Услышав мою команду, как пёс, он направился к кровати как в трансе, словно к миске с едой, и стал срывать с Виолетты одежду. На пол полетело платье, потом тонкий лиф и наконец трусики. Девчонка пыталась сопротивляться, отбиваться от зверя и кричать.
Но, вся кульминация была впереди. Мне было её не жаль. Я видел в её глазах страх и мольбу, готовый сам вцепиться в это нежное тело, но брезгливость не охлаждала пыл и разжигала злость.
В кровати уже был мужчина, что будет терзать её сейчас, в эту минуту.
Я отошёл, рухнул в кресло и стал смотреть, как грубый полупьяный мужчина от которого несло перегаром и потом взбираться на постель, демонстрируя Виолетте своё достоинство, а она кричит и молит меня всё прекратить.
— Хватит! Пожалуйста! — верещала она, распугивая весь бордель.
Мой подчинённый навалился всем своим телом на девушку, чтобы она не вырвалась. Около минуты он просто бездвижно лежал и вдыхал ее, касаясь носом щёк, шеи и плеч. Наслаждался телом Виолетты под собой.
Он приподнялся на локтях и стал разглядывать ее. Лицо, полное страха, губы кричат мольбы. Гость изучает её и улыбается. Ещё бы, Виолетта красивая.
Но ни я, ни мой подручный не слышали и не слушали её вопли. Итальяночка моя ещё не знает, что её ждёт за самоволку и оскорбление меня.
— Можешь даже кончить в неё, — брякнул я, сглатывая первое возбуждение и злость, удовлетворенно читая в глазах её неописуемый ужас, — Одним приплодом меньше, одним больше, правда же, дорогуша? Танцевать ты для меня не хочешь, я же жид, да?
Виолетта внутренне сжалась, когда мужская лапа стала гладить ее груди, живот, играться внизу.
Мужчина опустился к её груди, впился в неё и стал жадно оттягивать, заставляя Виолетту пинаться и брыкаться на ложе, как бычка.
Он мял ее грудь, кусал шею, тянул за волосы, она кричала и всеми силами пыталась вырваться.
А я смотрел и не мог остановить постояльца, которому было поручено это важное дело по воспитанию покладистости у итальянской девочки.
— Ну, не надумала ещё танцевать для меня? Твои итальянцы по-прежнему лучше, чем я?
Мне нравилось видеть её голое тело, потому что я представлял его сотни раз, а видел сейчас впервые.
Тонкая шея, округлая грудь, оттягиваемая губами чужого мужчины.
— Ох какие упругие… — клокотал исполнитель.
Он смело мял и сжимал округлости, посасывал и жадно лизал, и мне хотелось убить его нахер прям здесь, но я смотрел.
Я словно прибил себя к креслу, водя глазами и головой, пока мужлан жадно разводит её ноги, а они не расходятся, и Виолетта уже истерично визжит, да молит меня о пощаде.
— Алфи, пожалуйста!!! Хватит! Останови его!
А я смотрел в её измученное лицо, на красные и заплаканные глаза, как по щекам бегут слезы, и как между ног её вверх-вниз трудится мужская голова.
Её истезают так, как я бы этого хотел. Мысль о том, что кто-то так уже старался над ней, что зачал ей сына изводила меня, и я царапал боковинки кресла ногтями, как волк, что готов задрать за свою волчицу.
Некогда моя волчица плачет навзрыд, сжимается и елозит по постели, приподнимается, её роняют назад и снова изводят.
А я всё смотрю и чувствую, как железный стояк пробивается через брюки. Потому что перед глазами Виолетта, и её разведенные до отказа ноги, а среди них мужские бедра, готовые вот-вот сделать рывок вперёд.
Чужой хер водит по её промежности по одной линии, ударяет о лобок, и Виолетта воет.
— Я буду танцевать для любого еврея, — всхипывала она беспомощно, закрыв ладонью вход, — Станцую для тебя одного, как ты скажешь, как захочешь, прошу, Алфи, — слезы бежали градом из карих глаз, — Я разденусь для тебя!
— Неправильный ответ? — капал я, продолжая сидеть и смотреть, как её чуть ли нераздрачивает мужчина.
— Для тебя! Алфи! Только для тебя одного! — крикнула она смотря мне в глаза, — Для тебя, — пролепетала она уже шёпотом, продолжая лить слезы.
Встав с места, я звонко щёлкнул пальцами, чтобы отозвать это животное, выдрессированное мной, но оно не поддалось, усердно натирая её промежность своим грязным членом. Виолетта откинулась на подушки с воем и всхлипами: «Прекрати это, пожалуйста, Алфи, прекрати…»
Этот пёс не среагировал и в следующую секунду после щелчка пальцев и просьб Виолетты мне сорвало крышу и я оттащил от неё этого пидораса, швырнул на пол, абсолютно безраборно избивая его на глазах у девушки.
Я бил так, что кровь обрызгала мою рубашку, а я всё вымещал злость, пока не почувствовал усталость и покой, не прекращая мутузить подручного.
Виолетта приподняла голову, осматривая меня, пол и мужчину, где всё было залито крупными каплями крови, а я смотрел на неё, и выпустил злость и за неё, и за это утырка и за себя.
Смешалось всё — кровь, мои эмоции и сама Виолетта, что потеряла сознание, раскинувшись на кровати, закрыв свои глаза, проваливась в тёмное бессознательное дно, побелев от вида крови и избитой физиономии некогда человека.
========== VI. Не выпрашивай любви ==========
***
В тот самый день
Лука вошёл в разрушенный дом, ещё в проходной заметив лежащего охранника, опускаясь к нему и касаясь остывшей кожи, нащупывая сонную артерию. Пульса нет.
Чангретта поджал тонкие губы, проходя дальше.
— Виолетта! — позвал он, смотря вверх, — Виолетта!
Тишина в доме стояла гробовая. И мужчина настороженно прошёл в гостиную, держа в руке заряженный пистолет.
Гостиная была разрушена, изуродованна. Все шкафы вскрыты, посуда разбита и всё, что осталось на полу возле стеклянного шкафа — это кровь.
Лука рванул на второй этаж, влетая в комнату сына, плевав на очищенный сейф, опустошенно смотря в пустую кроватку.
— Где ребёнок? Где наш Тео? — кричала миссис Чангретта, влетая в комнату за мужем, — Что ты молчишь?!
Лука был и так на нервах, еле сдерживая злость.
— Заткнись, блять! — рыкнул он девушке в лицо, — Ещё и Виолетта пропала!
Женщина хмыкнула.
— Плевать на твою сестру! Никто её не съест, а вот Тео! Ему еще и месяца нет!
Лука отвесил хлесткую пощёчину жене, и та рухнула, закрыв лицо руками.
— Я еду в Лондон.
Лука миновал гостиную, почти разрушенную, почти разбитую, наблюдая как его люди убирают других людей, с которыми он оставил двух самых важных людей, которые теперь неизвестно где и неизвестно с кем.
***
Сказать, что Лука ненавидел факт того, что младшая Чангретта привлекает внимание мужчин — не сказать ничего. Но больше всего его злило, что она привязала невидимой нитью к себе не какого-нибудь деревенского дурачка, а Алфи Соломонса.
Друг семьи, надёжный (до поры, до времени), рассчетливый и умный человек тридцати девяти лет позарился на Виолетту, когда та ещё ходила пешком под стол.
Уже тогда он выделял её среди остальных родственников Луки, боготоворил девчонку и чихвостил слуг, если те плохо смотрели за Чангреттой, и та могла разбить коленки, споткнувшись о собственную ножку.
А как он после дул на те самые колени, смазывая осторожно бриллиантовой зеленью, собирая кровь на вату и слушая, как Виолетта плачет и кричит, обвиняя дурацкие сандалии, что подвели её.
— Плохи сандаки! — била она их о край дивана, половину букв проглатывая в силу возраста, пока Алфи обрабатывал содранную кожу и поддакивал.
— Маленькие засранцы! Сжечь их нахер, да! — поддерживал он девочку, тыкая пальцем в обувь, — Гандошки!
После двухлетняя Виолетта твердила только одно слово, заставляя еврея улыбаться и довольно разводить руки на злой взгляд Луки.
— Гадошки! Гадошки! — бегала она по гостиной, распыляясь на новое слово, что засело в голове ребёнка лучше, чем спасибо или любое другое.
— Это моя девочка! — ухмылялся еврей, усаживая на колени чужого ребёнка, что стал родным так быстро.
Виолетта словно приворожила Алфи, и он носился за ней, как хвост. Позволял ей всё: плести ленточки в отросшие пряди, подстригать ему бороду, даже гудеть в клаксон его машины, да так, что вся улица стояла на ушах.
