— Видишь ли, — помолчав, ответил он. — Владыкам мира власть дается от рождения. Аарон же, будучи никем, взял ее сам — быстро, решительно, жестко. Император — велик, а Правитель не бывает и великим, и хорошим одновременно. Одно исключает другое.

«Из всех идолопоклонников нет безумнее того, кто поклоняется самому себе», — грустно заметил мой внутренний голос, имея ввиду отца, не признающего иных Богов, реликвий или святынь, кроме значимости пространства его собственной Вселенной, питающейся жертвенной кровью.

Некоторое время мы сидели и в деталях обсуждали особенности предстоящей поездки: рассматривали карты, донесения агентов, варианты возможного местоположения укрытия Руэрригана. Мне вручили документы на новое имя и грамоту с личной печатью дерра, открывающую ворота заставы любых городов и самых неприступных крепостей и замков империи.

Стал ли я доверять Советнику? Нет. Вероятно, он пытался меня покорить обаянием и сблизиться, чтобы после использовать в чуждых мне интригах и грязной игре. Вполне ожидая подвоха, я вел себя спокойно, стараясь чрезмерно не допускать на свою территорию, но в то же время резко не отталкивая его. Просто хотелось скорее покончить с тягостным поручением — сколь сложным, столь и опасным.

Через день, под ликом инквизитора, двинулся в путь, сопровождаемый группой из пяти совершенно немых роанцев.

Теперь я был призраком, вновь готовым на великие подвиги, но не ради отца. Ради себя. Ради истерросцев: Руэр не сдался и не признал нового Правителя, а значит и дальше будет мутить воду, настраивая валлийцев против новой власти. Пока он слаб, но может окрепнуть. Загнанный зверь опасен по своей природе. В империи только один правитель — Аарон таал ри Грей. Аксиома, не требующая доказательств.

По мере продвижения на Север сердце волнующе заныло. Воспоминание — предчувствие неминуемого события, не зависящего от полученного задания или истории с отцом. Оно охватило с пронзительной точностью: не угроза ближайшему будущему, не ощущение провала и краха, а нечто приятное и исключительно значимое. То, что никак нельзя пропустить.

Выезжали на рассвете, растворяясь в густом осеннем тумане. Удалившись от столицы на приличное расстояние, сделали короткую остановку. Только тогда я понял, что боль ушла! Проклятье! Впервые за прошедшую вечность она, наконец, затихла и отступила.

По мере продвижения на Север погода портилась, температура падала, день становился короче, частенько сбивал с ног резкий, порывистый ветер, надувая все выше снежный покров.

Дорогой молчали: мой характер, закрытый от природы к общению не располагал, а роанцы являлись немыми. Связь держали посредством языка жестов: для понимания чего хотят мои спутники, их оказалось достаточно. Потребности были простыми: «привал», «дрова», «еда», «вода», «опасность». Отряд старался нигде не задерживаться, поэтому избегая населенных пунктов ночевали под открытым небом, с рассветом выступая в путь. На десятый день достигли Валлийских земель. Год назад здесь начиналась чужая территория, ныне входившая в состав Истерроса. Именно здесь я проливал свою кровь, пропустив удар кинжала в область сердца.

Обогнув столицу по объездной дороге двинулись в направлении реки Ийгры, излучины которой благополучно достигли ближе к закату. Заброшенные замки соединяла целая сеть подземных лабиринтов, связанных друг с другом переходами. По донесениям агентов Роана и полученной от Бейли информации, где — то в этих местах погибло уже с десяток человек, отправленных за головой Валлийского пса. На то, что последний скрывался именно здесь указывала перехваченная записка людей, приближенных к бывшему правителю.

Подземный лабиринт являлся смертельной ловушкой и вход в него предстояло еще отыскать, что было весьма непросто. Пропетляв несколько часов среди руин, я бросил это занятие, так как не единожды видел следы наших же лошадей. Мы просто теряли силы и время, поэтому решили сделать привал и заночевать. С целью сохранения инкогнито, вернулись в лес, избегая открытой местности и холодного, порывистого ветра.

Разбили лагерь, когда солнце почти село за горизонт. Воины развели костер и запалили факелы, освещая опушку и заодно отпугивая диких зверей. Черный лес опоясывал поляну сплошной стеной. Мы вели себя крайне осторожно, понимая, что всюду могли оставаться валлийские ямы — ловушки, которые до сих пор нам удавалось избегать. Я присел на ствол поваленной сосны рядом с Налом, снял перчатки, и потянулся к костру отогреть ладони и пальцы. Огонь лизал валежник, со свистом отдававший тепло. В бездонном небе рассыпалось бессчетное количество звезд. От деревьев тянулись громады теней, исчезая в световом круге полыхающего костра. Поужинав зайчатиной, мы легли накрывшись меховыми плащами, но сразу уснуть не смог: мешали непрошеные воспоминания, отложившихся в памяти саднящим клеймом прошлого.

Всегда хочется верить, что все могло случиться по — другому, мысленно искать причины и варианты, лазейки, которые якобы исправили бы ситуацию и двинули в иное, желаемое русло: не участвовать в последнем походе, не встретить дикарку, а лучше вовсе не иметь с императором кровной связи, принять смерть на поле боя и стать легендой. Да, мне хотелось стать легендой, чтобы потомки равнялись на мою смелость. Ведь стремление побеждать относится к здоровым амбициям. А вот излишние внимание, как к родственнику дерра не задевало эмоциональных струн скрытого тщеславия, которое если и было, то сидело очень глубоко. Великие духи свидетели — я никогда не зацикливался на своем происхождении.

И такова моя реальность конечным итогом, слитая в единую точку в системе координат родной земли под названием «Ис — тер — рос». Случилось так, как случилось. Грех роптать на судьбу. Раннее детство счастливое благодаря стараниям тетки и мачехи. Тревожная юность — полная обид и огорчений, явилась периодом становления личности, преодоления физической боли в тренировках и схватках.

Услышать противника, унюхать, пощупать, потрогать, испытать его, показать себя. Отбить удары. Превзойти! Приобрести опыт, сделать выводы. Стараться быть лучшим, приблизиться на шаг к идеальному образу воина. Желание хотя бы скупой похвалы из уст отца, вместо резкой уничижительной критики, от которой опускались руки и пропадало стремление продолжать что — либо вообще. Я действительно удивлял всех своей силой и физической подготовкой. Всех, кроме него.

Лет до семнадцати восхищался императором и всячески пытался соответствовать статусу такого отца, но тот, как обычно, отдавал предпочтение другим, не замечая меня. Словно я — призрак.

Помню, мы вернулись из поездки с Севера. В тот вечер дерру Истерроса снова взбрела в голову блажь испытать мою выносливость. Меня поставили в спарринг сразу с тремя противниками. Постепенно тренировочная схватка перешла в настоящий бой, соперники сменяли друг друга без остановки. Потихоньку я стал уставать и пропускать удары. Не знаю сколько прошло времени, но бой не прекращался. Против меня вышел Борк по кличке «Ярый», когда я, семнадцатилетний юнец, уже порядком выдохся. Машина смерти выбила меч из моих рук, и я упал на колени. После удара челюсть жутко саднило, зубы тонули в кровоточащих деснах. Плохо помню подробности, но четко запомнился голос отца.

— Добей его, этот ублюдок все равно ни на что не способен, — прорычал он и кинул ему плеть, сам же встал покинул состязание. Орудие состояло из стальной проволоки, сплетенной с сыромятными ремнями и врезанными через каждые два дюйма шариками с острыми шипами, вроде булавы в миниатюре. Десять ударов считалось смертельным. Я отделался тремя. Ярый не рискнул завершить начатое, опасаясь последствий, которые влекли непоправимое. И правильно. Не всегда команды императора являлись обдуманными. Редко, но случалось, он менял свое мнение на прямо противоположное, когда исправить — поздно. Впрочем, он с легкостью мог найти крайнего и отыграться на нем.