его тянет блевать.

***

Соломонс лежал в гамаке, плавно покачиваясь, пока рядом щебетали птицы и тень большого дерева ограждала его от жарких солнечных лучей.

На сердце его был покой, а в голове приятные мысли, а в реальности — отцовские радости: на массивной мужской груди, покрытой хлопоковой белой свободной рубахой, сладко спал новорождённый малыш, одетый в полосатый песочник и лёгкую беретку, что едва ли сползла на глаза. Крохотные ножки были спрятаны в носочки и порой перебирались Соломонсом.

Надеждная мужская рука лежала на мягкой детской спинке, а малыш изредка чмокал и улыбался сквозь сон.

Льюис сидел на ногах отца и с удовольствием лопал за обе щеки сладкую клубнику, макая её жадно в сливки, пачкая розовощекую мордашку и улыбаясь папе, что не чаял в нем души, повторяя вместе с ним французский алфавит, ведь в сентябре снова начиналась школа.

Лука в раздражении хлопнул по столу.

— Ало! — позвал он еврея дерзко, понимая, как он нуждается в той особе, что провела с ним прошлый вечерок.

POV/ЛУКА

Я считаю и всегда считал Алфи самой настоящей неоперабельной опухолью на теле нелегального алкогольного бизнеса, да и всего мира рэкета.

Как такой тип, который предаёт и тут же улыбается, подставляет и делает вид, что всё идёт, как надо, может вообще иметь схожее с человечностью, мало того, иметь сердце, так ещё и любить.

Влюбись ты в любую на этом свете, ведь девушек так много: толстых, худых, чистых, грязных, умных и тупых! Нет, Соломонс решил добить меня, когда выбрал даму сердца в виде моей единственной и горячо любимой сестры, которую я поклялся беречь с первых дней! Ну не еврейская ли подлость?

Виолетта уродилась красивой девочкой с большими, как и у меня, карими глазами и темно-русыми волосами, прямыми и густыми. У неё были пухлые губки, зостренный носик в отца, а ещё очень доброе и наивное сердечко с примесью самозащиты в виде язвительности и чрезмерной вспыльчивости.

Ах, как она била в школе мальчишек об пол носом, стоило тем обозвать её нескладным жирафом из-за высокого роста… Боевая подруга, которая должна была достаться достойному, а не старому еврею со сморщенными яйцами, который разменял почти пятый десяток.

Сама мысль о том, что он будет задвигать ей свои обвисшие причандалы вызывала у меня глубочайщее омерзение и всё, чего я хотел — это его исчезновения с лица земли. Так мне был противен тот факт, что Соломонс смотрит на мою сестру уже не как на милую девчулю с длинными косами, а как на женщину, партнёра и мать его маленьких жидов.

Я знал его с юности, знал его нрав и пристрастия, я видел как он пил и бил, как пил и мучал свою молодую подружку, как пил и терзал её душу, как пил и творил невообразимые вещи с человеческими жизнями.

Я слышал как о нем отзываются, как его боятся и как избегают, как вешаются девушки и как теряют многое после встречи с ним, а главное — себя. Он словно вампир, который высасывает из человека всё и плохое, и хорошее, и без сортировки проглатывает и оставляет в себе.

Я боялся его, потому что он часто ходил вне себя, делал пугающие вещи и нёс чепуху. Алфи был узником пагубного влияния — он пил, много пил.

И когда на свет произошёл его сын — Алфи изменился, выстроил империю, встал на ноги и перешёл черту окончательно, отбросив такие понятия, как честность, справделивость и верность, начиная чаще использовать слово «предательство», что закрепилось намертво за его фамилией и еврейским имиджем.

Я доверял ему и в один ясный день привёл в свой дом, представил отцу, что разглядел в нем потенциал даже больший, чем во мне, решив, что Соломонс умен и юрок, в отличии от меня.

Мой отец стал и его отцом, наставником и другом, которого после еврей крупно подставил, продав людям из Би рмингема за хорошую сумму и Пекарня его теперь держится на моей крови, на крови моей семьи. Почему же она не носит название «Чангретта Лтд.»?

И когда в нашем доме зазвучал смех Виолетты, еврей стоял в прихожей, наблюдая за ней из гостиной, как за своей родной дочерью, широко распахнув глаза, искажаясь в странной полуулыбке.

Он ещё не носил бороды и даже гладко брился, чтобы не пугать девчонку и втереться в её круг доверия, как гребаный майский педофил, притаскивая с каждым визитом ей кучи игрушек.

Я знал, что в самой светлой молодости у Алфи была дочь, только она умерла от испанки ещё во время войны в возрасте восьми месяцев, которую заразил он сам, и с тех пор еврей изменился в худшую сторону. Он потерял человеческие качества, когда на крышку гроба упала тяжёлая земля, засыпав и прежнего его.

Наверно, я не видел ничего плохого в том, что он нашёл отдушину в Виолетте. Он был ей как родной дядя или крестный папа, и я представить себе не мог, что после проведённого с ней небольшого периода детства у Алфи поднимется, но уже на подросшую девчонку, которой он по-прежнему годился в отцы.

Он звал её «моя девочка», и порой я советовал сходить ему к психиатру, потому что он ехал крышей после горя. А было ли оно? Что если это была очередная выдумка, или же Соломонс прячет своих детей от вселенского сглаза.

Я думал об этом, когда люди из Чикаго спалили его машину, что вспыхнула как спичка от приличного веса тротила. Там был мальчик, видимо его сын, о существовании которого я узнал лишь тогда, когда на меня налетел исполнитель, доказывая, что в машине был ребёнок.

Я бы больше поверил в теорию еврейской педофилии, чем в то, что у Алфи был сын! Причём подросший! Наверное, дома у него есть специальный гарем, в котором женщины рожают ему детей и там же растят, как в теплице, а он выносит свой урожай раз в пятилетку, чтобы никто не заподозрил неладное.

И в этот гарем он захотел запустить как золотую рыбку в свой аквариум мою сестру, чтобы та плодила хитрое еврейское отродье!

Я узнал об этом, когда Соломонс прислал ей письмо, зашифровав так, заувалировав, что даже я бы развесил уши на еврейские сказки о вечной любви.

Он сладко пел, вил из неё верёвки и я не мог разглядеть в нем родственника, который ненавидит итальянцев до пара из ушей и бурления крови.

Он пригрохает их общих детей, если они получатся черноглазыми и остроносыми. Гены возьмут свое и не получит он чисто-еврейское наследие.

И я пошёл на ложь во благо, когда привёл в дом молодого и весьма успешного племянника Капоне — Марко. Смешанный итальянец, на пару лет старше Виолы. И девчонка как рыбка действительно попалась на нехитрую приманку, гуляя с парнишкой до поздних вечеров.

Все эти игры лишь отвлекающий маневр для более важной миссии, в которой Виолетта будет нашим семейным козырем, но не якорем.

Но чувства к еврею, к моему удивлению, у неё были, не остыли и даже молодой и горячий итальянец не смог охладить её пыл к этому старому уроду. Как она вообще смогла полюбить его? Это в голове моей не укладывалось.

Она отвечала ему, а я ходил вокруг и ничего не понимал, а после выудил из её шкафа с вещами спрятанный ворох писем весьма эротического содержания.

Алфи писал как бы изощренно трахал бы Виолу, если она станет его женой. Они спланировали уже цвет волос детей и субботнюю позу в постели.

Я прочел много того, что навсегда отвернуло меня от сестры, потому что для меня она маленькая скромная девочка, опорочить которую не сможет никто! Только я…?

Никогда бы не подумал, что понятие дружбы можно стереть одним таким поступком, который перечеркнет всё.

Алфи нагло врал, когда сказал, что не знает, где сейчас находится моя сестра, а после предложил мне девушку и преподнес мне Виолу, как на блюдечке с цветной каёмочкой.

Я бы её не узнал, если бы не шрам на шее от рождественской свечи, что оставил белесоватую кожу под копной густых волос. Причём, капнул воском на шею её сам Соломонс-растяпа.

Он надел ей маску, но просчитался, оголив тонкую шею, по которой я опознал извивающееся тело уже лёжа в постели, когда подумал что хочу её вновь. И сразу стало ясно, что же такого нашёл в моей юной сестре еврей — тело, умную голову, а ещё гибкость в сочетании с гладкой кожей между ног.