Кабинет святого отца Томаса Бейкера, разложенный диван, смятые шмотки на полу и ложе, пустая бутылка коньяка, два бокала и…

«Так… А вот и она, что делила со мной койку?»

Я присел на диван и обомлел от её внешности, которую изучал во мраке: карие глазки большие и причудливые, накрытые светлыми веками и обрамленные пушистыми ресничками, русые волосы попадали на плечи и покоились на полуголом тельце, а пухлые губы, разбитые мной припухли и ещё розовели даже в ночи.

Она красивая, и этого невозможно отнять.

Я выглядел рядом с ней монстром, облокотившись на локти, чтобы не затенять падающий свет фонаря, освещающий внешность. Я провел пальцем по её щеке, задел набитый мной синяк и прикоснулся к нему губами.

Ева дернулась от боли, сощурилась, зажмурилась и продолжила спать.

Я никогда не чувствовал себя с первой встречной так уединенно, словно знаю эту девушку сто двадцать лет.

— Извини, Ева… Я поступил грубо, очень грубо, — шепнул я девочке на ушко, — Я не хотел причинять тебе зла. Я не хотел и раскаиваюсь. Ты ведь простишь меня, Ева? Простишь, да? Поймёшь, правда? Это всё тяжёлое детство, детка, — а после я схватил с боковинки своё пальто, накрыл им Еву и задремал сам, опустив голову на её грудь, словно с души упал камень.

Утром, когда я проспался, от девы остались только тонкие хлопковые колготки серого цвета, и моя смятая под ней рубашка с кровью. Откуда была эта кровь? С лица или ссадин, или же…?

Я подошёл к столу, пытаясь восстановить в памяти события. Как я уронил её на стол, как после ударил и как затем же опрокинул на диван, где повалился сверху и надругался.

Из ощущений было тяжело и туго, дело шло медленно. Неужели попалась на раздачу «девочка»?

Я сунул колготки в карман, свернув в клубок, а после покинул храм Святого Иоанна, направляясь к машине, которая прождала меня до самого раннего утра.

Часы встали на вчерашних девяти часах, а сейчас, судя по слабому рассвету было часиков восемь.

В машине Исмаил вздрогнул и проснулся, а после протянул мне сигарету и взял сам, щелкая тяжелой металлической зажигалкой.

Мы затянулись и переглянулись.

— Домой, шеф?

— Да, пожалуй, — ответил я, и хотел бы спросить в каком направлении ушла Евушка, но постыдился, продолжая втягивать дым.

Комментарий к Глава вторая

Надеюсь, вам, читатели эта работа интересна. И надеюсь, что она имеет место и смысл.

Спасибо bulka_s_saharom 💋

========== Глава третья ==========

Комментарий к Глава третья

Спасибо, что читаете) значит, если для кого стараться) извините за возможные ошибки, ПБ есть! Спасибо и тебе, bulka_s_saharom!

Тем же утром

Ева принимала ванну несколько часов, усердно намыливая себя и смывая мыло вновь и вновь. Мыло пенилось на коже, смывало часть еврея и ароматное пахло ландышами.

Девушка осторожно прикасалась к груди, обводя оттянутые губами Соломонса ореолы с кровоподтеками, осторожно обмывая соски из которых бежала кровь. Реакция тела была моментальной и боль внизу живота вызывала оцепенения в теле Евы, а в памяти появились прожилки вчерашнего.

Девушка уже знала, что сейчас ей нужно будет описать обидчика, дать показания, но всё, что она помнила это лицо священника и мутный образ еврея.

Зачем она обвинила Томаса Бейкера? Девушка сама не знала, что в неё вселилось и что выбило как клином имя и сам силуэт мужчины, сделавшего с ней такое.

Полли стояла за дверью и прислушивалась к каждому звуку, боясь лишь одного — отчаяния и попытки свести счёты с жизнью.

***

Томас уже обрывал телефон и первым его звонком был звонок партнёру и вроде бы как даже не плохому другу — Алфи Соломонсу.

— Алфи, это Томас Шелби, — параллельно дымил он сигарету, слушая совершенно невозмутимый голос.

— Да, я узнал.

— У меня здесь несчастье, — голос Томаса сел, и Алфи продолжал тихо дышать в трубку, — Мою дочь… Она… Над ней надругались.

Грохот в телефоне и Алфи выронил трубку из влажных рук, протирая лицо от капель после душа, что бежали с мокрых волос.

— Извини, провод… Проводок короткий, что ты там сказал? Я не расслышал.

— Еву изнасиловали, — твёрдо сказал Шелби, — Ты поможешь мне с этим разобраться?

Алфи шмыгнул нервно сбивая дыхание.

— Чем я могу тебе помочь? Сочувствую всем сердцем, но что я здесь решаю?

— Что ты решаешь? Алфи, ты достаточно много решаешь в этом городе! — начал нервничать сильнее Томас, — Ты поможешь мне или нет, черт тебя подери?!

Алфи сглотнул:

— Чем?

Шелби взорвался, ударяя трубкой об стол, бешено крича.

— Ах, ты, сука, еврейская тварь! — ломал он телефон, — Падла! Трусливая и хитрая сука! — Томас откинул разбитый телефон, а точнее то, что от него осталось, взъерошивая свои волосы.

В доме было не два и не три телефона, поэтому очередной зазвонил из гостиной, и Джон снял трубку.

— Джон Шелби…

— Будь добр, дай трубку своей маленькой истеричке, — сказал Алфи, успев набраться сил и отваги, чтобы вскоре ответить за поступок.

— Томас…

Шелби старший и так знал, что это Соломонс, хватая у брата трубку, прижимая к уху.

— Что я могу сделать? Для тебя и для твоей… — язык его не повернулся, — Для твоего ребёнка.

— Я слышал, что у тебя есть родственник в судмедэкспертизе?

— Есть, в криминалистике. Двоюродный брат работает при госпитале. Я отзвонюсь ему и всё согласую… — Шелби хотел уже было положить трубку, — Томми, как она…? В целом, как там всё у неё? — осторожно спросил еврей, сощурив глаза, слушая ответ.

— Терпимо. В ванной.

Трубку повесили, и Алфи выдохнул понимая, что девчонка смыла с себя его «следы». А это — уже половина еврейского успеха.

Алфи так и остался стоять возле столика в гостиной с трубкой в руке, которая дрожала не от страха быть распятым Шелби, а от содеянного и осознания самого себя.

***

Спустя два часа Соломонс топтался на пороге больницы и судорожно курил, боясь войти в коридор и столкнуться глазами с дочерью Шелби. Сомнений в том, что это была она не осталось.

Глаза Алфи бегали из стороны в сторону, изучая одноэтажное здание больницы. Белые бетонные стены, большие задернутые шторами окна, и заснеженная крыша.

Томас вышел на улицу и выше подняв воротник пальто и поежившись на холоде, вынул портсигар, хватая губами сигарету, делая три звонки щелчка зажигалкой, обводя глазами понурого Алфи. Тот глянул на Шелби украдкой и продолжил курить, зная что на этих самых руках кровь дочери Томаса.

— Ей нельзя было мыться, — вымолвил Том, смотря на еврея, — Ты знал?

Алфи только покачал в отрицании всего головой, поджав губы, на которых ещё остался след дочери Томаса.

— Она смыла с себя всё.

«Умница, и я тоже» — подумал Алфи, зная что за такое «творение» он может попасть за решётку или на самосуд Шелби.

Дверь больницы скрипнула и из неё едва стоя на ногах вышла Ева, поддерживаемая под руку тётей.

Алфи испуганно осмотрел её, а после опустил глаза, докуривая и швыряя окурок в сторону.

Ева нехотя вскинула красные и заплаканные глаза. Медленно она повела взор по знакомым ботинкам, по выглаженным брюкам, по теплому пальто, которым она была накрыта до самого пробуждения и широкие ладони с длинными пальцами, увешанными печатками.

Ева остановилась, часто моргая, чтобы согнать слезы, поднимаясь выше, осматривая белую рубашку, жакет, и замечая заросшую шею, затем и густую бороду, а после губы, что жадно обгладывали её тело этой ночью.

В горле её появилось першение, и Ева его попыталась сглотнуть, запасаясь мужеством посмотреть в глаза.

Алфи стоял, как истукан и не делал ничего, даже не хлопал веками. Он словно заледенел, зыркая в карие очи, которые наконец-то поравнялись с его серыми.

Девушка смотрела на него долго, а он — на неё, мысленно твёрдя слово «прости» как скороговорку, чтобы только она дошла до мыслей Евы.

Соломонс скривил лицо в жалобное и жалкое, пока Ева скривила своё в панике и отвращении, закатывая карие глаза, падая на снег возле входа.