Еврей сделал шаг назад, пытаясь выиграть новую борьбу и стараясь не думать о прелестном создании, уйти к черту из её комнаты.

Виолетта была такой милой и невинной. Алфи помнил, какая дикая кошка скрывается за этой хрупкой красотой, нежной ямочкой на щеке, но от этого только больше хотел покорить девушку своей воле, взять, подчинить себе.

Всё это дурацкое белье! Оно вскружило его голову днем, а ночью Соломонс потерял её окончательно, преследуя свою жертву, как голодный волк, заметая следы.

Алфи сделал глубокий вдох, рассудок замолк, задушенный желанием, ненависть и обида на девушку зетерялась, неуверенность в завтра стёрлась, и еврей подобрался к кровати, обводя глазами голубое постельное.

Сухая ладонь потянулась к загорелой спинке и прошлась по ней, оставляя невесомое касание вдоволь позвонков, что немного выпирали, но так манили.

Муршаки побежали по двум телам, когда мужские пальца провели вдоль гребня позвонков, спускаясь к округлым ягодицам, задерживаясь на них, оглаживая белую кожу, едва прикрытую прозрачным кружевом.

Соломонс судорожно сглотнул ком безумного желания, с которым он не смог справиться, и ощущая, как это чёртово кружево сводит его с ума, а непонятное чувство дерет его плоть, рвётся наружу, как птица, что сидела в проклятой клетке долгое время, а если и выпускалась, то возвращалась без какого-либо покоя и удовлетворения.

Алфи больше не сдерживал себя, не хотел, стягивая тесное нижнее белее, переступая через него.

Еврей присел на край кровати и провел ласково по коже бёдер Виолетты, запуская пальцы под кружево.

Соломонс замер, когда девушка дернулась, и ожидал от неё чего угодно, удара, крика или испуга спросонья, но получил совсем не то. Виолетта издала тихий стон наслаждения и неосознанного желания.

Алфи словно слетел с катушек и осторожно прилёг на неё, мускулистая грудь прижалась к её спине, а его руки были по бокам, ведь меньше всего еврей хотел причинить ей боль слишком сильным давлением на ее тело.

Соломонс приблизился к маленькому девичьему ушку и ловко обхватил губами мягкую мочку, посасывая и играя, вводя язык глубже, вынуждая девушку рассмеяться сквозь сон.

— Ммм… Алфи, — пролепетала она с улыбкой, не открывая глаз и продолжая спать.

Еврей довольно хмыкнул и провел языком линию от щеки к шее, лаская и её, слыша из губ Виолетты более звучный стон наслаждения.

А Соломонс его не расслышал, издав свой басистый вздох, не осознавая, как уверено уперся в упругие женские ягодицы, и как руки сами бегут стягивать с них белое кружево.

Ладонь его стала бродить по ягодицам, мять и проскальзывать дальше, проскальзывать глубже, срывая снова и снова с губ спящей нимфы тихие стоны.

Это повергло еврея в суматоху от возбуждения, и он отрывисто содрал с неё низ комплекта, опираясь на руки и нависая сверху.

Они вдвоём смотрелись безумно и стоили другу другу целого мира. Альфред, рэкетир и просто безбашенный главарь группировки нависал над скромной, но острой на язык Виолеттой, младшей сестрой головы итальянской мафии, что совершенно беспомощно и хрупко спала, опустив правую щеку на подушку.

Его мускулистая спина, покрытая тут и там чернильными рисунками, загораживала девчонку, как стена, надежная и крепкая, за которой все невзгоды нипочём, за которой все беды не беды, и проблемы легко решаемы.

А её тонкий стан юной недотроги подогревал его интерес к жизни, и интерес к ней самой.

Альфред опустился чуть ниже, зарылся в её густые волосы и замер так на пару секунд, чтобы запомнить мгновение, разделяющее их от милого существования их душ и до страстного воссоедения тел.

Ещё секунда, ещё миг, и он оказался еще ближе. Алфи сократил расстояние между ними, зверино рыкнув в её шею и опуская поцелуй, слыша в ответ только стон и сползающую с губ её улыбку.

Они вместе, и они одно целое, где-то на острове, где-то под солнцем и зноем там, где они чужие и свои одновременно.

Алфи впивается и упивается негой, капельки пота бегут по его спине, стекают к бёдрам и остаются водой на постели. Виола треплет подушку, сжимает её и рвёт волокна, молит его не прекращать начатое, притягивает его ближе к себе за шею и слушает его глупый шёпот о любви.

И Виолетта бы давным-давно уже проснулась, и кажется, жаль, что это лишь сон. Короткий и мучительно приятный еврейский сон.

***

Соломонс потёр бороду, шлепая босыми ногами к уборной, кое-как раскрыв глаза, чтобы не упасть или не потерять нужную дверь из виду.

На нём привычно свисала серо-синяя пижамная рубаха свободного покроя, а ноги согревали слегка утипленные кальсоны в осенний холод.

Альфред запустил руку под рубаху и яростно почесав правый бок, и тут его сонный настой напрочь сбил резко раздавшийся треск.

Шаг его остановился, а взгляд прищурился в озлобе, осматривая тянущуюся леску, как «растяжку» поперёк кори.

Всё почти так и было, только вместо лески с маленькой тумбы для телефона свисала чёрный провод, бегущий вместе с аппаратом в сторону шкафа, откуда доносился раздраженный шёпот.

— Это Виолетта! — шептала девушка, пытаясь связаться с кем-то, кто был для Алфи явно недругом.

Шорох в шкафу продолжался.

— Да, это я! Адрес? Кажется, Джеймста… — девушка затихла, слыша в трубке тишину, — Алло? Марко? Марко, алло?

Алфи же выдрав чёрные провода швырнул их возле ног и сделав два шага к шкафу, с бешеным рывком открыл дверцы и встретил прожигающим взглядом сидящую на дне Виолетту.

Девушка испуганно и изумленно раскрыла рот, проклиная себя и свою неосмотрительность укладывая трубку на телефон, что звякнул и стих.

Она хлопала невинным карим взглядом сидя на небольшой коробке с обувью, поджав голые ножки ближе к себе, прикрывая их тканью халата.

Алфи быстрым движением левой руки схватил девчонку за грудки и ткань треснула, разрываясь на нитки и ленты, а Виолетта ахнула.

— Ах ты, мелкая итальянская сука! — трепал он её загрудки, плевав на вчерашнее роскошное белье, плевав на поцелуи в примерочной и эти взгляды, улыбки, что снова оказались ни к чему, — Какая же ты сука, а! Где ж были мои глаза, да? Наивный, блять, старый увлечённый еврей! — швырнул он её на пол, и Виолетта неуклюже рухнула возле шкафа, ударившись об него головой.

Соломонс дьявольски опустил несколько хуков в стену, от чего с неё посыпалась пыль.

— Дрянь, — бормотал он, — Какая же ты подлая дрянь, — твердил еврей, потирая разбитые кулаки, отчаянно вопя, — Всё твоя сраная итальянская кровь!

Виолетта молчала. Ей было впервые за всё это время стыдно, неудобно перед евреем. Словно она предала его. Но разве он не предал её раньше?

Алфи потёр лицо, судорожно и нервно.

— Поздравляю тебя, ты сегодня устроилась на работу! — схватил он её за шею, вжав в стену, отвесив поверхностную оплеуху, выражавшую всю его обиду и презрение.

Поздним вечером того же дня

Алфи щелкал зажигалкой, крутя её в пальцах, снова и снова. Треск раздавался на весь его кабинет, пока он с задумчивым видом смотрел в одну точку.

Правильно ли он поступил с Виолеттой, и стоило ли вообще так поступать ради дешёвой мести?

С одной стороны, месть для бандита — это святость, которую нельзя нарушать. Если обидели тебя, то ты обязан обидеть в ответ.

Альфред знал все бандитские заповеди наизусть, как вторую азбуку.

Главная из них — любое предательство карается убийством предателя и всех его родственников. А с учётом того, что Лука абсолютно беспощадно предал его, то он заслужил жестокой долгой и болезненной смерти. Также, как его семья и все ближайшие родственники. В эту группу входила главным образом Виолетта, сводить счёты с которой Альфред не мог, да и не хотел.

Расправы над родственниками можно избежать лишь одним образом, если виновный согласится совершить самоубийство. Таким образом Лука мог бы избежать всех мытарств и тех бед, что постигли, как его самого, так и его сестру.

Под предательством подразумевается любое действие или бездействие, приведшее к преследованию властями или же гибели, а также покушению на жизнь.