Тем самым по мере дигитализации в обществе происходит регресс — в самом точном смысле слова, происходит упрощение и потеря разом всех образованных людей. Дело не только в том, что исчезли образованные – важнее, что и сознание образованности исчезло. Если бы чудом среди современных малограмотных масс оказался образованный человек, то просто не было бы возможности о том узнать. Это до революции распознавали, что есть образованные, был такой социальный тип, а сейчас массы не признают, что такое вообще возможно, и потому не рассматривают возможность встречи с образованным человеком. Если по случайной связи причин некто считает своего знакомого образованным человеком, то это не является социальным фактом – это всего лишь мнение. А рядом другой человек будет этого же «образованного» считать фриком и спекулянтом. То есть исчезли даже не сами люди, носители образованности – исчезло понятие об образовании, люди не знают, что это такое. Как социальный факт образование исчезло.
И тут интересный момент. Вспомним дореволюционную ситуацию. Народные массы, если убрать заботы о хлебе насущном и стремление к достатку, мечтали о социальном равенстве. Это было такое вот состояние – мутное бурление людей по поводу общественного неравенства, и эти тёмные волны тогдашние образованные люди направляли на создание национальных государств, формирование понятия «нации» и на штурм несправедливых социальных порядков. Так что с одной стороны – народ, в основном занятый проблемами выживания и достатка, и ещё – чем-то подспудно недовольный, что находит выражение в поисках социальной справедливости. А что с другой стороны?
С другой стороны – одиночество. Образованные люди страдали от одиночества. Скажем, возьмём мысли Победоносцева. Он смотрит на училище для девиц духовного звания; там готовят добрых жён для сельских священников. Победоносцев говорит – да, надо усилить и умножить, потому что нет ничего важнее этих будущих священнических жён, потому что крестьянство в России учить и образовывать нормальным образом могут лишь сельские священники, потому что лишь они преданы правительству и пользуются доверием народа, и обладают для образования народа возможностями, и если не они будут образовывать народ, случится беда, а сейчас эти сельские священники страшно быстро страшно опускаются от одиночества, присущего их профессии, и не могут исполнять роль народных учителей, и потому им надобны добрые жёны, которые поддержали бы спивающихся батюшек, послужили б светом в оконце и придали священникам сил для несения своей важнейшей работы – должного народного образования.
Это всего один длинный ход мысли, от Победоносцева. Поскольку, как уже говорилось, нельзя считать, что известны самые обычные вещи, можно пояснить: православный священник, разумеется, обязательно должен быть женат, и Победоносцев беспокоился, чтобы воспитывать в училищах именно добрых и хороших священниковых жён.
Таких ходов мыслей было множество, и все знали: от одиночества и связанного с ним пьянства и впадения в ничтожество страдают сельские врачи, учителя… Это просто массовые профессии, а так если говорить – весь образованный класс был подвержен этой болезни. Одиночество было профессиональной болезнью целых профессий и кругов образованных людей. Те единички процентов сказывались – образованные люди были редки, каждый был одинок и страдал от этого своего изолированного состояния. Люди образованные были одиноки и не могли отыскать ценность и смысл жизни. Сами себе они были лишние.
И вот у нас два социальных полюса. Малообразованные люди помимо обычных и естественных забот о выживании заражаются недовольством социальной несправедливостью, образованные люди страдают от одиночества. Это было очень богатое на возможности развития противостояние. Тут тебе и букет движений за равенство – от феминизма с антиколониализмом до социалистических идей и до строения национальных государств. Тут и букет художественных направлений, и социальные движения типа хождения в народ, примерно в одно время проявившиеся что в России, что в Америке. Из напряжения между этими социальными типами очень многое выросло.
Прошло сто лет. Образованных людей больше нет, причём нет не в качестве конкретных личностей – нет такого социального типа. Это вообще ни о чём – «образованный человек». Кто такой? Вот образованный, экскурсии у туристов ведёт. Вот образованный, геолог, занимается мелким мебельным бизнесом, шкафы проектирует и сколачивает; а вот химик, по образованию химик, работает программистом; вот биолог, работает менеджером. И так далее… Вообще нет этого противопоставленного малообразованным и недостаточным интеллектуально людям типа – сейчас все образованные, все достаточные интеллектуально, второй полюс исчез. И при этом в возникших однородных (по образованию) народных массах чудесным образом сплелись душевные черты прежних социальных типов. Мутное, сопящее недоверие к окружающему, полное непонимание происходящего, готовность верить в любую дичь и сомнение в чём угодно – от одного полюса. И серое одиночество – от другого. Одинаково свойственны каждому.
Кажется, эта гомогенная масса, получившаяся после нескольких этапов социальной редукции, упрощения, – должна разойтись по каким-то новым полюсам. Сейчас она расплывается по площади без существенной дифференциации – радужные разводы мод и увлечений не создают различий. Прежнее общество со стороны производства описывалось как индустриальное, а в социальном – это было общество массовое, общество большинства. Сейчас это общество разложилось, возникло общество множества меньшинств, которые ни в каком, кроме численного (для выборов) смысле не составляют большинства.
Это совсем новая социальная реальность – общество, в котором не означено понятие большинства. Это ведь важнейшее социальное качество – то, что большинство в обществе есть. На нём основаны политические выборы. Предполагается, что политические противоречия можно решить мирным путём, путём игрушечной войны. Если б стороны политического конфликта воевали, победила бы та сторона, за которой численное преимущество – «бог на стороне больших батальонов». Поэтому можно не воевать, создавая чудовищную массу страданий, а просто посчитаться – за кого больше. Это мирное решение противоречий основано на том, что численность армии определяет её силу, и потому в обществе чрезвычайно важно существование большинства – оно указывает, куда двигаться, потому что сильнее.
Но если в боевом столкновении численность населения больше не оказывается решающим фактором, а решают совсем другие условия, скажем, технологические, или экономическое преимущество – в чём смысл решения большинства? Большие батальоны уже не решают дела. Если социальная структура разложилась таким образом, что понятие большинства больше не означено, существует множество совсем маленьких групп, которые в очень многом между собой не согласны, так что нет существенного смысла в партиях, призванных объединять несогласных в частностях одиночек – разногласия столь повсеместны, люди настолько различны, что нет никакого смысла в «большинстве», там никого нет, есть только конкретные люди, время от времени объединяющиеся в небольшие группы. А тогда что значат выборы? И референдумы?
Произошло обрушение разом нескольких чрезвычайно важных социальных машин, выстраивающих социальную реальность. Исчезли сословия, создающие фундаментальное неравенство населения – неравенство не в богатстве, а в правах. Исчезло большинство, обладающее некоторой качественной характеристикой, исчезло однотипно образованное и примерно одинаково думающее, примерно одного желающее большинство населения. Исчезло высшее образование, создающее принципиальную разницу в картинах мира образованных и необразованных людей.
Эта вновь возникшая после упрощения гомогенная масса, тем не менее не описываемая понятием «большинство» – новый феномен, общество прежде с таким дела не имело. Существующие социальные машины только приспосабливаются к работе с новым материалом. Эти машины приобретают новые функции (чтобы работать с новым устройством людских единиц), и одновременно вырабатывают новые людские типы – согласно устройству этих социальных машин. Процесс же взаимный, люди меняют социальные машины, машины меняют людей. Интересно, как разойдётся на существенно различные части нынешнее население. Различия по богатству в нынешнем обществе не существенны, в том смысле, что не создают отдельного антропологического типа. Властные расхождения являются культурно-обусловленными, в конечном счёте вопрос не о делении по власти и богатству, а о делении культуры.
