Указания были следующие: доктора следовало опознать и задержать, «Твистер» – опознать и – это было подчеркнуто отдельно – ни в коем случае не трогать. Сам по себе снаряд особой опасности как будто не представлял, и на то, чтобы привести его в боевую готовность, потребовалось бы по меньшей мере десять минут и усилия одного из двух достаточно хорошо разбирающихся в его устройстве специалистов. Однако никто не мог предсказать, как подействует неизбежная при перемещении тряска на тонкий механизм «Твистера».
Спустя три часа капитан Буллен смог с полной уверенностью доложить, что ни пропавшего ученого, ни ядерного оружия на борту нет. Назвать проведенный обыск основательным было бы явным преуменьшением: каждый квадратный фут от цепного ящика до румпельного отделения прочесывался по нескольку раз. Капитан Буллен радировал федеральным властям и выкинул произошедшее из головы.
А в Кингстоне нас ждал неприятный сюрприз. Не успели мы войти в гавань, как к нам пожаловала администрация порта с просьбой допустить на борт «Кампари» поисковую команду с американского эсминца, дрейфовавшего тут же. Команда эта, насчитывавшая человек сорок, уже выстроилась на палубе.
Где и простояла последующие четыре часа. Капитан Буллен парой простых, но доходчивых фраз, разнесшихся звучно и далеко над залитыми солнцем водами гавани Кингстона, сообщил портовой администрации, что коли Военно-морским силам США так угодно средь бела дня вторгнуться на судно британского торгового флота, находящееся в британской же гавани, то они вольны попробовать. И добавил, что ровно так же они вольны понести урон, как физический в виде ранений и литров пролитой крови, так и материальный в форме весьма солидных компенсаций, которые им придется выплатить в соответствии с решением международного суда по морскому праву вслед за обвинениями в нападении, пиратстве и акте вооруженной агрессии. Того самого суда, многозначительно добавил Буллен, что заседает не в Вашингтоне, округ Колумбия, а в голландской Гааге.
Это их изрядно охладило. Администрация ретировалась для переговоров с американцами. Как нам стало известно позднее, между Вашингтоном и Лондоном произошел обмен шифрованными радиограммами. Капитан Буллен оставался непреклонен. Наши пассажиры, на девяносто процентов американцы, с энтузиазмом его поддержали. Из штаб-квартиры компании и Министерства транспорта поступили распоряжения, требующие от капитана Буллена сотрудничества с ВМС США. Давление усиливалось. Буллен порвал радиограммы и ухватился за предложение судового радиотехника провести давно запланированную проверку радиооборудования как за небом посланную благодать. Под этим предлогом он снял с дежурства радистов и приказал старшине, несшему вахту у трапа, не принимать никаких сообщений.
Это безобразие растянулось на тридцать часов. А поскольку беда никогда не приходит одна, на следующее утро после нашего прибытия семейства Гаррисон и Кертис, находившиеся между собой в родстве и занимавшие две носовые блок-каюты на палубе А, получили ужасные известия о том, что кто-то из членов их семей погиб в автомобильной аварии, и в тот же день покинули судно. Над «Кампари» сгустились тучи.
Ближе к вечеру ситуацию удалось переломить благодаря капитану американского эсминца – тактичному, любезному и крайне смущенному коммандеру по фамилии Варси. Ему разрешили подняться на борт «Кампари», с неприветливым видом провели в салон капитана Буллена, где гость принял предложение выпить и в примирительно-уважительной манере представил выход из создавшегося затруднительного положения.
Что, если обыск проведут не его люди, а сотрудники британской таможни – в порядке исполнения своих прямых служебных обязанностей? А его подчиненные будут присутствовать при этом исключительно в качестве наблюдателей. Капитан Буллен сначала долго и сердито хмыкал и что-то невнятно бормотал, но в итоге согласился. Это предложение хоть как-то позволяло ему не только сохранить лицо и не уронить честь, но и разрешить ситуацию, ставшую теперь совершенно безвыходной, что он сам прекрасно осознавал. До завершения обыска власти Кингстона отказывали капитану в выдаче санитарного свидетельства, а без него нельзя было разгрузить шестьсот тонн доставленного продовольствия и оборудования. К тому же администрация порта могла окончательно осложнить нам жизнь, отказав еще и в выдаче разрешения на выход из порта.
И вот, кажется, из дому были выдернуты все до единого сотрудники ямайской таможни. Обыск начался в девять часов вечера и продолжался до двух часов ночи. Капитан Буллен мерно клокотал от злости, разве что не изрыгая ядовитые пары, как вулкан перед извержением. Пассажиры тоже кипятились, отчасти из-за унизительных обысков, устроенных в их личных каютах, отчасти из-за невозможности до поздней ночи лечь спать. Однако сильней всех ярилась команда, поскольку на сей раз даже обычно вполне лояльно настроенные таможенники вынуждены были взять на заметку перевозку сотен бутылок спиртного и тысяч сигарет, обнаруженных во время обыска.
Ничего другого, конечно, отыскать не удалось. Извинения были принесены и пропущены мимо ушей. Получив санитарное свидетельство, мы приступили к разгрузке. Из Кингстона вышли уже поздней ночью. Все последующие сутки капитан Буллен размышлял над недавними событиями, после чего отправил две каблограммы[2]: одну в лондонскую штаб-квартиру компании, другую в Министерство транспорта. В них капитан выразил свое мнение об этих учреждениях. А теперь, судя по всему, они в ответ выразили свое мнение о нем. Я с легкостью мог понять его чувства к доктору Слингсби Кэролайну, который к этому времени добрался уже, наверное, до Китая.
Пронзительный окрик резко вернул нас в настоящее и окружающую действительность. Один из двух цепных стропов, удерживающих здоровенный контейнер точно над люком номер четыре, неожиданно оторвался, и контейнер накренился, заставив затрястись от натуги тяжеловесную грузовую стрелу. По всей вероятности, сейчас контейнер должен был выскочить из второго стропа и грохнуться на дно трюма. Так бы оно и случилось, если бы не скорость реакции двух матросов, сообразивших повиснуть на угловом направляющем тросе, чтобы не дать контейнеру накрениться еще больше и соскользнуть вниз. Но удерживать такую громадину в столь ненадежном положении долго бы не получилось.
Контейнер вместе с вцепившимися в направляющий трос двумя мужчинами качнуло назад, в сторону борта. Я мельком увидел двух грузчиков внизу на причале – на их лицах застыл страх. Недавно установившаяся в стране демократическая власть провозгласила свободу и равенство всех своих граждан. За халатность подобного рода им, похоже, грозил расстрел, ничем иным безотчетный ужас в их глазах объяснить было нельзя. Контейнер качнуло обратно к люку. Я крикнул парням внизу, чтобы те отбежали, и одновременно подал сигнал к аварийному спуску груза. К счастью, лебедчик мог похвастаться не только внушительным опытом, но и отличной реакцией. Он поймал момент, когда бешено раскачивающийся контейнер оказался аккурат над люком, и в нарушение всех правил безопасности лихо опустил его, затормозив за считаные секунды до того, как нижний угол контейнера должен был с треском грохнуться об пол. Я и глазом моргнуть не успел, как вся громада контейнера благополучно покоилась на дне трюма.
Капитан Буллен выудил из кармана носовой платок, снял фуражку с золотым позументом и медленно протер взопревший под рыжеватыми волосами лоб, похоже продолжая вести с самим собой непростой диалог.
– Ну все, – наконец произнес он. – Нам крышка. Капитана Буллена сбросили со счетов. Экипаж смотрит зверем. Пассажиры злые как черти. Мы на два дня выбились из графика. Нас от киля до клотика обшарили американцы. Как паршивых контрабандистов. А может статься, мы такие и есть. От новых пассажиров ни слуху ни духу. К шести нужно выйти из гавани. А теперь еще эти недоумки пытаются пустить нас на дно. Такое выше человеческих сил, старший, точно выше. – Он водрузил фуражку на место. – Вроде у Шекспира имеется что-то на этот счет, а, старший?
