— Что? — спрашиваю нетерпеливо, даже раздражённо, потому как у меня нет никакого желания торчать здесь больше, чем нужно.

— Как тебя зовут?

Хочу ответить, что сейчас это абсолютно неважно, но вспоминаю о заслугах этой бабушки перед Ромой и сдержанно отвечаю:

— Александр.

— Саша, увези отсюда бедного Рому, раз пошла такая пляска…

— Так вы же сами обо всём знали! Почему ничего не сделали?!

— Не всё так просто… Он ведь никогда не говорил напрямую…

— Понятно…

— И вот ещё что — скажи, ты ведь хорошо позаботишься о Роме?

— Как о собственном сыне!

— Тогда моё сердце будет спокойно… Пусть он позвонит сегодня вечером, ладно?

— Диктуйте цифры, — тянусь за телефоном.

— Рома знает…

— А-а, хорошо. Ну, мы пошли. До свидания.

— Прощайте! — старушка помахала рукой Роме, а тот помахал в ответ из окна машины.

Я подошёл к бэхе, открыл дверцу и собирался было сесть, но задержался, решив напоследок окинуть взглядом это место, этих людей… Меня тяготило прескверное чувство. Так не бывает, такого ну просто не могло быть! Ладно там, незнакомый мужик, любовник матери… но чтобы сама мать, и вот так спокойно закрывала глаза на всё и прилюдно отказывалась от ребёнка… Просто чудо, что от постоянных истязаний Рома не озлобился, не спился, не покончил с собой… Это ж надо так поступать с юношей, который только-только вступает во взрослую жизнь, который ещё пока формируется как личность! А потом удивляемся, откуда у нас столько маньяков, насильников и просто ёбнутых на всю голову! А Рома-то в чём виноват? В том, что он нежеланный ребёнок? Но разве это повод все эти шестнадцать лет гнобить его? Лучше бы отдали его в детский дом, может, хотя бы там у него имелся шанс обрести семью и получить нормальное детство… У меня слёзы на глаза наворачивались, хотелось буквально выть на луну…

— Я… я забираю его! Я дам ему лучшую жизнь! А вы! Как вы могли вообще?! Да я бы ноги ему целовал, а вы… Скоты!

Я уселся за руль, завёл двигатель, и мы покинули это проклятое место.

***

Возвращаемся на трассу. Колёса увереннее чувствуют себя на асфальте, нежели чем на грязи, машина словно обретает второе дыхание. Часто поглядываю на Рому — тот молчит и держит на коленках жилетку, задумчиво перебирает её пальцами, разглаживает. Окидываю взглядом необычную вещицу: чёрная, кожаная, с множеством нашивок и расписок, начиная от разных рок-групп того времени, заканчивая крестами и знаками анархии. Решаюсь спросить:

— Рома, эта вещь дорога для тебя, да?

— Очень…

— Расскажешь о ней?

Тот шмыгает носом, приподнимает подбородок, чтобы сглотнуть, и отвечает:

— Папа всегда ездил в этой жилетке… В тот день, когда он… когда его не стало, он вёз ее в сумке, хотел зашить… А я вот зашил сам, меня тётя Света научила… — Рома снова шмыгнул носом и с гордостью продемонстрировал мне белые нитки на чёрной коже. Я кивнул:

— Хорошая работа, молодец.

— Спасибо… Я не мог оставить его жилетку… и кольца…

Рома залез в карман шорт и показал мне два начищенных кольца: одно с черепом и с розами, а второе с инициалами «Е.В.».

— Что означает «Е.В.?». — спрашиваю.

— Папу так звали — Евгений Викторович, — поясняет Рома, расправляя жилетку и засовывая кольца в нагрудный карман на молнии.

— А ты, значит, Роман Евгеньевич?

— Угу…

Проезжаем мимо перечёркнутой таблички с названием посёлка, который теперь мне будет в кошмарах сниться. Машин на дороге — тьма тьмущая. Ещё бы: время ближе к четырём вечера, народ разъезжается с работы. Лавирую в тесном потоке машин, обгоняю, перестраиваюсь…

— Саш, остановишь? Мне надо в туалет, — просит Рома.

— Да, конечно.

Наверное, из Ромы вылезает утренняя газировка, выпитая в огромных количествах… А ведь потом была ещё и обычная вода… Сворачиваю к обочине, выходим. Впереди виднеется то ли лес, то ли просто полянка с растительностью; не знаю, я в этом не разбираюсь. Так или иначе — место просто шикарное, если тебе нужно отлить вдалеке от посторонних глаз. Рома собрался было пристроиться к первым попавшимся кустам, но я предложил ему пройти подальше — мне жуть как хотелось прогуляться и развеяться после душной уборки и после разборок с мразями. Идём с Ромой в самую чащу. Поют птички, трещит мошкара, а под ногами стелется трава — такая мягкая, такая сочная…

— Ром, погоди минутку, — останавливаюсь, снимаю обувь и носки. — Так задолбали эти ботинки… Давай пройдёмся босиком, а?

Рома соглашается, разувается тоже. Кто, как не он знает мою любовь к оголённым стопам? Идём дальше, несём свою обувь в руках. Так-то лучше — ноги массируются травой и землёй, ощущают каждую травинку, каждую ложбинку, обдуваются тёплым летним ветерком… Это здорово расслабляет нервы, надеюсь лишь, что впереди идущий Рома ощущает то же самое.

Доходим до деревьев. Здесь травы поменьше, зато встречаются корни и листья. Рома останавливается у ближайшего дерева, ставит кроссовки и начинает отливать. Хочу составить ему компанию, но обнаруживаю, что мой член напряжён, хоть и не стоит. Как же так? Вот тебе и массаж ног… Теперь хрена с два я расслаблюсь и смогу отлить, пока не натяну обувь обратно. А вокруг такая благодать… В голову приходит необычная идея. Пока Рома писает, стоя спиной ко мне, я скидываю с себя всю одежду — куртку, футболку, джинсы, трусы. Складываю вещи в кучку, разгибаюсь и чувствую, как моё голое тело ласкает ветерок, а в голову бьёт чувство эйфории — я свободен! Свободен от рабства одежды, стал единым целым с природой! Блин, а так не по-детски пьянит, когда раздеваешься на открытом воздухе… Опускаю взгляд на член — уже стоит колом и, аки компас, указывает направление мне, своему ненасытному капитану, держит курс прямо на Ромкину задницу. Подхожу к мальчику, кладу руки ему на ягодицы.

— Саш, ты чего? — Рома вздрагивает от неожиданности и прекращает писать.

— Не стряхивай! И не убирай!

— А зачем?.. — Рома оборачивается ко мне и видит меня голым с торчащим членом. — Оу… И когда ты только успеваешь?

Он придерживает пипиську рукой, из уретры ещё капает. Становлюсь перед Ромой на колени и стягиваю с него шортики. Под ногами листва вперемешку с травой, вокруг чистый свежий воздух, где-то наверху поют птички, а передо мной висит член любимого человека… Мечта, ставшая явью! Беру пальцами скользкий член Ромы, который всё ещё в остатках сырного соуса, подрачиваю его, беру полностью в рот и обсасываю, чувствую, как этот гигант просыпается, растёт у меня во рту… Вкус у него необычный, конечно… Сырные нотки, аромат моей собственной задницы, а здесь у нас что? Лижу кончиком языка уретру и чувствую солоноватый привкус мочи.

— Снимай футболочку, давай отдадимся природе… — шепчу, глядя на Рому снизу вверх. Тот без разговоров скидывает футболку, и теперь мы вдвоём, абсолютно голые, стоим в лесу, рискуя попасться какому-нибудь грибнику или туристу, и… не знаю как Роме, а меня это чертовски заводит! Мну мошонку Ромы, играю с яичками. Его могучий орган уже налился кровью и теперь нависал над моим лицом, точно разбуженный воин, требующий сражения. И я собирался предоставить ему своё личное поле для сладкой битвы…

— Расставь ноги, Рома…

Рома подчиняется и раздвигает бёдра. Теперь его круглая мошонка вся как на виду. Залезаю под неё снизу и лижу её, обтираюсь об неё носом и щеками. Потные липкие яйца Ромы так вкусно пахнут… Я весь в этом чудном запахе, ощущаю его на своём лице, чувствую вкус на языке. Двигаю пальцем одно яичко к краю кожицы и беру его в рот. Наградой мне служит томное дыхание Ромы. Он опускает руки на мои обнажённые плечи, гладит их, дрожит от возбуждения, хочет поскорее засунуть его… Только я не тороплюсь, занимаюсь с мошонкой — держу во рту крупное яичко и посасываю его сквозь тонкую кожицу. Ах, яйца — наше самое слабое место. Возьми любого парня или мужчину за два прелестных кругляша — и он весь твой! Вот и Рома сейчас был моим, целиком и полностью. Выпускаю яичко изо рта, облизываю ложбинку между ними, затем играю пальцами со вторым.