросил:

– Гробы, сэр?

– Гробы, мистер. Да не порожние. Для отправки в Нью-Йорк. – Он помахал какими-то бумагами. – Разрешения, накладные на погрузку, всё в полном порядке. Включая скрепленное печатью ходатайство самого посла. Три тела. Два подданных Великобритании и один американец. Погибли во время голодных бунтов.

– Команде это не понравится, сэр. Особенно стюардам с Гоа. Сами знаете, насколько они суеверны и как…

– Не извольте тревожиться, сеньор, – поспешно вмешался коротышка в белом. Уилсон был прав насчет нервозности агента, хотя к ней еще примешивалось странное беспокойство, граничащее с отчаянием. – Мы договорились, чтобы…

– Заткнись! – коротко бросил капитан Буллен. – Команде это знать ни к чему, мистер. Пассажирам тоже. – Было заметно, что о пассажирах он вспомнил в последнюю очередь. – Гробы помещены в ящики. Вон они, в грузовике.

– Так точно, сэр. Погибли во время бунтов. На прошлой неделе. – Я помолчал и осторожно продолжил: – На такой жаре…

– По его словам, они освинцованы. Так что их можно разместить в трюме. Куда-нибудь в угол, мистер. Один из… мм… усопших приходится родственником нашему новому пассажиру. Полагаю, не дело ставить гробы рядом с динамо-машинами. – Он тяжело вздохнул. – Мы теперь, помимо всего прочего, еще и в похоронный бизнес влезли. Дальше, старший, уже некуда.

– Так вы принимаете этот… груз, сэр?

– Ну конечно, а как же, – опять встрял коротышка. – Один из них приходится двоюродным братом сеньору Каррерасу, отплывающему с вами. Сеньору Мигелю Каррерасу. Сеньор Каррерас, как у вас говорят, убит горем. А сам сеньор Каррерас самый важный человек…

– Помолчи уже, – устало оборвал его капитан Буллен и демонстративно тряхнул бумагами. – Да, принимаю. Писулька от посла. Опять нажим. Хватит с меня этих нескончаемых радиограмм с того берега Атлантики. Сплошная нервотрепка. А я, старший, всего лишь бедный, побитый жизнью старик, просто побитый жизнью старик. – Он оперся на ограждение, усиленно, но без особого успеха изображая бедного, побитого жизнью старика, но почти сразу резко выпрямился: через ворота порта въехала и направилась к «Кампари» целая вереница автомобилей.

– Ставлю фунт против пенни, мистер, что к нам пожаловала очередная порция неприятностей.

– Хвала Господу, – прочувственно пробормотал агент-коротышка, преисполнившись благодарности. Хорошо хоть на колени не бухнулся. – Сам сеньор Каррерас! Вот наконец и ваши пассажиры, капитан!