Наде не хотелось терять небольшой, но стабильный заработок. К апрелю, когда у неё самой появится малыш, неплохо бы поднакопить деньжат. Алиментов Маратика хватит на скромную жизнь для всей семьи, если пореже покупать красную рыбу, копчёную колбасу и шоколадные конфеты, но Надя привыкла рассчитывать только на себя. Ей нужна была личная финансовая подушка. К деньгам Глеба она прикасаться не планировала. Она съездила в Коробельцы и попыталась вернуть сумму обратно. У операционистки возникли затруднения, и она отправилась на консультацию к начальству. Через полчаса к Наде вышел управляющий филиалом, горячо пожал ей руку и сообщил, что она не сможет оформить возврат: счёт, с которого поступили денежные средства, закрылся ещё в июле. Управляющий предложил Наде сформировать инвестиционный портфель, чтобы сберечь и приумножить капиталы. Надя отказалась. Ей нужно было с кем-нибудь посоветоваться — например, с Мартой. Или отцом Сергием.

К сожалению, отец Сергий был недоступен. Перед ледоставом с острова уехала ремонтная бригада, и монахи остались в одиночестве. Судя по всему, они занимались внутренней отделкой церкви. Иногда в сухие холодные дни ветер доносил до Юшкино незнакомый мелодичный перезвон. Похоже, монахи отстроили колоколенку и повесили новые колокола. Надю так и подмывало отправиться в монастырь — посмотреть на церковь, поговорить с отцом Сергием. Раньше она не исповедовалась и не знала, разрешается ли монахам принимать исповедь, но зато он мог дать совет. Она — грешница, он — служитель церкви, давать духовные наставления — его обязанность. После всего, что произошло в Москве, душа жаждала очищения. Растущий животик и потребность защитить малыша заставляли Надю искать поддержки у бога.

— В том сарае, где «Юшкины продукты», сбоку есть пристройка с отдельным входом, — сказала Любаша. — Они там устроили склад консервов, но помещение можно переделать в ателье.

Надя взглянула на сестру:

— Я вам мешаю?

— Вовсе нет! Просто ты не можешь до скончания века прятаться от Данилы. Он сегодня ночевал в машине.

— А я при чём?

— Так машина стояла напротив нашего дома. Поговори с ним, попроси помощи и не строй из себя ледяную королеву. Если он тебя любит, то простит. Или, хочешь, я с ним поговорю?

— Нет! — испугалась Надя. — Я сама.

Она пошла в «Юшкины продукты» вечером, когда мама Данилы оставляла магазин на сына, а ручеёк покупателей иссякал. В такое время заходили только любители ночной жизни — беспризорные подростки, маргинальные элементы и залётные чужаки. Звякнул колокольчик на входной двери, Данила обернулся. Уронил и рассыпал по прилавку коробку с вермишелью.

— Кажется, у нас завелась крыса-гурман. Грызёт «Бариллу» только в путь, а дешёвые макароны не трогает, — пробурчал Данила, собирая горстями вермишель и не глядя в лицо Наде.

Она явственно ощутила его волнение. Этот мальчик, которого она считала заядлым хулиганом, боялся на неё посмотреть. Она подошла к прилавку, сняла перчатки и помогла сгребать рассыпанное. Их пальцы соприкоснулись, и Данила схватил Надю за руку:

— Почему ты кинула меня?

— Ну что ты такое говоришь? Мы даже не встречались.

— Ты пообещала, что мы поговорим на эту тему, когда ты вернёшься из Москвы.

Возможно, что-то подобное и прозвучало, но на самом деле она никогда не собиралась встречаться с Данилой или выходить за него замуж.

— Прости, если считаешь, что я тебя обманула. Я пришла сказать, что мы не можем быть вместе. Не приходи к нам больше и не ночуй в машине около дома. Это глупо. Соседи будут болтать.

— Я люблю тебя.

А она любила Глеба Громова.

— Данила, не надо…

— У тебя кто-то есть?

— Нет.

— Я тебе противен?

— Да нет, ты нормальный. Дело не в тебе.

— А в чём?!

Он смотрел на неё тёмными блестящими глазами, так похожими на глаза человека, которого она не могла выкинуть из памяти. Она думала о нём каждый божий день. Вспоминала каждую ночь.

— Данила, у нас ничего не получится. Я жду ребёнка.

У него сделалось такое лицо, словно она сморозила глупость. Он скептически хмыкнул, мол, да-да, так я тебе и поверил. Глядя ему в глаза, Надя расстегнула молнию на пуховике и выставила четырёхмесячный животик, обтянутый свитером.

Данила осознал, что она не шутит. Уставился на живот, как на крысу, которая прогрызла дырку в его сердце и сожрала нечто драгоценное. Концы губ опустились в горестной гримасе, скулы окаменели, а глаза потухли. Надя поспешила застегнуться.

— Кто он? — хрипло выдавил Данила. — Кто этот… — он разразился страшной бранью, напугавшей Надю сильнее, чем налитые кровью глаза и игравшие желваки. — Это твой брат? Рафаэлло московское? Я убью его!

Надя отступила к двери, мотая головой:

— Нет, нет, это не он…

— А кто? Если он порядочный человек, то почему его нет рядом с тобой? Сбежал? Бросил беременную девушку? Трусливое ничтожество! Я найду его и грохну! Размажу в пыль!

— Он не виноват, Данила, — мягко, с бесконечным сожалением сказала Надя. — Я сама к нему пришла.

— Не выгораживай его! — заорал Данила, размахнулся и ударил по разорванной пачке «Бариллы». Вермишель полетела в разные стороны, как снег во время метели. — Почему ты его защищаешь?!

Надя выскочила на улицу и перевела дух. Она ожидала, что Данила расстроится, но не предполагала такого взрыва. Дома она обо всём рассказала Любаше. Та спокойно ответила:

— Хорошо, что вы поговорили. Он простит тебя, вот увидишь.

Она оказалась права. Спустя месяц Данила заявился к ним с ящиком, полным свежих фруктов. Яблоки, груши, апельсины и виноград. Поставил ящик на стол и сказал:

— Это для детей и беременных женщин. — Покосился на Любашу и прибавил: — И для кормящих тоже.

— Спасибо, — сказала Надя.

— Ещё я сделал небольшой ремонт в пристройке. Принёс стол и несколько стульев, починил окно. Теперь там тепло, светло и можно работать. Могу перетащить твою машинку прямо сейчас.

Надя с укором глянула на сестру, а та сделала вид, что внезапно заинтересовалась рисунком на обоях. Любаша часто выгуливала Николашу около «Юшкиных продуктов»: в деревне негде гулять с коляской, кроме центральной улицы. Выходит, и с Данилой успела пообщаться.

— Спасибо.

— Пойдём посмотришь, как я всё устроил.

Надя встала из-за машинки. Разогнулась, держась за поясницу. С последней встречи живот вырос ещё больше, даже в верхней одежде стало затруднительно его скрывать. Пройдёт совсем немного времени, прежде чем юшкинцы догадаются о её положении и начнут строить догадки об отцовстве. И без того некоторые клиентки заподозрили неладное, хотя Надя тщательно драпировалась в многослойные одежды собственного дизайна.

— Данила, если будешь ходить со мной по деревне, все решат, что ты — отец ребёнка, — честно предупредила Надя.

— А разве не я? — с вызовом спросил Данила. — Я заткну любого, кто скажет, что это не так.

В носу у Нади защипало. Данила Кандауров оказался рыцарем, а не хулиганом.

Дорожки схватились льдом, в ногах путалась позёмка, и Надя оперлась на руку Данилы. Как влюблённая парочка или молодые супруги, они дошли до магазина, привлекая любопытные взгляды земляков. «Ты глянь, Кандауров и младшая Сорокина гуляют под ручку!». Надя не горбилась и не пыталась спрятать живот. Рядом с Данилой она чувствовала себя защищённой. Пусть она и не любила его, но он её любил — сильно любил, по-настоящему, раз принял с ребёнком. А ей так хотелось тепла и защиты.

В центре деревни она заметила монаха в чёрной рясе. Он быстрым шагом вышел из почтового отделения и направился к озеру, где с ноября проложили ледовую переправу. Чёрный подол хлестал по длинным ногам и развевался от ветра. Под мышкой монах держал бандероль. Что-то в его облике показалось Наде знакомым. Отец Сергий?

— Отец Сергий! — крикнула Надя. — Подождите, мне надо с вами поговорить!