Трескучие птицы так глубоко запрятались в зелень, что высмотреть их не получалось. Если бы два года назад кто-нибудь сказал ему, мол, Захар, для тебя наступит такое время, когда ты не сможешь свободно разгуливать по собственному лагерю с оружием в руках и отстреливать птиц себе на забаву, он бы проломил голову этому сказочнику. А что теперь? Все покатилось к черту. Оружейка заперта на замок, ключ постоянно при нем. Вздумай он объявиться на глазах питомцев со снайперской винтовкой, его прихлопнут сразу же.

Преданность имеет свойство истираться. Он заведет новых питомцев, а через пять-десять лет все повторится. Выполнять приказы и в награду как сыр в масле кататься им будет уже недостаточно, нет, они захотят его власть, его место, его титул. Шкипер – это его титул, ничей больше. Он завоевал Понкайо своими трудами, он окропил эти земли кровью, они принадлежат ему! Инга тоже принадлежала ему, но питомцы сумели ее отнять. Первый удар – в самое уязвимое место.

В прежние времена изгнанных членов команды пираты высаживали на необитаемый остров. Так поступали с предателями, ворами и подстрекателями. Такая же участь ждала и капитана, если на корабле поднимался бунт. Изгнаннику выдавали пистолет с горсткой пороха и немного воды, чтобы он успел продержаться достаточно долго, помучился и в конце концов, иссушив флягу до последней капли, сошел с ума от голода и жажды. И когда муки доведут до отчаяния, рука сама потянется за пистолетом. Но питомцам даже не хватило смелости бросить обвинения в лицо и заявить о своих правах. Они действуют за спиной, плетут интриги, как свора истеричных баб, а открыто выступить боятся. Или ждут чего-то? Готовятся, сооружают подмостки? Захар должен быть и будет готов. Он примет следующий удар с достоинством, затем вычистит лагерь от плесени и старья, законопатит несколько построек и продолжит отлавливать туристов вместе с Оскаром. Больше им никто не нужен.

Или он тоже переметнулся на их сторону?.. Оскар почти все время проводит в гнезде, редко-редко ночует в лагере, а если соблаговолит «спуститься с гор», как шутливо говорят питомцы, то обычно после завтрака. Раньше брал с собой второй мобильник и звонил прямо из хижины, чтобы к тому времени, как доберется до реки, его уже поджидал заказанный кэб. И о прибытии яхты сообщал сразу же, не выходя, так сказать, из дома. Но в прошлом году, раззява, уронил мобильник со скалы. Теперь ходит с рацией и катер для возвращения в лагерь заказывает уже непосредственно с реки: в гнезде сигнал глушат скалы. Психует, конечно, что приходится валандаться и ждать, пока за ним приедут, но Захар принципиально не хочет заказывать для него еще один мобильник. Это будет уже пятый.

По возвращении в лагерь Оскар болтается до вечера – если повезет, удастся заставить его чуток поработать – и отбывает до ужина с припасами за пазухой. Электричество в хижине вырабатывает маленькая солнечная панель. Энергия накапливается в первой половине дня плюс еще два часа летом, после чего солнце уходит за горный хребет, но ее вполне хватает на телевизор и небольшую стационарную радиостанцию. Есть газовая плитка, но только для чайника и подогрева. Баллона объемом двадцать семь литров Оскару хватает на год. На подходе к хижине имеется святой источник. Готовить Оскар не умеет, запасается провизией в лагере, уходит на два-три дня и возвращается только за припасами, сигаретами и разрядкой.

Так было прежде. Но когда Захар избавился от Феликса, в лагере стало не хватать рук. Оскар бесится, что ему ограничивают свободу и держат взаперти. Он привык к уединению, привык ночевать в хижине и видеть за окном бесконечный простор океана. Лагерь для него все равно что клетка.

Оскару лишь недавно исполнилось двадцать семь, он самый молодой в стае, но при этом невероятно способный. Среди питомцев он лучший «кулинар», однако любит выделываться и капризничать, а работает так и вовсе по настроению. Его почти невозможно заставить сделать что-то через силу. Любое принуждение он воспринимает очень болезненно, как пытку. Жужжит на уши, куксится, чуть ли не ноет, а если видит, что добиться желаемого не получается и его не отпускают, закатывает самую настоящую истерику: орет, матюгается, топает ногами, швыряет вещи. Захар несколько лет боролся с его характером, перевоспитывал, как мог, но все тщания ни к чему не привели. Оскар гиперчувствительный, как оголенный нерв, но вспыльчивость его происходит не от настроения. Ему требуется выплеск эмоций; срываться на ком-нибудь для него жизненная потребность. Это его обезболивающее. Так почему бы не позволить ему просто быть собой? Кому от этого плохо, если он не причиняет вреда своим? Все знают, что своих он только облаивает, но никогда не кусает.

Захар понимал, что Оскар его не любит. Он давно с этим смирился. Оскар слишком эгоистичен, чтобы любить кого-то или уважать. Ему тяжело даже слушаться, такой он человек по своей природе. Но все же он по-своему привязан к Захару, хотя никогда его и не боялся. На Оскара ни разу в жизни не поднимали руку, в стае он считается избалованным подростком: кормят его старшие братья, заступаются за него старшие братья, делает он, что хочет, и никто не обращает на него внимания, пока он не появляется из ниоткуда и не начинает путаться под лапами. При острой необходимости, которая последнее время возникает все чаще, он соглашается поработать, но отплачивает истериками – или тихим скулежом, если Захар не в духе. Несмотря на все это Захар любит его, любит всем сердцем, души не чает. Да и как его не любить, когда он такой молодой, энергичный и забавный? Его проказы частенько выводят питомцев из себя, но Захар находит их занятными и только посмеивается да руками разводит: чего вы хотите от ребенка?

Но сейчас… Перед лицом всеобщего отчуждения чью сторону он примет? Как он поступит, когда стая пойдет против командира? Оскар никогда не выказывал Захару свою любовь, но Захар опекал его все эти годы как родного. Неужели для Оскара это ничего не значит? С другой стороны, Захар заботился о каждом питомце, но это не помешало им отнять у него самое дорогое, нанести удар исподтишка, ослабить с намерением захапать все остальное, все, что составляет его жизнь, все, чем он был, есть и будет всегда. Это его титул, его остров.

Чего ждать от Оскара? Кому он отдаст свою верность? Денис и Патрик без устали жалуются на него, но Германа и Тиму он забавляет, некоторым его выходкам они даже потворствуют. С этими двумя Оскар ближе, чем с Захаром, и это всегда было поводом для ревности и зависти, жгучих, но глубоко сокрытых внутри, имеющих право на жизнь, но не на свет. Герман и Тима вполне могут перетянуть Оскара к себе, если им это уже не удалось. Из-за необходимости торчать в лагере Оскар с обиды на Захара может натворить немало дел – больше сдуру, чем назло. Он такой восприимчивый и горячий, такой впечатлительный, против чужой воли он совсем беззащитен… Ему не одолеть старших братьев, не выдержать их натиска. Потом он, конечно, остынет и раскается, но ему не позволят сдать назад. Бедный мальчик, что с ним будет?.. В условиях диктата ему не выжить, он сломается, и его тут же поспешат вышвырнуть следом за бывшим командиром.

Нужно поговорить с ним. Но если питомцы успели насесть на Оскара, проникнуть ему в голову и обернуть ход мыслей против Захара, увещевания брата он сразу передаст сородичам. Захар обязан вырвать его из жадных и загребущих когтей, но не грубой силой, нет. Хитростью. Для начала все обдумать, подготовить речь… Захар будет сражаться за брата. Понадобится – кровь прольет, но Оскара не отдаст.

Захар только вернулся из душа и натягивал чистую футболку, когда дверь с треском распахнулась и через порог топнул Оскар, как всегда раздраженный, с претензиями наготове. Захар подождал, пока он хлопнет дверью, задвинул ящик комода и уставился на брата, поражаясь его больному и дикому виду. Под яростно сверкающими глазами, пронзительно-яркими на фоне загорелого лица, наливались сине-малиновые кровоподтеки; белки красные, как после многодневной бессонницы, зрачки расширены. Разбитая переносица залеплена грязным пластырем с пятнышком крови посередине. Красиво очерченные губы иссушились и потрескались, точно после долгого пребывания на морозе; болячка в углу рта блестит еще не засохшим пузырьком крови. Опять расковырял… Движения порывисты, преисполнены раздражения и нервного возбуждения. У него явно не было поводов для хорошего настроения, но даже когда не было поводов для плохого, он все равно дулся – не на кого-то конкретно, так на целый мир.