— Послезавтра мы покидаем Север и возвращаемся в Таласс.

Да. Времени осталось катастрофически мало. Ты уедешь, а я останусь на мысе с разбитым сердцем до скончания времен. Вот обязательно было делать акцент на грустном? Зачем? Зачем он это сказал?

— Я знаю, — заметно приуныв, ответила девушка. Бран присел совсем рядом.

Смущенный взор неопытной скромницы, почти пугливо скользнул по завораживающе — притягательному лицу, напротив. Ее сердечко замирало от томного предвосхищения, страшась инициативы и собственной слабости.

Зеленые глаза с осколками янтаря изучали ее эмоции, плавно прощупывая почву и выдавая отсутствие полной уверенности в ответной реакции девушки.

«Да…»

Словно почуяв ее посыл, мощная ладонь ласковым давлением медленно накрыла разгоряченную щечку. Ее глаза распахнулись чуть шире, ресницы дрогнули. Головокружительный момент так близок, что оплавленный рассудок вот — вот даст трещину и разлетится на тысячи осколков.

«Да, Бранндон. Да…»

Поцелуй — ценный и нереально щедрый дар роскошных мужских губ. Изящных, идеально припухлых, самых желанных. Мягкое касание. Дразнящая приманка, воплощение робкой девичьей фантазии. Захмелевшая и безоружная она позволила ему случиться.

«Да!»

Разве можно противиться соблазну?

Лейя обомлела, впервые ощущая кроющую волну вожделения. Как сладко в тисках ладоней доверчиво впустить мужской язык в свой рот, почувствовать ответные судороги и плавное скольжение, теряя голову от вкуса и аромата желанного до дрожи человека. Поцелуй углубился, извиваясь танцевал точечной лаской и резкими толчками. Мужская сила утверждала себя. Отвоевывала пространство, ставя метку, клеймо — отпечаток собственного присутствия на ее теле. Балансируя на острых гранях между здравым рассудком и окончательной потерей себя она не смогла подавить всхлип — вздох. Дрожащими пальчиками робко коснулась плечей молодого воина, желая растянуть удовольствие, пытаясь отсрочить разрыв этой умопомрачительной связи.

Не торопясь убрал руку и отстранился, являя четкие линии и рельеф свершенного лица. Сосредоточенный, слегка разомлевший, чутко прислушивался к дыханию девушки, фиксируя в памяти ее черты. Наконец, произнес, опаляя низким тембром ее напрочь замутненное сознание.

— Лейя.

«Понравилось, но слишком мало».

Недостаточно. Жалкие крохи. Хотелось на целую вечность остаться тут, наедине, просто видеть, касаться, трогать, дышать, говорить, быть! Она еще нуждалась в опоре, пока тряслись локти и дрожали колени, штормило нутро под натиском до селе неведомого опыта, сладкого до болезненности.

— Все в порядке.

Дождь стих. До деревни с храмом Многоликого так и не доехали. Проголодавшись, обоюдно решили вернуться в замок. Долго ее пьянило от восторга и адреналина, подстегивая приливами подкожного жара. Дочь коменданта впервые влюбилась в незаконнорожденного сына дерра Истерроса! Осознание шокирующей истины тряхнуло ее крохотный мирок, подобно землетрясению. Новая слишком жестокая действительность, к которой тянуло теперь всем существом. Ветер трепал плащи двух всадников, скачущих на северо — восток в крепость, оставляя позади ирреальные мгновения, настигшие их в сторожке. Судьба крепко связала их жизни невидимой нитью.

Кай появился перед самым отъездом дерра в столицу. Стоя на крыльце Лейя видела, как оба юноши жарко спорили, а следом сунули руки в костер и держали по мере сил. И все же Кайлеб одернул раньше. Бран терпел намного дольше, даже не морщась. Лейя долго задавалась вопросом: как обычный человек из плоти и крови способен переносить столь раздирающую боль? Существовал древний обычай давать над огнем клятву. Но, если они клялись, то в чем? Увы, и эта тайна ей не открылась.

Довольный результатами инспекции, император покинул побережье, а спустя месяц мать забрал Роан. Алира уехала в Астру и больше ее не видели. Лорд Сойлер бросился на поиски супруги к Наместнику, тот растеряно развел руками. Следы вели в Таласс. Отец ринулся туда и снова безрезультатно. Инквизиторы ответили отпиской, задержана по подозрению. Так император давал понять: кто бы ты ни был по происхождению, какой бы чин и должность не занимал, карающая десница настигнет каждого. В Истерросе все четко: «Если ты верен — служи, а нет — умри». И отец смирился, проглотил эту боль, нашел силы жить дальше. Должно быть, мамы уже давно нет на свете, но она не прекращала ее ждать.

Отъезд объекта привязанности и первой любви вызвал уныние и апатию, арест мамы — истерику, на фоне этих ощущений побег и гибель Кайя повлекли за собой более противоречивые чувства…

Воспоминания прервали стук и голос сестры, доносящийся из коридора. Лейя повернула ключ и запустила ее внутрь. В свои пятнадцать Марьяна выглядела худой и бледной до болезненности, хотя недугами не страдала. Стрелки показывали половину десятого вечера, как правило, в такой час они уже находились в кроватях.

— Скажи честно, Арья, ты страдаешь бессонницей?

Та пожала плечами.

— Сплю, как обычно.

— Минувшей ночью я слышала скрип половиц в твоей комнате и это не впервые, — Лейя четко уловила гулкий стук, напоминающий шаги человека.

— Это ветер, сестра. Просто ветер.

Хм. Мерещится всякое. Точно сквозняки разгулялись.

И все же младшая Сойлер становилась все более замкнутой и хмурой. Порой оживала, даже улыбалась. После, снова садилась тренькать на клавикордах. Именно тренькать. Веселых мелодий и цельных композиций инструмент не издавал давно — давно, подчиняясь велению рук и эмоциональному настрою девушки.

— Вот, возьми, — она протянула пачку газет. — Отец велел передать тебе «Вестник Истерроса».

Хрип. Отчаянный, надрывный вдох и хаотичное мелькание желтых точек перед глазами. Ощущение мокрой, ледяной, но все — таки живой кожи. Парализующе — саднящая боль в гортани, мышцах, связках и ребрах. Стоп! Разве мертвые чувствуют? Или я в конец спятил, окруженный кромешной тьмой каменного мешка, пробирающего до мозга костей своим первозданным холодом?

Лязг зубов. Где я? Там, за чертой, куда ты отправил меня, отец, или…на тонкой границе между мирами?

Попытка повернуть голову в сторону закончилась тошнотворным головокружением и упорным желанием сглотнуть застрявший в горле ком. Изнывая от трещин — разрывов всего существа, сменил положение. Зрение постепенно настраивалось и теперь, кое — как перевернувшись со спины на бок, различил в темном проеме кирпичной кладки решетку окна. Тюремная камера. Значит, дверь в стене напротив, и она заперта.

Живой. Откинулся назад, коснувшись лопатками грязной плиты заиндевевшего пола и прикрыл веки.

И вот, я словно лечу, провалившись в черную пустоту зияющей тьмы бесконечного пространства. Так и лежал без мыслей и ощущений. Просто дышал, восстанавливаясь после пережитой почти что смерти от асфиксии.