Мелкие мушки заплясали перед глазами и в машине стало светлее.

Алфи рассмеялся, нервно и обнажая зубы.

— Ну, блять, ты пиздец, жестокая, мда… Меня же порвут, нахер, в прямом смысле слова, на твоих чудесных глазенках, а? И не жаль тебе старого еврея?

— Нет, ты причинял мне страдания целый час! Не такая уж ты и немощь!

Алфи снова похохотал, противно и звонко.

— За это я себя и уважаю… А ты не слишком ли много знаешь для певички из церковного хора? — язвил и скалился Алфи, — Не будь на моем члене крови после, я бы и не решил, что был первопрохдцем! — продолжал он злить меня, пытаясь удержаться на плаву.

— Ты все скажешь отцу! — отчеканила я твёрдо.

Мне было безразлично на его выводы. Правда была за мной.

— Да, пожалуй! Скажу, что подобрал тебя возле бара, ты лезла ко мне, а после я насадил тебя и чуть «не провалился» после твоей дружбы с Бонни Голдом, да? — цепкая рука выхватила ручку, вырвала из моих рук, — Артур же шизоид, блять, он меня сразу на кол посадит за твои фокусы! — Алфи сломал её попалам, и чернила растеклись по его рукам.

— Тебе не поверят!

— А думаешь тебе поверят? — выкинул он её в окно, роняя в снег, — То, что на тебе следы моей «любви» ещё не доказывает, что они мои! Вдруг это ты такая страстная садистка? — протирал он синии руки об платочек, — Или твой женишок приласкал тебя после хора, мм? Как расклад?

— Что ты несёшь?

— А ты? Просишь меня сознаться в растлении малолетней твоим дядям! Уму непостижимо, да? — надсмехался он надо мной, — Я вижу только один выход, — Алфи сел поудобнее, расставил ноги, и откинулся на спинку сиденья, — Я женюсь на тебе, несмотря на твои прелюдии с цыганом.

— Нет! Никогда! Нет! — я орала блажью на всю машину, но Соломонс только улыбался, абсолютно холодно и безбожно.

— Я люблю когда на завтрак оладья, кофе со сливками и берут мой член в рот, пока держится утренний стояк. Ты как? Надеюсь, за?

Я не верила ни глазам, ни ушам, разинув рот от его беспечности и безнаказанности.

— Ты только представь: твои тёплые губы на моём члене спросонья. Ты делаешь это осторожно, бережешь мой детородный орган. Ведь нам ещё им делать детей. Много детей и много раз их делать!

Алфи улыбался мне, продолжая мечтать, потирая в брюках свой член.

— Можем начать сейчас. Тебе ведь было вчера хорошо. Ты даже осталась со мной до утра.

***

Ева открыла глаза и снова закричала, вскидывая голову и ударяясь ею о лоб Алфи, который кропел над её порезом уже полчаса, хлестко орудуя иглой и плотной нитью, жадно смачивая рану и пальцы ромом.

— Ай, черт! — потёр свой лоб, — Тише ты! Я почти закончил…

Страх Еву проглотил как удав крокодила, и та заерзала на кровати, обхватывая тело руками, пиная еврея ногами. Она успела уловить на нем мужской шлейф, взглянуть в те же глаза и опуститься на подушку.

Наконец, она ощутила боль в шее и невозможность без ссадения сглотнуть слюну.

— Почему так больно? — шепнула она сквозь зубы.

— Потому что я не умею, блять, накладывать швы, зато ты умеешь угрожать и играть на нервах, как на гитаре семиструнной, — ворчал он, скидывая кровавую нитку и иглу в маленькую рюмку с алкоголем, — Не верти башкой сильно, а то расползется шов.

Ева глазела на мужчину, осматривая его кровавую рубашку, завернутую по локоть, мелкие очки на переносье и такие же, красные от крови, руки. На запястье мелкое тату, разглядеть которое Ева была не в силах.

— Кушать, наверное, хочешь? Да пить, а?

Девочка кивнула.

— После потери крови всегда так. Сейчас тебя старуха накормит и напоит. Оладья, да кофе со сливками, сойдёт?

Ева сглотнула ком, больно поморщившись, молча зыркая на еврея, начиная плакать вспоминая его слова. Голова её болела и шла кругом от суматохи и потери в пространстве и времени.

Алфи виновато и понуро исчез за дверью, но стоило ему отойти от комнаты на шаг, как телефон заверещал в спальне и девочка схватила трубку.

Соломонс не смог подавить любопытства, осторожно поднимая трубку на другом конце коридора, уже в своей спальне, увеличивая чёткость звука, внимательно слушая разговор Бонни Голда и Евы.

— Ева, как ты? Что случилось ночью? Что с твоим лицом?

Тишина в трубке сменилась тихим плачем девушки.

— Всё он… — смогла из себя выдавить почти беззвучно.

— Кто? Скажи кто он?

— Алфи… — еврей нахмурился, и сжал трубку до побеления в бешенстве, — Алфи Соломонс, — прошептала Ева, и вновь заплакала.

— Что?! Не могу поверить… Он же… Ты… — расстерялся Бонни, — Как это могло случиться?! Он же друг твоего отца?!

— В церкви. Меня, кажется, продали ему… — шипела девушка, пытаясь взять себя в руки, — Отец не знает, что это он.

Алфи слушал и скрипел зубами, злобно прикидывая что ему делать.

— Я всё расскажу Томасу или расправлюсь с Алфи сам! — заверил твёрдым голосом парень, и Соломонс скривил шуточное лицо в кривом испуге.

«Очень страшно, сопляк!»

— Нет! Господи, не надо! — отчаянно запищала в трубку Ева, — Не надо или он женится на мне! Мне придётся есть по утрам оладьи, пить кофе со сливками и заниматься с ним… Этим… Ртом, — стыдливо бормотала девушка, — А ещё делать детей, постоянно. И рожать ему.

«Аа…?» — Алфи вопросительно вытращил глаза, не пропиминая таких бесед.

— Я этого не допущу! Этот Алфи Соломонс — паршивый еврей, он покойник! И сегодня он сдохнет! Закажи ему гроб! — Бонни Голд бросил трубку силой, и Ева не успела ничего сказать, слушая только гудки и свой плач.

— Пусть Аберама заказывает гроб для своего полупрофессионала, — закончил в слух Соломонс.

POV/АЛФИ

То, что девчонка падает в свои припадки каждые десять минут и с минимальным подъемом гормонов в крови пугает меня.

Во время нашей связи в церкви она отключилась. Хорошо, оправдание — стресс, боль и мои удары.

У госпиталя — испугалась моего вида, тоже ничего.

Но, во время разговора, да ещё и схватилась за своеобразную «заточку» — это через край. Я разволновался. Такое волнение не испытывал лет десять. Решил, что кровь уже из артерии и она сейчас помрёт в моей машине и Шелби потом проткнет мою артерию.

Чего испугалась она? Что вновь схвачу её и начну трепать? Сдалась за даром.

Не хотел я её обижать ни в ту ночь, ни этим днём. Я хотел прощения. И я его добьюсь, так или иначе.

Что она себе нафантазировала в отключке — вопрос отдельный. Какие ещё дети? Каким ещё ртом она будет меня ублажать?

Пока мы ехали домой и я одной рукой держал её шею, чтобы она не зафонтанировала, я говорил ей только добрые слова. Молил простить и немного приукрасил с предложением выйти за меня.

А почему бы и нет? В давние времена если какой-либо мужчина силой «портил» деву, то обязан был на ней жениться, заплатив отцу дань, и не имел права когда-либо разводиться.

Я слышал такие истории, и пары такие видал. Еврейские семьи так и жили, да жили причём душа в душу.

Насильника женщина прощала, после даже начинала любить, свыкаться с ним, а он её боготворил, да берег как зеница око.

У них рождались вполне здоровые детишки, и даже после акта насилия.

Хоть и поговаривают, что от такой связи дети рождаются слепыми или глухими, потому что они не хотели слышать или видеть, как их отец делает такое с их матерью.

То ли сам Всевышний лишал этих детей слуха или зрения, чтобы плод не застал нечистот и был вдвойне любим после рождения, как «особенный».

В принципе, попросить руку и сердце Евы у Шелби не так трудно. В процентной вероятности: десять — это да, десять — это нет, а восемдесят — это «Ты, блять, покойник, Алфи!»

Только вот, потенциальная супруга вряд ли сможет со мной жить и не тужить, пока пыжится и ежится на этом свете Бонни Голд!

Процентов девяносто восемь, что Ева не такая уж и невинная. Она пусть и была девственницей физической, но не была девственницей духовной. Её уже растлил парнишка Голд.

Тем лучше для меня. Семья Шелби — хорошее тесто для лепки. Из неё можно лепить что угодно, пока она молода и наивна. Всю историю можно вывернуть наизнанку и свернуть в нужный мне кулечек, только сначала нужно устранить Голда, потому что он знает правду, а подам Томасу истину!