И в этой ситуации отсутствия представления об образовании (что это? зачем нужно? как использовать?) картина мира поставляется больше не образовательными институтами. Прежде некая обеднённая, искажённая, но существующая картина мира давалась образованием. Сейчас доминирующий источник картины мира – медиа. И эта картина, как уже говорилось, создаётся не для передачи «достоверных фактов», а для анестезии, для успокоения, для создания доверия по отношению к неустойчивому рискованному миру.

Разумеется, транслируемая медиа картина мира сложена совсем иначе, чем передаваемые образовательными институтами картины. Дело даже не в том, что множество транслируемых фактов – ложные, важнее, что это даётся как месиво новостей, как множество случайных фактов. Системность в сообщениях медиа имеется, но цель системности – вовсе не построение «истинной картины мира», а способ подачи этой системности – через случайность, неожиданность, так, чтобы зритель этой системности не заметил. В результате, разумеется, получатели данной картины мира – медийной – отчётливой и осознаваемой картины мира не имеют, обречены на фрагментарность и с детства приучены считать, что это нормально. Они просто не сталкиваются с нормальным образованием и с упорядоченной осознанной картиной мира, позволяющей целенаправленно искать дырки, ошибки и несвязности, узнавать новое и т. п.

Информационная помойка является системообразующим фактором. Вокруг помойка из несвязанных в основном ложных информационных сигналов (точнее: сигналов, относительно которых не означено понятие истинности), и люди и не пытаются делать картину мира, строить мировоззрение – они просто набирают «себе в сумочку» интересные им факты. Так возникает современное хобби, когда человек может очень много знать, интенсивно искать информацию по интересующей его теме – и катастрофически не знать даже соседних областей, прямо сказывающихся на области его интереса. И это не от личных особенностей, не от глупости: это следствие современного общественного устройства, работающие социальные механизмы настойчиво делают людей такими – ну, кроме тех, кому вообще не важны все эти знания, кто не хочет ничего или хочет карьеру.

«Теория» окончательно стала ругательным словом; о том, что такое картина мира и мировоззрение, даже не подозревают – и нет понятия, зачем эти экзотические вещи нужны. А хобби есть, разумеется, и умные головы никуда не делись, с чего бы. Процент умных и любознательных людей, конечно, ничуть не ниже, чем «вчера».

Из наличия таких психологических типов вытекают особенности общественного устройства. Ведь наличные социальные машины перестраиваются в соответствии с тем, что думают люди. Если мышление людей ведёт к неадекватным изменениям социальных машин – следующие поколения окажутся в социальной среде, наполненной такими вот неадекватными машинами. Например, мы в нашей современности находимся в социальной среде, где множество очень властных и важных неадекватных социальных машин, имеющих отношение к юриспруденции. Это не случайно, это связано с тем, как мыслили себе общество люди прошлых эпох. Они изменяли машины права, пока те не стали вот такими – искажающими экономическую и культурную жизнь, необоримыми, жестокими. И сейчас эти машины поддерживаются общим мышлением: ну а как же иначе? что же тут можно сделать? Это уж так…

Эти машины права мы получили в наследство от Римской империи и в дальнейшей истории увеличили их невменяемость. А сейчас мы создаём новые социальные убеждения, которые становятся социальными машинами. Это связано с отсутствием представления об образовании и общим упрощением общества. Например, есть общее убеждение: управляющему, менеджеру не надо знать специфику того, чем он управляет. Есть такие специальные управляющие умения, в них надо специализироваться и становиться всё более умеющим управляющим, и эти специальные управленческие умения позволяют управлять чем угодно. Напротив, хорошо знающий то, чем управляет, невыгоден в качестве управляющего: он потратил время на понимание специальных предметных процессов, он не успел набрать квалификации именно как менеджер и потому он завалит дело, а надо выбирать человека, ничего в деле не понимающего, но опытного управленца. Это – общее убеждение, и оно сказывается на всей социальной жизни, постепенно овеществляясь в социальный институт.

Это отсутствие представления об образовании и другие болезни культуры, связанные с тем, что социальные институты культуры перестают функционировать, сказывается на общественном устройстве самым прямым образом. Пока речь идёт о хобби и о том, что увлечённый знаток второй мировой войны может не знать, что была первая – это кажется пустяком. Ну разве это проблема – подумаешь, люди чем-то увлекаются, их хобби узкие и они, даже будучи увлечёнными, не умеют знать свой предмет? Это же частное дело! Неприятность в том, что некоторые из этих частных людей становятся членами правительства, миллионерами и людьми, принимающими решения – и они умственно остаются ровно на том же уровне. Чтобы не употреблять неприятных слов, я назову этот уровень «симпатичным». Так вот, совершенно любой человек, посмотрев на экономическую политику своей страны, научную политику и вообще любой другой связный комплекс действий, обнаруживает там именно вот этот симпатичный образ мыслей. И, сталкиваясь с этим не у молодых студентов в кафе, а у начальников управлений и министров, человек говорит разные короткие и симпатичные слова. А что делать? Что тут можно изменить? Мир такой…

Можно не предаваться ностальгии по ушедшим эпохам системного мышления, которое возникало по бедности. Всё, что не могут делать социальные машины и что делать необходимо – делают люди личными своими усилиями. Когда общество перестаёт заботиться о стариках или воспитывать детей, ничего не остаётся, как в меру сил каждому человеку решать вопросы со своими стариками и своими детьми. Было мало информации и был идеал образованности – и люди собственными усилиями добивались построения вменяемой картины мира, тратили на это очень много сил. Появился и распространился мощнейший социальный институт, насильно транслирующий в людские массы картину мира – и личные усилия по построению такой картины чрезвычайно затруднены, люди получают неосознанную, но готовую картину мира, сделанную не их усилиями и потому они не могут её развивать, не способны изменять, не могут заменить на другую.

Дело не в том, чтобы сожалеть об ушедшем. Люди отказались иметь представление о том, что такое образование. Происходит распад социальных образовательных институтов. Идёт переход к специализированному обучению ремесленного типа для всех видов работ. Рождается эта симпатичная новая культура. Медиа работают как образовательный институт, бессознательно транслируя картину мира в головы пользователей. Меняется антропологический тип, вместо творчества возникает креативность, которая определяется как умение создавать новое без творчества. Вместо образования служит специализация, умение делать нечто считается равнозначным образованности в данном вопросе. Умение управлять кажется автономным от работы и от человека, эффективность кажется критерием разумности. Тем самым возникает новая рациональность – вовсе не усилиями программистов создаётся искусственный интеллект. Рождается новое симпатичное мышление.

Привычное школьное образование следовало рецепту Яна Амоса Коменского (1592–1670). Он создал классно-урочную систему; в её рамках все учащиеся поделены на классы соответственно возрасту, а время обучения поделено на уроки одинаковой продолжительности. Благодаря делению на классы ученики составляют однородные группы по способности восприятия. Материал обучения организован от простого к сложному. Эти простые и привычные способы организации обучения имеют многочисленные следствия, достигается однородность ученического восприятия, ведь то, что возможно в одном возрасте, будет вредно в другом. Учатся по учебникам, имея перед глазами текст, соответствующий излагаемому материалу. Каждый урок соответствует какому-то месту текста.