– Да, совсем из головы вылетело, забыл сразу тебе сказать, – заглянул в горницу дядя Гена, когда племянник уже лег, – там в сумке твоей телефон, похоже, звонил пока ты в бане мылся.

Артем достал мобильник. Было два пропущенных вызова и оба от Олега. Усмехнувшись, он отключил у телефона звук и бросил его обратно в сумку: «Звонит ещё, гадёныш. Совсем совести нет. Что, ему Эльвирка не сказала, что я из дома ушел?» Повернувшись лицом к спинке дивана, он закрыл глаза и постарался выкинуть всё из головы, иначе точно не заснуть…

– Дядь Ген, я сегодня, наверное, к Петру в гости схожу, попроведую их, – сказал после завтрака Артем. – Как-никак выходной, воскресенье, он дома должен быть, а завтра, может, на работу уйдет.

– Ну что ж, сходи… От меня привет передавай. Когда собираешься? После обеда?

– Нет, пораньше. Думаю, часов в двенадцать пойти, у них и пообедаю.

– Ночевать там останешься или обратно придешь?

– Да, думаю, засветло к тебе и вернусь. Долго сидеть не буду. Просто выйти охота, по деревне прогуляться, а то вчера почти весь день в доме просидели, проболтали с тобой, в бане только и были. Ну и повидаться с ними, конечно, охота.

– Сходи, сходи, – дядя Гена подошел к ходикам и подтянул гирю вверх. – Проветрись.

– Слушай, а чего ты себе нормальные часы не купишь?

– Это какие – нормальные?

– Ну, электронные, на батарейках. Они сейчас не дорого стоят. Можно такие же со стрелками, можно с цифрами. И не надо будет их каждый день заводить, гирю эту подтягивать.

– А мне не тяжело, Артемка, я никуда не тороплюсь. Ведь эти часы как живые, словно душу свою имеют. А на батарейках чего? Кончится заряд, и умерли твои часы. В магазин сразу бежать за новыми. А если не будет там батареек? А так – гирю вверх поднял и всё, ничего больше не надо. Скоро без электричества и шагу ступить не смогут.

Погода с утра снова хмурилась, но дождь, шедший всю ночь, всё же перестал.

– У вас бы тут хоть щебнем засыпали, что ли? – собравшись идти, Артем подошел к калитке и с опаской посмотрел на дорогу, – а то грязи по колено… Ни пройти, ни проехать.

– Так ты одевай вон сапоги мои резиновые. В туфельках-то своих утонешь, это тебе не город.

В деревню с одной стороны клином заходил березник, поэтому, если посмотреть на неё сверху, то она походила на корявую, квадратную букву С. Дома́ дяди Гены и Петра стояли в разных её концах. Поэтому к Петру можно было пойти напрямую и срезать путь через березник, а можно было по более длинной дороге в обход, через центральную улицу села, там, где Артем шел, когда приехал сюда. Он выбрал второй вариант. Ему хотелось прогуляться по знакомым улицами, пройти мимо дома, где он родился и вырос, мимо школы, в которой учился, возможно, встретить кого-то из старых приятелей.

Выйдя на центральную дорогу и немного пройдя по ней, он свернул в боковой переулок, где стоял их старый дом. Когда Артем окончил местную десятилетку, и они переезжали в город, то дом продали, и в нем давно уже жили другие люди. Артем и раньше, когда изредка бывал в деревне, проходил по родной улице мимо их старой усадьбы. Сердце в такие моменты щемило, так как многое новыми хозяевами было переделано на свой манер, и дом с участком потеряли привычный вид.

Сейчас, подойдя ближе, он не поверил своим глазам – забора со стайкой и баней не было, а дом, открытый со всех сторон, представлял собой лишь серый бревенчатый сруб с пустыми прогалами вместо окон. Над голыми стенами с остатками штукатурки, цеплявшейся за дранку, тонкими худыми ребрами торчали в хмурое небо стропила.

У Артема сжалось сердце. Как так? Что случилось? Неужели пожар? Но нет, ничего горелого не было видно. Вокруг дома мертвыми будулыгами торчала сухая полынь. Было видно, что дом находится в таком состоянии уже года два, не меньше.

Краем глаза он заметил, что к калитке соседнего дома подошла старая женщина. Это была баба Нюра, их бывшая соседка. Повернувшись, он подошел к ней:

– Баба Нюра, здравствуй! Узнала, нет? Это я, Артем.

Старуха прищурилась и посмотрела на него, прикрыв глаза рукой:

– Артемка? Ты, что ли?

– Я, я…

– Ох ты, тебя и не признать сразу-то. Какой стал.

– Баба Нюра, а чего с домом-то стряслось? Приехал вот к дяде Гене погостить, дай, думаю, пройдусь по родным местам, а тут вон чего…

– Так вот видишь, Артемушка, как жизнь-то выходит. Уехали все отседова…

– Так, а почему дом-то такой стал? Почему сломали всё?

– Так это не сразу… Сперва-то продать хотели, да только покупателей нету. В деревню-то нынче никто ехать не хочет, – она постояла, пошамкала губами. – Года три, однако, дом пустой стоял, а потом вот на слом продали его. Баню-то со стайкой, да забор почти сразу же разобрали да увезли, а дом стоит вот ещё. На следующий год, наверное, и от него ничего не останется. Усадьбу жалко, зарастает всё…

– Да, жалко, – Артем вздохнул и с тоской посмотрел на остатки когда-то родного дома.

– Ну вот, – вздохнула баба Нюра. – Да чего уж тут, теперь вся жизнь наша такая. Всё под закат идет. Я вот помру, так тоже всё растащат. Кто захочет жить тут?

– А чего они уехали-то? Хозяева эти, которые после нас жили.

– Так они сами-то городские ведь. Сюда приехали, как в городе жизнь-то совсем плохая стала. Скотину сперва завели, корова была у них, овечки, думали насовсем останутся. Да всё газ они ждали, печку топить им шибко не нравилось. С углем, да с золой таскаться кому интересно? Это мы уж привычные, родились здеся, а они городские. Ну и газ-то этот всё сулились, сулились – проведем, дескать, погодите ещё, а его нету и нету, – баба Нюра вытерла краем платка слезящиеся глаза. – Сколько они? Годов десять пожили, однако, да и плюнули. Говорят, обратно в город поедем, там мужику работу какую-то посулили, вот и уехали.

– Я помню, газ этот обещали, когда еще мы тут жили, – усмехнулся Артем. – Столбы-то бетонные под трубы тогда ещё вкопали. Я совсем пацаном был.

– Ну вот, вот… Они вон по сей день, столбы-то эти торчат. Это ещё при советской власти было, а сейчас и вовсе никому ничего не нужно стало, – закивала баба Нюра. – Вы-то как там в городе живете? Как Галина-то? Одна всё или нашла себе кого?

– Да нормально, баб Нюр, нормально живем. Мать одна, привыкла уже, говорит, никого ей не надо.

Постояли ещё немного, поболтали о жизни, о здоровье. Баба Нюра рассказала о своих дочерях, живущих сейчас тоже в городе:

– Редко бывают, редко. Но совсем не забывают, проведают всё же, тут грех жаловаться…

– Ладно, баба Нюр, пойду я дальше, – засобирался Артем. – К Петру зайти хочу, не был ещё у них.

– Ну, давай, давай, ступай с богом. Матери поклон от меня передавай, – соседка мелко закивала головой и снова приложила к глазам сухонькую руку, глядя на удалявшегося Артема.

Настроение у него испортилось. Он думал, что пройдет по деревне, вспомнит золотые деньки детства, всколыхнется в душе далекая радость тех дней, а тут оно вон как выходило. Не радость, а совсем наоборот.

Перед тем, как иди к Петру, он решил зайти в магазин, купить каких-нибудь гостинцев. Вся торговля в деревне была сосредоточена в центре. Вокруг небольшой заасфальтированной площади, на которой останавливался автобус из райцентра, стояли почта, сельсовет да сберкасса, а чуть в сторонке – пара продовольственных и промтоварный магазины. Это место в деревне так и называли – «площадка». В советские годы здесь на столбе висел большой громкоговоритель, который днем всегда работал, вещая передачи центрального радио. Бодрым голосом дикторы оповещали селян о выплавленном чугуне, надоях молока, о новостях на международной арене, звучали песни, концерты. Такое звуковое сопровождение вызывало ощущение бурно идущей жизни, постоянного движения, даже если на «площадке» никого и не было. Но сейчас тут было совсем тихо и действительно пусто, не смотря на то, что было воскресение и день был в самом разгаре. Казалось, деревня словно вымерла.