Выхожу к машине всё с тем же заедающим зонтом. После сухого и тёплого помещения на мокрой и холодной улице очень неуютно. С парковкой пришлось повозиться: мизерная стоянка оказалась под завязку забита другими машинами. Я ковырялся под дождём пять минут, всё время рискуя задеть крылом забор и здоровенный внедорожник, но, в итоге, плюнул на всё и встал, как получилось. Затем я вернулся в холл, как следует вытер ноги и, первым делом, проверил Рому. Тот сидел в кресле, в котором я его оставил, в синей футболке, синих шортиках и в огромных резиновых шлёпанцах на босу ногу. Увидев меня, Рома обрадовался и вскочил, как по команде. Я хотел спросить, куда делась его кофта, но меня отвлекла подошедшая Анастасия:

— А мы вас заждались! Давайте зонт, я оставлю его сушиться. И ещё — вас не затруднит поставить пару подписей? Там ерунда, формальность. А потом сразу за стол, ужин уже ждёт.

Ромка облизнулся и покосился на двери столовой, а я согласился, снова попросив его подождать. Что ещё оставалось?

— Здесь и здесь, — управляющая указала пальцем, где именно мне следовало поставить автограф. Беру ручку и быстренько пробегаюсь по пунктам. Несение ответственности за имущество, противопожарная безопасность…

— Чудесный мальчик… Младший брат? — вполголоса спрашивает Анастасия.

— Племянник, — вру, не моргнув и глазом.

— А-а-а… Он у вас упрямец, нелегко было уговорить его переобуться в шлёпки…

— Это да, весь в сестру. К нему нужен особый подход.

— Но уговорить его пойти ужинать я не смогла. Ни в какую не соглашался без вас. Сказал, что обещал ждать, и всё тут.

Я улыбнулся. Мой милый послушный Ромка с прекрасными ножками… Будет ли он так же послушен в постели?

— Он всё правильно сделал, мы его так учили. Правильное воспитание очень важно.

Анастасия сужает глаза и исподлобья смотрит на меня.

— А вы не слишком переусердствуете в данном вопросе?

Заканчиваю с подписями и сую ручку в стаканчик.

— Что вы имеете в виду?

— А то вы не знаете… Синяк на его лице, что же ещё?

Я вздохнул, посмотрел ей в глаза и принялся объяснять, выдумывая на ходу:

— Сказать вам честно? Это сделали какие-то козлы… прямо у нас во дворе, на спортплощадке. Он играл в мяч, и не ушёл по их требованию, а мы с сестрой были на работе. Когда увидели — сами охy… к-хм, удивились.

Анастасия поджала губы и сочувствующе кивнула, а я подался к ней и сделал голос погрубее:

— Но я найду сволочь, которая посмела тронуть моего… нашего мальчишку, и прослежу, чтобы такого больше не повторилось.

Я произнёс эти слова настолько жёстко, что Анастасия даже немного попятилась назад.

— Верю-верю… Да, молодёжь сейчас такая грубая и жестокая, а ваш мальчик — наоборот, такой вежливый, такой добрый… Не хотелось бы, чтобы он обозлился из-за этого…

— Безусловно.

Управляющая покачала головой, не сводя обеспокоенного взгляда с Ромы.

— Знаете, Александр… я, пожалуй, пороюсь в служебной аптечке и принесу вам в номер йод и ватку.

— А вот за это вам от души, Анастасия, — я подмигнул ей.

— Ой, да ладно уж… Так, небольшой презент от заведения, — засмущалась управляющая. Ещё раз благодарю её и возвращаюсь к Роме.

— Молодец, что подождал. Ну, пойдём поужинаем?

— Да, пойдём!

Рома светится от счастья, предвкушая скорый ужин. Мне доставляет удовольствие видеть его таким. Но ещё больше удовольствия мне доставил бы вид его обнажённого тела на нашей единственной кровати в номере. Обнажённого, горячего, возбуждённого и готового ко всему, что я собирался с ним сделать…

Заходим в просторную столовую, оказываемся посреди квадратных столиков, накрытых скатертями, вокруг пахнет едой, а со стороны кухни доносится шум моющейся посуды. Замечаю на одном из столиков подносы с пищей, направляемся к нему, занимаем места друг напротив друга. На подносах нас уже ждут две тарелки свежеприготовленной картошки пюре с рыбой и по чашечке горячего чая. Посередине стола стоит тарелка с хлебом, а также ваза с печеньями и миска с конфетами. Весьма недурно для своей цены.

Забыв о правилах личной гигиены, мы с Ромой переглядываемся и принимаемся за еду. Он, бедняга, настолько проголодался, что работал ложкой не переставая. Я, впрочем, тоже не отставал, так как картошка в любом виде — это моё самое любимое блюдо. Я кушал и любовался аппетитно чавкающим пареньком напротив меня. Очень уж тот соблазнительно работал своим ротиком за едой, и я не сомневался, что его губки, язычок и зубки могут не хуже потрудиться и над моим прибором. Как же восхитительна его мимика, его взгляд, его действия…

И вот, у Ромы в тарелке остаются лишь обглоданные косточки и столовые приборы, а я только принимаюсь за рыбу, критически осматриваю её, тыкаю вилкой. Не могу не покопаться в таких вещах, как курица или рыба — там же полно костей или просто несъедобных для меня мест, типа чешуи или мягкой шкурки. Б-р-р! И руки так пачкать неохота… Ненавижу, когда руки в масле. Я и чёрный хлеб-то держу, зажимая его салфеткой. Решаю отвлечься от рыбы и интересуюсь:

— Ну как тебе, Рома?

Он довольно откидывается на спинку, хочет что-то ответить, но нечаянно срыгивает и тут же прикрывает рот рукой, виновато тараща глаза. Смеюсь:

— Уха-ха-ха, во даёшь!.. А знаешь, что я думаю?

Громко рыгаю на всю столовую, как дикий вепрь. Рома хватается за стол, трясётся от хохота. Какой же это кайф, скажу я вам, — когда смешные для тебя вещи веселят и других! На мой зов природы выскакивает уже переодетый повар и интересуется, в чём дело. Объясняю, что у нас к нему претензий нет, он растерянно кивает и желает нам приятного аппетита. Утираю слёзы смеха, а Ромка посмеивается и озорно глядит то на меня, то на бедного повара.

— Ой, мамочки… Ф-ух… Спасибо за еду, это что-то с чем-то! А не осталось ли у вас, часом, добавки для моего друга? Растущий организм, и все дела…

Повар обещает посмотреть, забирает пустую посуду Ромы и удаляется на кухню, откуда возвращается через минуту, приносит тарелку, наполненную картошкой, и говорит, что рыбы больше не осталось.

— Вот как? Ну ладно, что ж… На, Ром, держи… — кладу ему в картошку свою толком не начатую рыбу, а сам принимаюсь за чай. Рома благодарит меня, а я — повара, и мы продолжаем трапезу. Рома съедает вторую порцию с таким же аппетитом, как и первую, а затем буквально проглатывает чай с несколькими печеньями и с тремя конфетами. Я же нехотя жую сухую печенюшку и цежу чай, в котором было больше воды, чем заварки. А ещё проклятый сахар… Вот кто просил добавлять его? Чай с сахаром — это же гадость! А Ромка ест, пьёт и радуется жизни… Господи, его, что, дома совсем не кормят? Смотрю на него и вспоминаю про кофту.

— А где твоя кофта, Рома?

— Анастасия забрала, сказала, что в столовую в верхней одежде нельзя…

Я покосился на собственную джинсовую куртку. А мне, значит, можно в ней ужинать, что ли? А обувь моя не считается за верхнюю одежду? Или управляющая искала предлог, чтобы за моей спиной выведать у Ромы, откуда у него этот долбаный синяк? Ух, зараза, не люблю, когда посторонние суют свой нос в мои дела… Мне даже чай расхотелось допивать. Я отставил кружку в сторону и поднялся из-за стола.

— Ну, посидели и будет. Пойдём в номер?

Рома кивает и встаёт, двигаясь, как беременный орангутанг. Отношу наши подносы к окошку, ставлю их под табличкой с надписью «Грязная посуда», затем беру Рому за руку и мы выходим из столовой. Рома ничего не говорит по поводу того, что я держу его за руку, а я наслаждаюсь близостью с ним. Его мягкая бархатная ладонь в моей руке — что может быть прекраснее? Разве что только его ноги у меня во рту… Эти маленькие аккуратные стопы, эти изящные изгибы, м-м-м… Опускаю взгляд и уже предвкушаю их вкус и запах, но меня снова отвлекает управляющая:

— Номер готов, вот ключ, мальчики. Наверх по лестнице, по коридору мимо библиотеки, и налево. Если возникнут трудности или вопросы, обращайтесь, я всегда здесь. Доброй ночи.