Белые халаты, длинные пижамы и все смотрят на неё искоса.

А за что?

За то, что она просто бредила евреем. Изнывала от синдрома жертвы безумно влюбленной в своего насильника.

До лечения её интерес и стремление быть с этим человеком было вполне естественным.

Но, уже после курса терапии Ева стала смотреть на мир не дурацкими яркими красками, а черно-белой сепией и уже без чувств к мужчине.

Если быть точным, без положительных чувств, оставляя на дно как осадок: отвращение, страх и неприязнь — вполне настоящие впечатления после акта насилия, вырабатываемые девичьей душой.

Для неё всё мужское теперь зло. Каждый мужчина — потенциальный обидчик. Не важно, отец, брат, дядя или молочник, почтальон, водитель — все они имеют член, все они мужского пола и все они потенциальные угрозы.

Как говорится: «Одно лечит — другое калечит».

Ева замкнулась в себе ещё больше. От каждой мысли, от каждой чёртовой попытки вспомнить еврея, их ночь и тут же его запах вставал в носу, а девушка летела в уборную, выплескивая всё, что было в желудке раз за разом.

Она исхудала, побледнела и помрачнела хуже тучи, слабо справляясь с учёбой. Тянуть знания, постоянно впадать в панические атаки, теряться в пространстве и путаться в себе — ключ к незнанию.

Ева не хочет общаться, не хочет видеть семью. Сейчас до неё дошло, что произошло с Голдом, где он и как он умер.

Теперь, её мечты о будущем полевого врача уже раздавлены, разбиты на части, а Ева — как зеркало, расколотое и его уже нельзя склеить.

Как бы Алфи не каялся, как бы он не старался искупить свою пьяную подлость — тщетно. Ни конфеты, ни фрукты, ни внимание, ни деньги не закроют его промах.

«Что сделано, то сделано» — ворчал себе под нос еврей, и Ева заранее ненавидела эту фразу.

Это же чистой воды — мужской эгоизм!

Какие у Алфи минусы после той ночи? «Никаких, он получил удовольствие, расслабился, а ещё после скорешился с отцом» — рассуждала Ева, ненавидя мужчину из глубины сердца, где эхом отдавались его фразы.

Девушка стояла на лестнице, протирая глаза, видя как собираются гости и как дверь звякает от ветра и в ней появляется её обидчик.

Алфи вошёл в особняк, тут же начал расстегивать пальто и снимать шляпу, а после весьма прозаично поднял глаза и тут же они столкнулись с Евой.

Девушка взвыла беззвучно, а после ощутив новые позывы побежала в ванну, и еврей уже хотел стартануть за ней, как Артур Шелби перекрыл ему путь.

— Ева! — успел он крикнуть и сделать два шага назад.

— Ты чего припёрся? — спросил его старший из братьев, но Томас вовремя разрядил их обстановку.

— Я его позвал. Приветствую, Алфи! — протянул руку цыган, достаточно отходчивый и рассудительный бандит.

— Здравствуй, Томас, — процедил еврей, тут же переходя в наступление, — Как Ева? Как у неё дела? — нервно бормотал он, и Шелби напряг брови.

— Я думал тебя больше волнует бизнес, как и полагается.

— Само собой, но она моя ученица, дочь моего друга, — улыбнулся еврей, — Замечательная девочка, вся в папу!

Томас хмыкнул.

— А как же оболтусы? Мои дети же не воспитанные, или нет?

Алфи снова выдавил улыбку.

— Твои дети немного лопушки, но я бы их быстро от муштровал, да? Особенно старшую, — еврей ухмыльнулся.

Шелби поджал губы.

— Нет нужды.

— Соболезную твоей утрате, — закончил Соломонс и проходя к столу.

Есть ему не хотелось, а вот выпить — можно. Последнее время Алфи только и делал, что пил и спал, спал и снова пил. День без бокала виски — не день.

Он понимал, что намеренно спивался, но ничего поделать с собой не мог.

Эти пять недель испытание не только для мозга, души, но и для печени.

Еврей отпил половину стакана виски, а после стал думать о Еве, желая уже найти минуту и подняться к ней в спальню.

Большой стеклянный шкаф отражал Соломонса, сидящим за столом с бокалом алкоголя. Небрежные волосы, отросшая борода, немного смятая рубашка и от него тянет перегаром.

«Опустился — хуже некуда, » — думал он, пытаясь пригладить каштановые патлы.

Потянулись разговоры ни о чем, и еврей устал слушать чепуху, желая уже отлить, поймав первое головокружение после алкоголя.

На «старые дрожжи» его раскочегарило быстрее.

— Томми, — склонился он мужчине, — Я хочу отлить.

Шелби усмехнулся.

— Можешь не отчитываться, я тебя прощаю, Соломонс.

Алфи снова заулыбался.

— Ха… Это хорошо.

Еврей поднялся по лестнице на второй этаж, миновал уборную и толкнул дверь в комнату Евы.

Как же он был рад её видеть, и как же она была не рада видеть его сидя на полу, зарывшись в свои колени.

— Привет… — начал осторожно еврей, пробираясь к девушке.

На удивление ему Ева не ответила, продолжая смотреть на себе в зеркало и вновь опускать голову в колени.

Алфи опустился рядом, поправляя край её платья и прижимаясь ближе.

— Ну, как ты? Как дела? — спросил он её в шею, касаясь шеи носом, желая уже как наркоман втянуть этот приятный запах её тела.

Ева сразу же подвинулась в бок, словно её отбросило, съежилась и стала нервно расчесывать то место, где был сейчас Алфи и куда он дышал ей своим спертым воздухом.

— Не бойся меня. Я не опасен, — бормотал себе под нос еврей, прикасаясь к краю её тонкого платья.

Алфи встал на ноги и начал расхаживать по комнате, взад и вперёд, взад и вперёд.

— Я думал о тебе все эти недели! Места себе не находил! — метался еврей.

Девушка не реагировала, наблюдая своё отражение и продолжая молчать, оперившись спиной о боковину кровати и словно не замечая Соломонса разводя ноги.

— Я чувствую, что не могу без тебя уже, Ева! Я очень сожалею о содеянном, черт побери!

Мерил он шагами комнаты.

— У меня когда-то была девушка. Такая же как и ты, скромная и нежная, но я её упустил, а тебя — никогда! — распинался он, игнорируя движения Евы на полу, продолжая изливать душу, — Ева, пожалуйста, прости меня и… — Алфи опустил глаза.

Еврей опустил глаза ниже и ещё ниже, замечая как девушка сидит с разведенными ногами, демонстрируя себе и ему через зеркало кровавую промежность, а в ней — распрямленный металлический плечик.

Руки в крови, светлый паласик и платье её были запачканы кровью, пока сама девушка смотрела на свое отражение, и периодически со страхом смотря на мужчину.

Алфи побелел, остолбенел на секунду и тут же опустился к ней, встав на колени, дотрагиваясь до её ног, сострадающие бегая глазами, нахмурив от негодования брови.

— Что ты делаешь?!

Он был растерян до ужаса, не понимая происходящего словно это кошмарный сон, который вот-вот закончится, стоит только сильнее испугаться за жизнь девушки.

— Нет, Ева! Милая моя, нет! Как так вышло?!

Соломонс держа её коленки опустил голову, а после резко задрал платье, рассматривая слегка подросший животик, а если быть точным — слегка выпирающую матку на плоском животе.

— Беременна?! Ты беременна?! — закричал он, неожиданно прижимая к себе её зареванное лицо, начиная громко хныкать сам и поглаживать Еву по волосам.

Ева завыла сильнее, руками касаясь рубашки еврея, оставляя на ней следы крови и слез, пачкая манжеты и грудь.

— Что ты наделала, Ева?! — едва ли не рычал он как дикий зверь, опуская глаза на истекающее лоно, а после вновь поднимая и смотря на себя самого в отражении, ненавидя его больше всего на свете, — Я так хотел его! — вопил Соломонс, отпрянув от девушки, видя как кровь бежит по железному основанию от каждого её вдоха, всхлипа и крика, — Там же растёт мой ребёнок!

Ева плакала и смотрела в сторону.

— Господи, почему ты ничего мне не сказала?! Почему ты промолчала?! — возмущался он, притрагиваясь рукой к «крючку», пытаясь вынуть его максимально бережно, но Ева тут же закричала от боли и поджала ноги к животу, а Алфи встретил новую порцию крови на руках.

— Почему ты мне сказала?! Я заслужил, блять, знать! — начал беситься еврей, понимая что ничего не может сделать, видя как Ева насмехается над ним сквозь боль и кровь.