Захар прикончил очередную сигарету и вытащил следующую, чиркнул неожиданно послушной зажигалкой, но тяжело закашлялся. Приступ никак не проходил, спазм терзал горло и давил на грудь. Одолев его с божьей помощью, Захар отхлебнул теплого кэроба, утер выступившие от кашля слезы и утробным рыком прочистил горло. Сигарета вернулась на исходную.

Теперь он думал о сиренах, которые всегда недолюбливали его Ингу. Не пыталась ли она выбежать на веранду? Может, надеялась обратить на себя их внимание? Прониклись ли они криками соседки или сделали вид, что ничего не слышат? Устроить допрос с пристрастием, прижать к стенке, заставить признаться? Не признаются. Будут стоять друг за друга. Внезапно у Захара возникло ощущение, что он совсем не знает тех, с кем жил бок о бок все эти годы. Неужели он обманывался в своих птенцах? Что у них на уме? Насколько сильна их преданность? Они не пытались возражать, когда он прищучил Феликса, никогда не высказывались по этому поводу… Да он и не спрашивал, о чем тут говорить? Его слово – закон, его власть безраздельна, он получил ее кровью, он заслужил свое место. Но каким бы восхищением питомцы ни пылали в прошлом, сейчас все иначе. Захар чувствовал: втихомолку они перемывают ему кости, обсуждают постигшее Феликса наказание. Оно не могло не оставить следа в их душе – не сожаление, так возмущение, порицание и страх.

О, страх, этот вечный камень преткновения! Страх жалкой земной твари, готовой на все, лишь бы сохранить жизнь. Он сам воспитал в них единство, и если они обратятся против него, он останется один. Может быть, он уже один. Кто знает, сколько месяцев они взращивают свою месть, лелеют ее и вскармливают обидами? Признание Максима немало их шугануло. Захар видел, как перепугался и обозлился Хомский, когда нагловатый паренек сдернул с них личину и обнажил истую сущность. Беззаботное времечко ушло, поняли они, теперь командир будет начеку, теперь он не позволит объехать его на кривой.

Неужели он столько сил вложил в это место, чтобы в конце концов его вышвырнули или прикончили, как ушлого сторожевого пса? Не бывать этому.

Захар чувствовал себя вымученным, однако отсиживаться в берлоге не собирался. Пусть не думают, что он прячется или боится. Две кружки кэроба и пяток сигарет разбудили зверский аппетит, поэтому Захар отправился на кухню. Там хлопотали Жанна и Каролина. Сирены обрадовались ему, защебетали, облепили с двух сторон и принялись ластиться. Захару стало чуть легче. Может, не все вокруг продались? Девушки гладили его, срывали поцелуи, спрашивали о самочувствии, но не жалели – знали, как он этого не любит, – а выражали беспокойство и готовность поставить его на ноги. Захар поймал себя на том, что улыбается. Их нежность была приятна, волнение казалось искренним – да оно и было таким, он видел по их глазам. У него появилась надежда выиграть эту битву, отвоевать землю и вернуть власть. Если понадобится, разрушит все до фундамента и начнет заново с теми, кому верит. Сиренам он пока верил. Они всегда были ласковы с ним. Даже когда он увлекся Ингой и стал забывать о них, порыкивать, отстранять. Он обошелся с ними несправедливо, но, несмотря ни на что, сейчас они улыбаются и шутливо борются между собой за право поухаживать за ним. Если это не доказательство любви и преданности, тогда что? Захару необходима хоть какая-то опора, иначе он не выдержит. Кто-то должен был сохранить верность, хоть кто-нибудь… Не может же быть так, что в строю остался один лишь Оскар.

Обед уже миновал. Жанна и Каролина готовили ужин, но с появлением Захара сразу отвлеклись и переключились на него. Их нежные прикосновения раздразнили пирата, он крепко поцеловал одну и другую и уже собирался позабавиться прямо на кухне, но потом передумал. Вдруг заявится кто-нибудь из питомцев? Лучше не давать лишних поводов для обвинений.

Сирены упрашивали Захара остаться, поесть на кухне, но здесь от варки и жарки царила такая духота, что плавились мозги. Да и стульев не было, а у него все еще ныли кости. Боль не только не проходила, она с каждым получасом усиливалась. Вдобавок и шея ныть начала. Как будто мало ему было печалей.

Захар взял тарелки, вышел во двор и уселся за стол под пальмовым навесом. Спустя пять минут Жанна с улыбкой поставила перед ним кружку его любимого кэроба.

– Приятного аппетита, дорогой, – промурлыкала она и вся засветилась от игривого комплимента, в который он упаковал свою благодарность. Жанна счастливо засмеялась, жарко поцеловала его в шею, погладила по груди, но была вынуждена прерваться и вернуться на кухню.

Захар оглянулся через плечо и поглядел вслед ее стройной фигурке с округлой попкой и длинными ногами, которые она подчеркивала короткими юбочками да шортиками. Соблазнительная и красивая, как и ее соратницы, но такой первоклассной задницы нет ни у кого, и Жанне об этом прекрасно известно.

Он улыбнулся под нос. Настроение улучшилось.

Время перевалило за половину четвертого. По небу раскинулись воздушные облачка, воздух золотился от солнца и посверкивал крыльями насекомых. Мимо с жужжанием проносились толстые жуки. Легкий ветерок развеивал зной, и такая погода в южной части Понкайо стояла с марта по ноябрь включительно, а остальные месяцы можно было назвать весенними. Декабрь и январь приходили с дождями, световые дни становились короче, но в феврале уже вовсю светит солнце, воздух свеж и упоителен, и сидеть по вечерам на веранде намного приятнее, чем даже летом. И от всего этого Захар будет вынужден отказаться? Плохо же питомцы его изучили, если думают, что им удастся одурачить его, заставить уйти с поста полноправного владыки острова. Он был Шкипером, когда самого лагеря еще не было и в помине, это была его идея, и в жизнь он претворил ее своими усилиями, с нуля. Никого из тех, кто окружает его сейчас, тогда не было рядом. И после всего кто-то осмелится забрать его детище, разжиться на всем готовеньком? Не тут-то было, милые птенцы, не тут-то было.

Сегодня обед состоял из грибного супа и отварного картофеля с жареной копченой рыбой. Захар сидел перед тарелками с ложкой в руке, но не мог заставить себя приняться за первое. Он вспоминал вчерашний ужин. Макароны накладывали из общей кастрюли. Мясо жарили прямо у него на глазах и делили на месте. Самогон разливали из одной бутылки – точнее, сначала из одной, затем из второй и третьей. Не оставлял ли он тарелку и стакан без присмотра?.. Захар перебирал в уме час за часом, с начала междусобойчика и до самого конца. Он уходил в уборную, конечно же. Это было незадолго до того, как привели Руслана. И стакан остался без присмотра. Кажется, после этого он сделал только пару глотков, но при верно рассчитанной дозе большего и не требовалось.

Захара бросило в жар. Но ведь это было еще до признания Максима… Чего они добивались? Усыпить или довести до буйства? Может, он и не заглядывал к Инге после перехвата беглецов, а вернулся к себе и рухнул в постель, но из-за лекарства проспал дольше положенного? Потому и чувствует себя так паршиво. А они отправились к Инге… Да, им известно, как он относился к ней. Он держал ее в теплице уже второй год, притом что другие пленницы из его коллекции приедались уже спустя три, самое большее четыре месяца. Именно столько времени требовалось для их приручения.

Захар никому не говорил, какие чувства испытывает к Инге, но никаких объяснений и не требовалось: два года заточения говорили сами за себя. Отнять ее значило выбить у него почву из-под ног, пусть на время, но лишить способности рассуждать здраво. Это попытка ослабить, сделать уязвимым – и нанести удар, сильный и крепкий, точно в цель. Ему потребуется время, чтобы подняться и оправиться, а они пока приготовятся ко второму удару. Всё против него. Все против него. Захар прекрасно помнит, какими взглядами сирены пронзали Ингу, какими словами чихвостили ее, когда были уверены, что его нет рядом. Они думали, что травят одну только Ингу, но с ее принижением втаптывали в грязь и его самого, осуждая его выбор, порицая желания. То-то они сейчас так светятся от счастья. Инги нет – половина проблемы долой. Женщины по природе своей прирожденные актрисы – не его ли слова? Чего им стоит разыграть перед ним любительскую сценку, прикинуться верными подругами, готовыми беззаветно ему прислуживать? Они мечтают сбагрить его не меньше, чем питомцы.