Он снова и снова разгуливал по нашему дому, снова и снова читал мне лекции, изредка нотации, а после отпускал подышать свежим воздухом или порисовать.

Что может быть «милее» этого? Наверное то, что после смерти Бонни жизнь продолжалась, причём жить меня заставляли. Словно ничего трагического не случилось. Всё идёт своим чередом.

Через два дня после похорон папа погнал меня учиться, усадив за стол в его кабинете, где меня ждал сидя на диванчике мистер Соломонс.

Я закричала как резанная, умоляя отца не оставлять меня рядом с ним, но кому какое дело? Ведь, явный виновник повесился, казнил себя сам, а Алфи такой святоша, что взялся за не обучаемую и дурную девчонку с расшатанной психикой.

Так начались будни, где с восьми до двенадцати я смотрела в лицо своему насильнику, произнося одни и те-же слова на французском, одни и те-же цитаты на латыни.

Да, Алфи хорошо образован, знает всего и много, но в жизни скрывает это и старается не применять, чтобы казаться жалким и слабым, но в душе его сидит дикий зверь.

Это животное в облике еврейского дядьки жадно имело меня на старом диване, который скрипел под его весом также, как и мои кости.

Он сдавливал грудину, сдавливал все мои органы, бил меня наотмашь и дышал в лицо алкоголем.

От него противно пахло потом, выделяющимся от активных движений.

Его волосы на теле вызывали отвращение одним только рыжеватым цветом.

Заросшая шея, грудь и низ живота. Волосы вились и казались мне жёсткими, натирали кожу до боли.

Я помнила его тело ниже пояса, даже когда он стоял возле ватмана висящего на стене, ручкой выводя формулу по геометрии, привлекая моё внимание, концентрируя его на буквах.

Но, моё зрение видело через ткань плотных чёрных брюк узкий таз и густо заросший пах такими же рыжими кудрями, которые после мерзко тянулись на моем нижнем белье, когда я снимала его в попытке отмыться.

«У Алфи член сейчас на левый бок» — думала я, видя его проекцию даже через штаны, обводя форму полового органа, вспоминая его в живом состоянии, как он маячил возле лица.

Широкий, венистый и твёрдый, смотрящий вверх и немного в бок.

Меня приятно передернуло где-то между ног и я скрестила их, закусывая нижнюю губу.

Головка светлая и истекающая какой-то слизью, тягучей и густой.

Эти мысли вызвали у меня ком в животе, а воспоминания — безудержный страх и колкое ощущение где-то между бёдер, где я хотела бы его снова.

Я не могу его видеть, но хочу его чувствовать.

«Я хочу Алфи Соломонса!» — кричало тело, пока разум мешкался между двух огней, а глаза долбили в учебнике формулы.

Я хочу снова дать ему моё грязное тело, потому что он опасный, агрессивный, сильный и безжалостный — всё это манит меня к нему как магнитом. Я ненавижу его, но хочу быть с ним рядом.

Я больно сжала нож в руке, прорезая им кожу пальцев и вздрагивая от самой себя. Как я не люблю эти мысли!

Няня Виктория тут же подскочила ко мне, вытаскивая из рук нож, пока я смотрела в серые глаза и сходила с ума от плескающегося адреналина в крови.

Соломонс откинул приборы, напряжённо жуя и глазея в ответ, рот его был набит ужином, губы были жирные и пухлые. Скулы вздымались, борода дергалась, а вена на шее пульсировала.

Я снова почувствовала его запах тела, снова дернулась от аромата духов и дыма сигарет.

От этого зрелища меня невольно затошнило и я вскочила с места, ныряя в ванную комнату, плотно закрывая дверь с грохотом, выплескивая ужин в унитаз, начиная горько рыдать и цепляться за края сидушки руками.

Кровавая ладошка пачкала белый кафель, а няня уже несла графин тёплой воды, принуждая меня пить через силу.

Я подняла глаза, протерла лицо кровью и посмотрела на Алфи, что стоял в дверном проёме как моя тень, которая не уходит даже в ненастный день. Он смотрел молча, чавкая зубами и поднося к губам тонкую зубочистку, задумчиво сверкая глазами, скрестив руки на груди.

По его широко раскрытым глазам и грозному виду было понятно, Алфи Соломонс думает, прикидывает и что-то решает.

О чём он думал? Что он хотел сказать?

Новая волна подступила к горлу и я выплеснула её с плачем и криком, чувствуя как больно дерет желудок.

И снова он, что стоит и сочувственно вздыхает без доли отвращения, перенимая воду у женщины.

— Марганец есть в доме, а? — спросил он женщину, уводя с меня взгляд.

— Да, должен быть, сэр. Сейчас посмотрю, — Вики посеменила в столовую, а я сжалась от напряжения ситуации, зыркая на еврея, вошедшего в уборную и опустившего глаза в унитаз.

— Что выходит-то? — спросил он себя в слух, глянув и возвращая взгляд на меня, — Кровь в желудке, — констатировал он, словно врач по вызову, указывая пальцем на прожилки крови в слюне.

— Ты не отравилась чем-то несвежим, даже не пытайся меня одурачить, — я хлопала глазами, — У тебя язва, да. Меня не провести.

Алфи схватил меня за шкирку и поставил на ноги.

— Ну-ка пойдём! — притянул он меня к себе за плечо и я сделала показушно невинное лицо, ощущая удовлетворение от его тона.

Мы поднялись в мою спальню и я встала у стены, опустив глаза в пол.

Алфи сорвал покрывало, расстеленное поверх одеяла, за ним само одеяло, простынь и в конечном итоге он поднял матрас, где была запрятана маленькая баночка с запрещёнными снотворными таблетками, которое я выкрала из шкафа отца.

Его взгляд бешено-негодующий устремился на меня.

— Какого хера ты творишь со своей жизнью?

Я молчала и мне было почему-то смешно, но я держала улыбку как могла.

— Чего ты ухмыляешься?

Я смотрела в пол и улыбалась, мне было в радость издеваться над ним, что так обеспокоен и так зол, что я принимала эти пилюли и пыталась сгубить себя. Эти чувства меня переполняли.

Алфи схватил меня тут же за грудки, пачкая руки об пятна из желудка, раздраженно дыша мне в лицо.

— Ты ведаешь, что творишь?

Я кивнула, лицезря серые глаза, вновь заплескивая полы, падая на колени от боли в животе.

— Мать твою! — подпрыгнул он, чтобы я не заплескала ему обувь, хватая меня и склоняя к низу голову, держа волосы, — Будь ты моей, — Алфи поправил мои пряди, поглаживая по спине, — Я бы снял с брюк ремешок и надавал тебе им по ягодицам до красна. Ты бы забыла как хлестать таблетки, засранка мелкая!

— Так сделайте это.

Я глупо ему улыбалась, замечая как всё вокруг и сам Алфи кружится около меня, как в глазах мутнеет и свет кажется совсем далёким.

Проснулась я уже в кровати, одетая в свою пижаму, а после осмотрелась по сторонам, чувствуя в шею дыхание еврея.

Я узнала его по тембру.

— Проснулась… — пробормотал он, убирая руку с моего живота, и я уже заскучала по ней.

Алфи был очень сонным и очень усталым, лениво поднялся с постели и подал мне стакан воды.

— Сколько время?

— Почти полночь, — крутанул он часы в руках, поднимая на меня взор.

— Какие-то четыре часа проспала, — подумала я в голос и развернула одеяло, ощущая как стало жарко.

— Сегодня суббота. Ты легла в пятницу, — еврей шмыгнул, — Ну, как легла… — пожал он плечами, дотрагиваясь до моего медвежонка на камине, — Упала как замертво.

Мне стало стыдно.

— А потом? Ты меня переодел?

Еврей кивнул.

— Да, тебя начало рвать через сон. С твоей нянькой выходили тебя, переживали как бы ты не захлебнулась ужином, а уже после протерли мокрой тряпкой и, да… — Алфи вынул пачку сигарет, — Я тебя переодел.

Я поежилась от напряжения внизу живота.

— Какой ужас… — смогла я разыграть комедию.

— Ужас — твои выходки пятилетнего манипулятора.

— Я про переодевание.

Алфи ухмыльнулся и защелкал зажигалкой возле губ, прищуривая серые глаза.

Бесшумная затяжка, и он не в вынимая папиросы из зубов смотрит на меня как в душу.

— Можно подумать, что я чего-то у тебя не видел. Думаешь, у тебя что-то особенное из женской анатомии выросло за эти недели, чего бы ты должна стесняться? Я видел тебя без одежды и ты обычная особь женского пола.