Принимаю из её руки ключ с биркой, на которой виднеется цифра «4», благодарю чаевыми в виде сторублёвой купюры, и мы с Ромой отправляемся наверх по деревянной лестнице — я впереди, он за мной. Ступеньки скрипят, прикрытые видавшим виды ковром из прошлого столетия, везде царит полумрак. Лестница располагается над приёмной стойкой, а туалет с ванной, как я подметил, находится тоже под лестницей, прямо у ресепшена. М-да, тесновато здесь. Куда бы ты ни пошёл — всё время будешь проходить мимо управляющей. Что же, оставалось надеяться, что Анастасия поймёт «сторублёвый намёк» и перестанет совать свой нос в наши с Ромой дела.
Внезапно Рома оступается, неловко взмахивает руками и начинает падать. Успеваю обернуться и схватить его за футболку на груди. Рома подаётся ко мне, ловлю его.
— Ты как, нормально?
— Д-да… — выдыхает Рома.
Он цепляется за перила двумя руками и учащённо дышит. Выпускаю синюю футболку и хочу разгладить её, но мальчишка зажмуривает глаза и пригибается, как будто ожидая удара. Не понимаю — с чего он решил, что я стану его бить? И тут до меня доходит: синяк на лице! Ну точно же! Я, пусть и ненамеренно, проявил грубость к Роме, схватил его за грудки, и это, видимо, вызвало у него плохие воспоминания… Те самые, в которых его избивал больной ублюдок, так называемый «дядя», которого и врагу-то не пожелаешь… Но я — не чудище, я — не его дядя! Желая исправить свою оплошность, глажу его по напряжённой руке, которую он по-прежнему не убирает с перила, и ласково шепчу:
— Не бойся, я тебя не обижу…
Он осторожно поднимает голову, шмыгает носом. Серые глаза смотрят на меня вроде бы и доверчиво, но всё ещё с опаской… Присаживаюсь, кладу ладонь Роме на твёрдую грудь и аккуратно разглаживаю ему футболку до самого живота. Он, не отрываясь, смотрит за мной, и я чувствую, как постепенно расслабляется его напряжённое тело, ласкаемое моими пальцами. Наконец, его руки отпускают перила, но он не знает, куда их деть. Я помогаю ему — беру и кладу их себе на плечи, после чего прислоняю голову к его животу, закрываю глаза и просто балдею, словно кот, которому разрешили посидеть на коленках. Растерянный Рома не знает, что делать — его пальчики лежат на моих плечах, но как-то уж слишком неуверенно… Жду, чтобы он сам проявил инициативу и сделал что-нибудь, но всё же не выдерживаю и тихо подсказываю:
— Погладь… по голове…
А сам глажу его бёдра. Пальцы водят по упругим мышцам, но не лезут в укромные места, они знают — пока рано. Нежные прикосновения вызывают мурашки у Ромы — его кожа на бёдрах на время становится «гусиной», и одновременно с этим мои уши ласкает Ромин сдержанный вздох… Он поддаётся на ласки и расслабляется, и вот я уже ощущаю его руки на своей голове. Он осторожно гладит мои волосы, перебирает их пальцами, как невиданную прежде диковинку, а я трусь щекой о его животик. Мы близки друг к другу, как никогда, а конкретно я близок лицом к его достоинству… Задеваю что-то твёрдое подбородком, открываю глаза и вижу оттопыренный бугорок прямо у себя перед носом. Поднимаю взгляд на Рому — беспомощно замер и смотрит на меня, ожидает следующей подсказки… Быстренько поднимаюсь с корточек. Хорошо ещё, что никто не видел. Фальшиво кашляю и трясу ключом с биркой:
— Пойдём дальше?
Рома многообещающе кивает, и мы поднимаемся на второй этаж.
Комментарий к В гостинице
Лаке́й — слуга в господском доме, трактире, гостинице или в другом публичном заведении.
Презе́нт (устар. и разговорное шутливое) — то же, что подарок.
========== Комната номер 4 ==========
Моё сердце бьётся быстрее, а ноги сами несут меня в комнату. После увиденного на лестнице, я и думать ни о чём не мог, кроме как поскорее отвести мальчика в номер и продолжить. Оборачиваюсь на него — идёт, стыдливо прикрывая рукой пах… Мы поднялись на второй этаж, прошли по узкому коридору и увидели других постояльцев, устроившихся на просиженном диване перед телевизором. Бросаю на них мимолётный взгляд: парочка пожилых мужчин, которые громко спорят о политике, такого же возраста дама, видимо, супруга одного из них, и беременная девушка, обе с интересом смотрят «Гладиатора»; до нас никому нет дела. Ну и отлично.
Вставляю ключ, открываю простенький замок хлипкой двери, включаю свет, и комната номер четыре предстаёт перед нами во всей красе: тумбочка с зеркалом, стул, шкаф для одежды, маленькое кресло, окно со шторками, и огромная двухместная кровать у стены, под картиной с персиками. Наш с Ромой траходром на предстоящую ночь… На банкетке у кровати лежат два куска мыла, два белых полотенца и два махровых халата. Не помню, чтобы я хотя бы раз изъявил желание сходить в душ в гостинице. Это ж опять переться вниз, мимо управляющей, опять ловить на себе её косые взгляды… Нет уж, увольте! Рома мой, со всеми его запахами и вкусами, и я не собираюсь его ни с кем делить! Уже предвкушая продолжение банкета, иду закрывать дверь. Застенчивый Рома садится на кровать и кладёт руки между сомкнутых коленок, не сводит с меня взгляда. Снимаю куртку и хочу кинуть её на тумбочку, а на ней, оказывается, уже стоит пузырёк с йодом и лежит парочка ватных дисков — Анастасия не забыла, принесла, как и обещала… Только мне нет абсолютно никакого дела до синяка, не сейчас… Отодвигаю йод в сторонку, освобождая место для куртки, и принимаюсь стягивать футболку. Рома не двигается.
— Ну, чего сидишь? Раздевайся.
— З-зачем? — голос Ромы дрожит.
Зачем?! Ему действительно надо объяснять, или он просто ломается, как незамужняя девица? Кладу футболку рядом с курткой и не тороплюсь с джинсами, которые заметно оттопыриваются ещё после прелюдий на лестнице. Пытаюсь перевести тему в нейтральное русло:
— Спать одетым будешь?
Рома вздыхает и оборачивается на кровать, накрытую коричневым покрывалом.
— Если ты не против, то да…
Я нахмурил брови и пристально поглядел на него. Вот же недотрога… Ладно, придётся повозиться… Сажусь рядышком, кладу руку ему на коленку, с сожалением подмечаю, что прелестного бугорка между его ног уже нет.
— Рома… там, на лестнице… я же видел — тебе понравилось… Понравилось же, а?
— Не знаю… — Рома не решался поднять на меня взгляд.
— Ну так позволь мне продолжить, и узнаешь… — наклоняюсь к Роме и целую его в щёку. Он одёргивается и с удивлением оборачивается на меня:
— Что ты де…
Не даю ему закончить, а вместо этого толкаю его на постель.
— Ляг и расслабься…
— Н-но…
— Т-с-с, — наклоняюсь над лежащим Ромой и прикладываю палец к его губам. — Хочу полную тишину. Как в школе… Я твой учитель, а ты мой ученик…
Рома испуганно смотрит на мой оттопыренный пах. Должно быть, он решил что я какой-нибудь маньяк. Но нет, я всего лишь эстет, а мой стояк — естественная реакция на юное произведение искусства. Я возвышаюсь над мальчиком и с аппетитом осматриваю его тело, не зная, с чего начать. Разум окончательно затуманила похоть: я так близок к цели, как никогда прежде… Рома дышит через рот, неловко раскинув руки. Он лежит так, что его голова не достаёт до подушки, зато ноги свисают с края кровати… То, что нужно! Наклоняюсь и глажу его стопы, одновременно скидывая с них эти ненужные тапки. Хитро подмигиваю Роме:
— Твои ножки опять мёрзнут, надо бы их согреть…
— Саш, пожалуйста… — покрасневший Рома приподнимается на локтях и пытается что-то сказать, но я не слушаю. Я хочу только одного — взять свой заслуженный приз, ради которого пришлось поработать сверхурочно.
Целую его острые безволосые коленки, спускаюсь ниже… Вокруг становится так тихо… Слышу лишь стук дождя по подоконнику, а чувствую только собственный учащённый пульс и дикое, необузданное желание чего-то большего. Осыпаю поцелуями голень Ромы, берусь за вторую, и едва не падаю с кровати. Опускаюсь на пол, стою на коленях перед этими божественными ногами, любуюсь тем, как они нависают над моим лицом… О-о-о, что за дивное зрелище! Этим красным пяточкам и аккуратным гладким пальчикам я готов служить день и ночь! О, Рома, я — раб твоего прекрасного тела! Я преклоняюсь перед ним!
