— Простите, дядя Глеб! — опомнилась Надя. — Простите меня, пожалуйста! Я не хотела. Я не знаю, что со мной случилось… Боже, какой позор! Прошу вас, не рассказывайте никому, что я пыталась вас поцеловать, — молила она. — Особенно Рафаэлю! Обещаю, это не повторится!

Он проглотил колючий комок обиды. Она беспокоилась о Рафаэле.

— Не волнуйся, я никому ничего не скажу.

Он уже жалел, что не пошёл до конца. Все его благородные помыслы улетучивались, едва он представлял, каким восхитительным мог быть их поцелуй. Губы покалывало, пальцы предательски дрожали. Ему была нужна эта девочка. Но он не мог её сделать своей.

Надя глотала слёзы, стараясь не слишком громко шмыгать носом. Ещё подумает, что она напрашивается на жалость. Как ей пришло в голову полезть к нему с поцелуями? Какой чёрт толкнул её на возмутительный и дикий проступок? Это же уму непостижимо — целовать мужа родной тёти! От стыда и раскаяния Надя чуть не взвыла.

Пробка рассосалась, и машина тронулась. Дядя вёл очень аккуратно. Его строгий профиль казался высеченным из камня. Наверное, злится на неё… Пусть злится, лишь бы не рассказывал никому о её глупой выходке.

— Спасибо, дядя Глеб, — сказала Надя. — Я бы не выдержала, если бы Рафаэль и тётя узнали…

— Дядя, дядя, — перебил он недовольным тоном. — Ты можешь обращаться ко мне как-нибудь иначе?

— Ох, простите! Тётя… то есть Паулина Сергеевна просила называть вас Глебом Тимофеевичем, но я забыла.

Она расстроилась ещё больше. Почему она такая бестолковая? Не в состоянии запомнить простых вещей.

— Зови меня по имени и на «ты», — предложил он, пристально глядя на дорогу.

Наде показалось, что она ослышалась.

— Просто «Глеб»? — удивилась она. — Но это невозможно.

— Почему?

Он всё ещё смотрел вперёд, как будто ему было тошно смотреть Наде в лицо.

— Вы муж моей тёти.

— И что?

Надя не знала, как ответить на вопрос. Она видела в иностранном кино, что иногда младшие члены семьи обращались к старшим на «ты», да и Рафаэль называл отца по имени, но в Юшкино соблюдались другие обычаи. Она не могла вот так запросто переломить свои привычки и воспитание.

— Ну… вы старше намного.

Разве это не веская причина? Он всё-таки глянул на неё:

— Сколько, по-твоему, мне лет?

Она прикинула: тёте сорок два, Рафаэлю двадцать четыре…

— Сорок пять? — спросила Надя. Она с трудом определяла возраст зрелых мужчин, даже Рафаэль казался ей взрослым. — Пятьдесят? Больше?

Он издал гортанный звук — нечто среднее между покашливанием и нервным смешком.

— Для тебя я Глеб, запомнила? — сказал он тоном, не терпящим возражений. — И на «ты», пожалуйста. А тётю свою можешь называть как угодно — хоть Паулиной Сергеевной, хоть дражайшей тётушкой Полей.

Он снова отвернулся. Включил радио. Атмосфера в машине не разрядилась: Надя ощущала скрытое напряжение, от которого хотелось побыстрее избавиться. Вернуться в ту точку, когда они общались тепло и по-дружески, когда между ними не стоял дурацкий — так и не случившийся! — поцелуй.

— Вы… Ты сердишься на меня? — тихо спросила Надя.

От этих слов побежали мурашки по спине. Называть его на «ты» — так же интимно, как целовать руки. Непонятные и противоречивые чувства опять всколыхнули душу, смущая и заставляя краснеть. Почему она так странно на него реагировала? Неужели так сильно скучала по отцу?

— Нет, — ответил он, — я сержусь на себя. Не переживай, лучше расскажи о своей сестре. Она тоже интересуется шитьём? Какие книжки вы читаете? В кино часто ходите? Чем народ в деревне занимается?

Надя расслабилась и принялась рассказывать о том, как они с Любашей жили в Юшкино. Про маму и покойного отца, про мерзкого Маратика и Данилу Кандаурова. Не скрыла и того, что отказалась выйти за него замуж: рано ей ещё думать о замужестве и детях. Глеб посматривал на Надю, но никак не комментировал обстоятельный рассказ, лишь задавал вопросы — иногда очень неожиданные. Например, спросил про Маратика и Любашу, уточнил подробности их отношений.

К тому времени, как они подъехали к музею, Надя привыкла к новому стилю общения, а напряжение рассеялось.

В музее Надя застыла прямо в холле: там стояли два манекена — женский и мужской — в одежде девятнадцатого века. Платье, как у Анны Карениной, — бархатное с турнюром и шлейфом, и чёрный фрак с сорочкой — некогда белой, а теперь пожелтевшей от времени.

— Это настоящая одежда? — ахнула Надя.

— Не знаю. Но я заказал гида, надеюсь, она ответит на твои вопросы.

Гидом оказалась дама лет семидесяти — прямая, как палка, чопорная, с бусами из крупного жемчуга. Пахло от неё восточными духами и крепким табаком.

— Как вас зовут? — поинтересовалась гидша хорошо поставленным голосом. — Наденька и Глеб? А меня — Светлана. Что ж, пойдёмте, я покажу вам нашу коллекцию. На экспозиции представлена подлинная мемориальная одежда, принадлежавшая членам императорской семьи с восемнадцатого до двадцатого веков…

У Глеба зазвонил телефон. Светлана сердито нахмурила брови. Он глянул на экран, извинился и шепнул Наде: «Идите, я вас догоню». С сожалением Надя оставила его и поспешила за Светланой, которая вела себя не как приветливый гид, а как строгая учительница. Но все мысли о Глебе выветрились из головы, как только Надя увидела её — рубашку последнего царя. Её воротник был запачкан чем-то ржаво-коричневым, а ткань пожелтела от времени, но накрахмаленная полочка с идеально прорезанными петлями, изумительно ровные швы и удлиненный по моде столетней давности подол заворожили Надю. Определённо, мужские рубашки — самые прекрасные швейные изделия на свете. Нахлынуло желание выбрать ткань и сшить рубашку — такую же великолепную, как у Николая II или Глеба. Но — по собственной выкройке, своими руками. И подарить её… мужчине. Кому ещё можно подарить мужскую рубашку?

— А вы знаете, где в Москве продаются ткани? — спросила она у Светланы. — Мне нужен качественный хлопок, можно с добавлением льна или шёлка.

Она уже видела свою рубашку — в воображении живо рисовались наброски будущего шедевра.

— Вы интересуетесь тканями?

— Да! И рубашками. И пуговицами.

Светлана поджала губы. Наверное, подумала, что провинциалка приехала в Москву на шоппинг и случайно забрела в музей моды. Надя торопливо пояснила:

— Я швея. Ну как швея? Строчу на машинке постельное бельё, а мамин друг развозит по магазинам. Оно дешёвое — люди хорошо покупают. Но я всегда хотела шить что-то красивое — по-настоящему красивое, чтобы человек надел эту вещь и ощутил себя особенным. Например, рубашку.

— Её довольно сложно сшить без образования и опыта.

— Я знаю. Но мне так хочется! Это для меня как вызов, я должна попробовать. Если я не попробую, то всю жизнь буду жалеть. Понимаете?

Светлана кивнула.

— Тогда начнём с самого начала. Что вы знаете об истории рубашек?

Надя пожала плечами:

— Почти ничего.

— Ну что ж, я расскажу, — она подхватила Надю под локоть и повела вглубь выставки, не задерживаясь у экспонатов с женскими платьями, шляпками и веерами. — Прообразом современной рубашки можно считать одежды древних цивилизаций: греческие хитоны, туники римлян и белые рубахи с длинными рукавами, которые носили вавилоняне.

Надя поняла, что Светлана ей послана судьбой: она знала о происхождении рубашек всё. Когда Глеб нагнал их и тихонько спросил, нравится ли Наде экскурсия, она смогла только схватить его за руку и крепко пожать:

— Очень, очень нравится! Теперь я точно знаю, чего хочу.

— И чего же?

Светлана, недовольная их перешёптываниями, повысила голос и продолжила лекцию:

— По русской традиции девушка шила рубашку своему любимому и таким образом «пришивала» его…

Надя осеклась:

— Это тайна. Я потом тебе скажу. Когда придёт время…

Глеб улыбнулся:

— Ладно.