Уже в восемь часов утра она была готова. Хотела выпить чаю с бутербродом, но аппетит совсем пропал. Её волновали и встреча с Глебом, и общение с семьёй погибшей женщины. Для всех было бы проще, если она вернулась в Юшкино и никому не мозолила глаза, но дело Юсуфа требовало её присутствия. Она была единственной свидетельницей и не имела права бросить Юсуфа без помощи. Но как только Глеб закроет дело — она сразу же уедет. Московские каникулы, обещавшие так много удовольствий, превратились в тягостное отбывание повинности. Глеб считал её непроходимой дурой — к тому же распущенной и нечистоплотной. Рафаэль презирал, хотя она не сделала ему ничего плохого, а тётя недобро косилась.

Надя понуро сидела на кухне, когда пришла Нина и сообщила, что Глеб Тимофеевич ждёт её в машине.

С колотящимся сердцем Надя выбежала на лужайку перед домом. Большой серебристый автомобиль блестел на солнце так, что резало глаза. Надя юркнула в прохладное нутро. Попыталась пристегнуться, но ремень не прижал её к сиденью, как следует.

— Подвинь кресло вперёд, — посоветовал Глеб.

Надя подёргалась туда-сюда, но сиденье осталось неподвижным.

— А как? — растерянно спросила Надя. — Оно не двигается.

Глеб молча перегнулся через её колени и нажал на невидимую кнопку с правой стороны. Кресло бесшумно поехало вперёд, придвигая Надю вплотную к Глебу. Не осознавая, что делает, она наклонилась и вдохнула запах, исходивший от его волос. Пахло шампунем и туалетной водой с лёгким цитрусовым ароматом. Что-то ненавязчивое, но манящее — как лето и нагретые на солнце мандарины. К сожалению, Надя немного не рассчитала и коснулась головы носом.

Глеб выпрямился:

— Ты что, понюхала меня?

— Я случайно.

— Как всё в твоей жизни, да? — спросил он, выруливая на шоссе.

— Это была ошибка.

— Что именно?

— То, что я поехала… с Юсуфом.

— Понятно.

— А ты никогда не совершал ошибок?

— Я совершил много самых разнообразных ошибок, но вот беспорядочный выбор партнёров — это не про меня.

Он включил радио. Но выбрал не диск с прекрасной музыкой Наймана, как в прошлый раз, а какой-то финансовый канал, где рассказывали о курсе доллара и евро. Наде нечего было возразить по поводу «беспорядочного выбора». Глеб её упрекал — и был прав. Она сама себя упрекала.

— Я уеду, когда всё закончится, — сказала она. — Когда Юсуфа выпустят из тюрьмы.

— Да, уедешь.

— Я не собираюсь сидеть в Москве и ждать, пока богатая тётя пристроит меня на тёпленькое местечко. Я не понаеха, которая мечтает зацепиться в столице любой ценой. У меня есть профессия и планы на будущее.

Возможно, она начнёт шить на заказ красивые вещи для женщин и мужчин: рубашки, платья для невест и выпускниц. Не всю же жизнь шить постельное бельё из токсичного китайского ситца? Вот только Марату не понравится её идея. Он отберёт швейную машинку, и Надя останется без работы.

— Узнаю словечко из лексикона Рафаэля — «понаехи», — заметил Глеб. — Это он тебя научил? Не знаю, откуда у него такое презрительное отношение к приезжим: его мама приехала в Москву из Юшкино, а отец — из областного сибирского города.

— Я знаю, что ты ему не родной отец, — сказала Надя после паузы.

Может, и не стоило, но ей хотелось извиниться за недоразумение с возрастом.

— Все знают. Никто и не скрывал.

— Тётя Поля скрывает: она не сказала моей маме, что вышла замуж с ребёнком. Она дала понять, что после приезда в Москву познакомилась с мужчиной, вышла за него замуж и родила сына в законном браке.

— А какое это имеет значение?

— Ну просто… Нехорошо врать… — замялась Надя, вспомнив о собственной лжи.

О целой куче лжи, нагромождённой одна на другую.

— Ты говорила, у вас в Юшкино презирают девушек, родивших детей вне брака. Даже твоя Любаша подвергается нападкам, что уж говорить про Полину двадцать пять лет назад? Она просто не хотела сплетен.

— Ты думаешь, отец Рафаэля из Юшкино?! — удивилась Надя.

Если так, то кто бы это мог быть?

— Полина мне не рассказывала, она не любит разговоров на эту тему, но думаю, что да. Она уехала из деревни в положении.

Надя задумалась. Мысль о том, что тётя Поля отправилась покорять Москву с малышом в животе, никогда не приходила ей в голову. Рискованный поступок для юной девушки. На него можно решиться только в крайнем отчаянии. Что же произошло?

— А я даже не догадывалась, что Рафаэль тебе не родной… — сказала Надя. — Когда ты спросил, сколько бы лет я тебе дала, я прибавила к его возрасту двадцать лет. Я не имела в виду, что ты выглядишь на сорок пять или пятьдесят, просто… Откуда мне было знать, что ты такой молодой?

Она покосилась на Глеба. Он вёл машину, глядя прямо перед собой. Его глаза были скрыты солнечными очками.

— И теперь я понимаю, почему ты перешёл со мной на «ты», — прибавила Надя.

— Я рад, что ты прояснила для себя этот вопрос.

Надя смотрела на его профиль, чётко выделявшийся на фоне светлого окна. Прямой нос, поджатые губы, стильная чёрная щетина на подбородке и челюстях. Наверное, мягкая на ощупь. Вот бы потрогать…

— А почему ты переехал в московскую квартиру? Из-за меня?

Машина чуть вильнула.

— Чёрт, Надя! Хватит мне душу мотать! — Он понизил тон: — Прости за слова, которые я тебе сказал, — и сегодня, про беспорядочный выбор, и раньше, когда интересовался твоей личной жизнью. Она меня не касается. Ты взрослая девушка и сама решаешь, как поступать и с кем встречаться. Всё что ты делаешь — это нормально. Правда. Я тебя не осуждаю и отлично понимаю Юсуфа.

Он хотел добавить что-то ещё, но досадливо прикусил губу. Воздух между ними словно заискрился. Надя ощутила, что её подхватывает мощная волна внезапного прозрения. Она догадалась о его чувствах, о его смятении и тревоге. Вопросов больше не осталось, всё встало на свои места: он нравился ей, она нравилась ему.

— Значит, из-за меня, — прошептала она, не в силах сдержать глупую улыбку.

— Да, из-за тебя. Нам лучше пожить на разных территориях. Потому что когда мы рядом — между нами что-то происходит, и я не могу это контролировать. А за ошибку придётся дорого заплатить. Нам обоим.

Кристина, дочь умершей на дороге женщины, безумно походила на мать: такой же вздёрнутый нос и выцветшие глаза, такое же красное, в прожилках, одутловатое лицо. Надя повидала пьяниц в своей жизни, чтобы догадаться о пристрастиях Кристины.

Они сидели в неухоженной квартирке на пятом этаже. Злое солнце светило в окна без тюля и штор, беспощадно обжигая руки и ноги. После прохлады автомобиля Надя мгновенно вспотела и завидовала Глебу, который в строгом костюме-тройке ухитрялся выглядеть свежим и собранным. Среди ветхой мебели, засаленных покрывал и груды пустых бутылок он казался инопланетным существом, случайно занесённым на землю.

— Кристина, в прошлый раз я рассказывал вам о Наде. Она последняя, кто видел вашу мать.

— Да-да, я помню. Она единственная вышла из машины, чтобы проверить, кого они там сбили.

— Я не для этого вышла, — возразила Надя. — Я просто увидела, что ваша мама пошевелилась, и побежала помочь.

— А что же твой дружок не побежал?

— Он очень испугался. Он таджик, без гражданства, а на родине у него четыре сестры, которым он отсылает деньги. Они ещё маленькие, и полностью зависят от брата. Отца у них нет.

— Ой, вот только не надо меня жалобить! Знаем мы этих гастеров — хитрые и жадные, как крысы. Позанимали тут самые хлебные места, нормальным людям некуда приткнуться.

Надя глубоко вдохнула горячий кислый воздух. Взглянула на Глеба — тот незаметно кивнул.

— Я приношу вам глубокие соболезнования по поводу смерти вашей матери. Это огромная трагедия, и я прошу у вас прощения, хотя понимаю, что такое простить нельзя. Я надеюсь, вы примете компенсацию от Юсуфа.

— Откупиться хотите?

— Не откупиться, а искупить, — ответил Глеб.