– Обстоятельства гибели? – уточнил Дорогин.

– Его расстреляли.

– Как так «расстреляли»? – не понял Сергей.

– А вот так, поставили к стенке собственного дома и расстреляли. Для тех, кто это сделал, мораторий на смертную казнь не существует.

– Братец тоже наркотой занимался?

– Он был правой рукой Герасима. Собственно, на нем вся «фирма» и держалась: поставки, дилеры, в общем, техническое руководство.

– Кто его убрал? Ну хотя бы версии…

– Сергей Андреевич, – замялся Соколов, – вы же сами знаете…

Дорогин кивнул. О том, что Кан Савинский организовал массовый отстрел наркодельцов, вслух даже среди своих говорить было не принято.

– Проработал варианты, как к этому Герасиму подойти?

– Цыгане эти очень замкнуты, – сказал Виктор. – Правда, есть одна зацепка. У сына Герасима жена русская, можно разработать операцию.

– Можно… – Дорогин на минуту задумался. – Она машину водит?

– Вообще-то у них не принято, чтобы женщина за рулем сидела. Но, как ни странно, в этом случае для Зои (так ее зовут) сделали исключение. Сам вчера видел, как она на красной «хонде» разъезжала.

– У Герасима, как я помню, дом под Красногорском, – сказал Сергей. – Сын с ним живет?

– С ним, – утвердительно кивнул Соколов.

– Проработай вариант с ДТП. Чтобы эта… как ее… Зоя тебя сбила на своей машине. А дальше уж твое дело. Сможешь внедриться – отлично. Время терпит. Кана не воскресишь, а вот наказать этих гадов мы должны в любом случае. У кого есть что добавить?

– Разрешите? – как школьник на уроке, поднял руку Гриша Милорадович. – По вашему поручению мы установили наружное наблюдение за домом Герасима. У него вчера поздно ночью были гости. Крупный чин из администрации области. Некий Гусеницын Олег Витальевич. Теперь понятно, кто его «крышует».

– Отлично. Прохор Кузьмич, наведи об этом чиновнике справки.

Дорогин посмотрел на часы и спросил:

– Что у нас еще на повестке дня?

– К вопросу, как ни странно, о кладбищах, – сказал Леонтьев. – Обратился старик, эмигрант, когда-то известный поэт. Еще в 90-м году уехал во Францию. Жену найти не может. Точнее, могилу жены.

Дорогин присвистнул.

– Что-то в последнее время мне все чаще с могилами приходится дело иметь. А подробности?

– Да какие там подробности… Перед отъездом похоронил жену на Троице-Лыковском кладбище, как-то ему удалось, хоть оно и закрытое. Памятник поставил, все честь по чести. А приехал – на ее месте какой-то «браток» лежит.

– Откуда он знает, что «браток»?

– Портрет на памятнике. Он говорит, что с такой рожей даже в тюрьму не берут. Да и возраст – тридцать лет. Дед уверен, что его в разборке порешили, а раз у них с женой родственников не осталось, вот и снесли могилу-то.

– Понятно… Ну и что дед хочет?

– Он в суд собрался подавать. Вот и желает, чтобы мы всю подноготную вскрыли – кто могилу уничтожил, ну и так далее. Тем более он утверждает, что за могилой присмотр был – он договор с администрацией кладбища заключил.

– Хорошо, поручи это Гене Шлеменкову. Да, и вот еще что, – остановил Дорогин поднявшегося заместителя. – Подготовь мне, Прохор Кузьмич, сводку по московским кладбищам. Все, что раскопаешь. В первую очередь схемы, как зарабатывают на погостах и вообще на ритуальных услугах. Чует мое сердце, придется нам вплотную покойничками заняться. Точнее, теми, кто их хоронит.

Леонтьев кивнул и вышел из кабинета. Он привык доверять интуиции шефа.

Помощник Патриарха Московского и всея Руси епископ Иннокентий принял главного кладбищенского смотрителя Москвы во вторник, 24 июня. Почти три месяца, прошедшие со дня беседы Хвостова с заместителем мэра, Матвей Иванович потратил на знакомство с шестью десятками московских кладбищ, но успел побывать едва ли на половине столичных погостов. Убедившись, что человеку, только что пришедшему в систему ритуального обслуживания населения, с налету разобраться в тонкостях невозможно, он решил посоветоваться с теми, кто мог считаться в этом деле специалистом. Владыка Иннокентий как раз и отвечал в Московской епархии за состояние православных погребений и храмов, которые располагались на территории кладбищ.

Строго говоря, было как раз наоборот – кладбища на протяжении веков возникали около церквей. И только после революции, когда церкви заменили партийные и государственные учреждения, хоронить людей стали где угодно, в неосвященной земле… Действительно, не устраивать же кладбища вокруг райкомов партии! Правда, на Красной площади у Кремлевской стены все-таки создали главное кладбище Советского Союза. Не лежать же Ленину в одиночестве…

Епископ Иннокентий последние годы был озабочен тем, чтобы на каждом православном кладбище столицы и области была возведена хотя бы часовня. То, что на одном кладбище рядом с православными покоились католики, иудеи, мусульмане, а в большинстве своем атеисты, роли никакой не играло – Бог, по определению, един. Епископ знал примеры, когда в западных областях при необходимости православный священник мог отпеть католика и, наоборот, – ксендз молился за православного. И только закоренелые атеисты обходились вообще безо всякого напутствия, оно им было просто не нужно.

Кабинет владыки в здании Московской патриархии был небольшим и уютным. Стены были завешаны иконами, в простенке между окон висел портрет Патриарха. Высокий седобородый епископ приподнялся, протянул Хвостову белую холеную руку и жестом указал на кресло, стоявшее у стола.

– Наконец-то изволили пожаловать, Матвей Иванович, – произнес он глубоким зычным голосом человека, привыкшего произносить проповеди. – Я уж думал, самому придется к вам на аудиенцию напрашиваться.

Хвостов слегка покраснел.

– В суть дела входил, владыко…

– Ну и как, вошли? – прищурился епископ.

– Вошел… – хмыкнул «главный кладбищенский сторож». – Так вошел, что выйти не могу.

– Что ж так?

– Знал я, что вокруг кладбищ атмосфера, прямо скажем, удушливая… Но чтобы до такой степени! – Хвостов развел руками.

– А что ж вы хотели, почтеннейший? – спросил епископ. – Столько лет людей отучали верить, что жизнь земная суть только преддверие жизни вечной. Столько кладбищ в одной Москве под нож бульдозеров пустили! На костях предков теперь лавочки стоят, а на лавочках алкоголики водку пьют и молодежь целуется. Гранитом и мрамором надгробий стены в метро облицовывали… А что нечестивцы на смерти братьев своих деньги зарабатывают – так это само собой разумеется. На чем теперь не зарабатывают?

– Время такое…

– Ну да, как сказал поэт, «времена не выбирают, в них живут и умирают»… Судите сами: многие века человек знал, что, где бы он ни умер, пусть даже один как перст, в нищете, – он будет похоронен по обряду той религии, которую он при жизни исповедовал. И проводит его в последний путь не пьянчуга землекоп, а священник; и грехи ему отпустят, и похоронят его в освященной земле. И могилку его долгие годы никто не порушит, пока, во всяком случае, хоть кто-то жив из тех, кто помнит его. А предков раньше не до третьего колена помнили – и не только дворяне древних родов, но и простые пахари…

– Ну, владыко, и раньше по-разному бывало, – заметил Хвостов. – Кому-то мраморные склепы строили, которые и поныне стоят, а кому-то крест деревянный – и вся память.

– Не про то говорим, – покачал головой епископ. – Бог людей равными сотворил, а они сами уж на богатых и бедных разделились. Но разве было раньше такое: чтобы покойника на холме похоронить, чтобы могилку вода не размывала, заплатить надо?! Или, скажем, чтобы могилы иноверцев оскверняли… Правда, иудея на христианском погосте никто хоронить бы не стал. У каждой веры свое место было.

– Что было, то прошло, владыко, – сказал Хвостов. – Вопрос сейчас стоит в том, как порядок на кладбищах навести. А то ведь дерут за все, за что только можно! И чтобы справиться с этим – надо как минимум архангелом быть…