— Тсани…

…И мой мир вновь перевернулся.

Просыпаясь, я перевернулась на бок и сладко потянулась. За окном было все так же сумеречно, но даже это не мешало охватившему меня ощущению бодрости и радости жизни.

И тут мне вспомнился сон. Такой… яркий. Красочный. Реальный. Это было еще одно воспоминание. Только воспоминание? А почему я себя чувствую, как кошка, объевшаяся сметаны? Тааак… будем по порядку восстанавливать события прошлого дня. Переход на Второй Круг Хаоса, долгая прогулка по пустыне, экскурсия к летающим островам, столкновение с мерх’дасатом, превращение в лошадку, наглая импровизация и позорная продажа всего за тридцать три золотых. Лаит точно продешевил! Дальше было представление меня в качестве подарка уважаемому другу купившего меня торговца, назойливое восхищение то ли мной, то ли купеческой хваткой дарителя, вонючие конюшни, побег в виде кошки, поиски Лаита и наконец комната этого постоялого двора.

Потом все становится хуже. Мне под мантию попала вожжа. То ли от перевозбуждения за день, то ли от усталости вкупе с затаенной обидой на Лаита, но меня переклинило. Мне надоело его холодность, презрение, все то же пренебрежение. Мной вновь овладела та, что привыкла к подчинению и поклонению, и уж точно не привыкла быть проданной за тридцать три золотых.

И я повела себя так, как того требовала моя властная сущность — как госпожа, которой не с руки наказывать нерадивого слугу, но можно поставить на место холодным пренебрежением. Почему же тогда, последнее мое воспоминание о прошлом вечере — это его руки крепко меня обнимающее?!

— Пытаешься понять, что вчера произошло?

Насмешливый голос раздался со стороны двери. Лаит. Влажные после душа волосы лежали мягкими волнами. Рубашки нет, спасибо хоть за штаны. Рано радовалась. Одним плавным движением он оторвался от стены и оказался возле постели.

Он стоял, разглядывая меня, и что-то странное мелькало в его глазах.

— Может, стоит тебе напомнить?

Я не успела понять, что он имел в виду, как руки уже крепко меня сжали, практически не давая пошевелиться. Ох, кажется, я знаю, ЧТО было ночью. Тоже что-то вот-вот произойдет и сейчас. Лаит откинул простынь, которой я укрывалась, и оказалось, что под ней я совершенно голая, если не считать Регалии, оттягивающей мое левое запястье.

— Память проясняется?

В его голосе засквозила злая насмешка. Злая? С чего бы это? Бездна… спустя секунду я поняла с чего — его кожа потемнела, черты заострились, волосы значительно удлинились, заплелись в такую длинную косу, стали не просто черными, а иссиня-черными, а глаза… глаза засверкали яростными изумрудами. Картинка из сна пронзила меня раскаленной волной желания. Не имело значения, что Кхай опять провернул свой любимый фокус, ничего не имело значения, только острая необходимость ощутить его. Всего. Целиком. Увидеть в этих глазах не злость и ярость, а то же безумие погружения в бездну. Воспоминания и собственное желание заставило меня приподняться, выпустить когти, пройтись ими по его обнаженной спине, сдирая кожу, меняя напор эмоций, направляю игру в опасное и такое заманчивое русло. Его голова запрокинулась совсем как во сне, но, прежде чем я успела вонзить зубы в его плечо, повторяя ночное виденье, он соскреб остатки воли, схватил мою голову двумя руками, останавливая, и смотря мне в глаза прошептал:

— Так вот в чем дело…Ты вспоминала… меня.

Мне тяжело было думать в такой близости от его голой кожи, но все же я должна была сказать:

— Я не знаю, что произошло ночью. Кажется…

— Не имеет значения.

Он вновь рассмеялся, только на этот раз смех был теплым и ласкающим. Как будто перышком провели по спине.

— Не имеет значения, что происходило тут с твоим телом. Имеет значение, лишь то, кого ты на самом деле любила этой ночью.

Его глаза требовали правды.

— Этой ночью я купалась в черном тумане, он лишал меня возможности двигаться, нагло заполняли все пространство. И все это на алых простынях.

Он в облегчении закрыл глаза, а когда изумрудные звезды вновь зажглись, в них горело тот огонь, что свел меня с ума памятной ночью.

— Я рад, что тебе приснился именно этот сон…

Мне слишком сильно захотелось сравнить сон с реальностью, так что в ответ я протянула руку к шнурку, связывающему кончик его длиннющей косы. Одним движением разорвав надоедливый кусочек кожи, наконец, освободила непослушную гриву. Кхай с улыбкой наблюдал за моими действиями.

— Ты всегда была неравнодушна к моим волосам.

— Ммм, воспоминания не обманули. Они живые.

Кхай вновь склонился, укутывая в бесконечное море ласки.

— Они оживают только рядом с тобой, тсани.

Мой преследователь меня больше не пугал. Потому, что я вспомнила. Не все, но достаточно для того, чтобы не бояться вороньего карканья, не пугаться тени за спиной, а знать, твердо знать, что он всегда будет рядом, всегда поймет и примет меня.

Ведь я возвращаюсь только к нему.

Что такое боль? Боль — это не более чем набор импульсов, сигналов, вопль разума о нарушении физической оболочки. На самом деле боли нет, есть только проекция переживаний отдельно взятой части тела, так что если уговорить разум не паниковать, то никакой боли не будет, лишь осознание вреда и готовность к действиям.

Впрочем, есть такая боль, которую хочется испробовать до последней капли. Говорят, у некоторых центры боли и удовольствия смешаны, накладываются друг на друга. На самом деле, мы все не против нескольких секунд острых ощущений на пике возбуждения. Это как добавить особых специй к мясу. Можно обойтись, но с ними вкусней. И как среди обычных людей есть гурманы, предпочитающее пищу поострее, так и среди нас есть те, кто любит чуть больше боли, чем от пары царапин.

А есть те, кто боль любит причинять. Те, у кого мурашки проходят по коже, если они случайно или намеренно ранят других.

Я думал, что знаю все о боли. Я люблю специи. Но сегодня мне открылись две грани боли, изменившие мою суть.

Ночью. Ночью я окончательно потерял себя. До последней капли отдался во власть тех чувств и ощущений, в которые меня затянули ее губы и руки, а когда ласки стали острее тех, к которым я привык, желания возражать не нашлось. Наоборот, меня пронзила острая необходимость довести начатое до логического завершения — умереть от ее руки. Близость к порождению чистого Хаоса помутило рассудок и пробудило неестественную потребность к самоуничтожению? Может быть, но я не был против тогда, не чувствую неправильности произошедшего и сейчас. Если бы я умер этой ночью, смерть моя была бы лучшим, что со мной произошло за всю жизнь.

Утром, относительным, конечно, учитывая вечный сумрак из-за тени пирамиды. Утром я вернулся в комнату после краткой, но содержательной беседы с одним из Воров. Вернулся, чтобы получить второй урок боли. Оказывается, все же есть реальная боль. Та, которую нельзя уговорить, та, что прожигает насквозь и не дает сделать вдох. И ты просто смотришь, смотришь не в силах отвести взгляд, хотя с каждой секундой волны боли все больше, все выше. Цунами ревет в голове, бьется кровью в висках, все нарастает, пока не смывает окончательно все мысли. Тогда боль, наконец, отступает и на ее место приходит пустота. Пустота, которую ничем не заполнить.

Наверное, все из той же потребности к самоуничтожению, я стоял в дверях и продолжал смотреть на то, как моя тсани купается в вожделении другого.

Ревность? Ревность это когда пытаешься уберечь принадлежащее тебе от чужих посягательств. Аэль никогда не была моей. Мне хотелось, чтобы она действительно стала тсани, той любовью, что Отец дарует лишь однажды. Ночью мне показалось, что это произошло. Но Вор сказал правду. Причиной всему сон на грани. Ночью она была не со мной, она была с… Кхаем. Теперь я это вижу более чем четко. Обычно правду легко не замечать, но это не тот случай.

Жестокое послание придумал Самех. Очевидно, Кхай их здорово раздраконил, раз они решились на такое. Хотя… Аэль лишь разыграли, даже не подставили, а я… я, похоже, расходный материал в этой Игре. Меня можно просто не принимать в расчет или очень точно использовать.