— Не смей лезть туда, дрянь! — алкоголичка уже сидела на диване, держась за голову одной рукой. Теперь я следил, чтобы бешеная сука не учудила чего за спиной Ромы. Потираю покрасневшие ладони и с презрением смотрю в это тупое и пустое лицо. Пусть только дёрнется в сторону моего мальчика…
— Эй! Чё за кипеш?! — в гостиную залетает высокий мужик с кучерявой шевелюрой и с густыми усами. Пристально вглядываюсь. Одет в неопрятную клетчатую рубашку, на волосатых руках виднеются выцветшие тюремные наколки, на виске небрежно наклеен пластырь… Я понял, что усатый подонок передо мной и был тем самым дядей. Отлично, а я переживал, что мы так и уедем, не попрощавшись…
— Ты кто такой?! — уставился он на меня.
— Не твоё дело! — сжимаю кулаки и тянусь в карман за кастетом. Рома заканчивает копаться в шкафу и прячется за мной, прижимая к груди кожаную жилетку.
— Олежек, разберись с ним уже! — подала голос мать.
— Да, давай, разберись со мной, Олежек… — надеваю кастет на пальцы правой руки, расправляю плечи и бросаюсь к нему. Тот отошёл назад, быстро наклонился за чем-то в сторону, и через долю секунды в его руке блеснул нож. Не успеваю ничего понять, каким-то чудом перехватываю руку с ножом, увожу её от себя и бью уёбка в челюсть. Тот вылетает в коридор, падает на спину, но тут же вскакивает и бежит прочь из барака, сыпля угрозами и отплёвываясь.
— Уёбок!.. Гандон!.. — ошалело кричу ему вслед, пинаю нож в сторону и возвращаюсь за Ромой. Тот остервенело отталкивает вцепившуюся в него пьяную мать, и бежит ко мне, едва ли не плача.
— Саша, ты не ранен?!
— Нет, — обнимаю его, а сам чувствую, как дрожу от адреналина. Ещё бы чуть-чуть, и тот мудак точно полоснул бы меня… — Ты всё взял?
— Да!
— Тогда топаем отсюда!
— Олег? Олег?! — истеричка орёт из квартиры. Рома спешит со мной и даже не оглядывается. Выходим на крыльцо. Возле моей машины уже стоит дюжина алкоголиков грозного вида, под предводительством дяди Ромы, который держится за окровавленный подбородок одной рукой и размахивает другой, веля не выпускать нас любой ценой. Старушки охают и ахают от вида крови, мужики пытаются что-то отвечать, но какофония голосов смолкает, стоит нам с Ромой показаться на порожке барака.
— А вот и тот пидор! Вломился к нам, напал на меня! Уводит пацана из семьи! — запричитал усатый. Среди пьяниц раздаются разгневанные возгласы, старушки тоже не остаются в стороне. Приходится напрячь голосовые связки, чтобы перекричать толпу:
— Из какой семьи, тварь?! Ты избиваешь его, моришь голодом! Какая семья, блядь?!
— Что? Рома!.. Это правда? — старушка по имени Света вскочила с лавочки, уронив трость.
Рома молча кивает, всхлипывает. Оборачиваюсь на него и вижу, что он плачет.
— Не бойся, дорогой, я с тобой…
— Да кто его бьёт, не выдумывай! — орёт усатый. Во как переобулся! Тихо спрашиваю у Ромы «Позволишь?», и киваю на футболку. Тот поднимает руки с жилеткой вверх, а я задираю ему футболку, и всем присутствующим открываются ужасные синяки на теле Ромы. Светлана охает и спешит сесть на лавку. Остальные тоже в шоке. А усатый садист продолжает гнуть своё:
— Ну и что?! Это мог сделать кто угодно!
— Это ты сделал! Ты! — с ненавистью прошипел Рома. Он дрожал от гнева и обиды, и судорожно дышал, роняя слёзы. Ни разу до этого не видел своего мальчика таким расстроенным, и больше никогда не хотел бы. Опускаю футболку обратно, а Рома гневно продолжает: — То я водку не пью «со всеми», то плохо вычищаю вашу блевотину, то не хочу убивать корову на твоей долбаной бойне! Я за всё подряд огребаю! Если не кулаками, так словами, если не словами, то сутками без еды! А позавчера ещё и ножом пытался! И сейчас тоже! Урод долбаный! Как же я тебя ненавижу!
Звонкий голос сорвался на крик — мальчик был в истерике. Я обнял дрожащего всем телом Рому и утешающе погладил его по голове. В горле стоял ком от услышанного. Бедняжка… Если бы я только мог вернуться в прошлое, я бы утопил его дядю-выродка в собственной блевотине…
— Олег, ты — чудовище! Как ты мог?! — выкрикнула Светлана. Её тотчас поддержали остальные бабушки, а алкаши притихли, не зная, что сказать. Олег остался в меньшинстве, и явно растерялся.
— Ну ладно, ну перегнул палку, с кем не бывает… А этот-то! Вы что, дадите ему забрать пацана?
— Я сам! С ним! От вас подальше! — фыркнул Рома, глотая слёзы. Беру его за плечи, тихонько зову по имени, и мы начинаем медленно спускаться по ступенькам. Прокашливаюсь, прогоняя ком в горле.
— Послу… кхм! Послушайте сюда внимательно, повторять не буду! Эта машина стоит столько, сколько вам и не снилось! У меня большие связи, и за мной стоят большие люди! Тронете её или нас хоть пальцем — завтра же вас всех закопают! Весь ваш ёбаный посёлок! Понятно?!
Последнее слово я выкрикнул, и алкаши расступились, оставив своего «лидера» в одиночестве, а тот всё пытался выставить себя пострадавшим, показывая всем кровь на подбородке, и уверяя, что он лишь хотел «подстричь» Рому ножом. Мы с мальчиком спустились с последней ступеньки и остановились напротив него.
— А ты, Олежек, ходи и оглядывайся, мразота…
— Олег! — на крыльце показалась покачивающаяся мать Ромы.
— Таня! Он его увозит! — бессильно прокричал Олег.
— И что?! Он мне никто!
— Ты что мелешь, дура?! Себя послушай! — возмутилась пожилая Светлана.
— Да! Я и есть дура!.. Дура, что легла под того байкера, поверила ему… Я всегда любила Олега, и только его!
— А я люблю тебя, Тань! А этот ублюдок нам всё только портит, скажи?! — разошёлся Олег.
— Да! Он мне никто! Пусть забирает и делает с ним, что хочет! Хоть на органы его! — повторила мамаша.
Я в полнейшем ахуе. Оборачиваюсь и с бессильной ненавистью смотрю в мутные глаза существа, которое говорило такие слова про собственного сына. В них не было видно ни малейшего проблеска надежды. Один лишь алкогольный туман, да… да хуй пойми чего. Не выдерживаю:
— Чтоб ты сдохла, сука, чтобы у тебя язык отсох… Рома, пойдём…
Тот дёргает меня за футболку и орёт:
— Сзади!
Оборачиваюсь и уклоняюсь от кулака, бью усатого в голень, а затем в нос, разбиваю его кастетом. Тот падает навзничь и орёт от боли. Старушки кричат, визжит алкоголичка, кто-то из мужиков бросается ко мне, но я диким рёвом «Убью!» заставляю их отступить. Наклоняюсь и хватаю Олега за горло, трясу его, бью спиной о землю так, чтобы у того дух вышибло.
— Что, пидор, в себя поверил? — цежу сквозь зубы.
Тот пытается плюнуть в меня, и я со всей силы бью его кулаком в грудь, надеясь оставить точно такой же синяк, как у Ромы. Затем встаю и поочерёдно засаживаю носком ботинка по почкам, затем по печени… Уёбок содрогается от боли, мычит и катается по земле, вся рожа в кровищи… Всё, этого должно хватить. Пока, во всяком случае…
Внезапно обнаруживаю возле себя Рому, не моргая глазеющего на поверженного врага. По виду можно было сказать, что он испытывал удовлетворение — человек, имевший над ним власть и регулярно избивавший его, наказан своей же монетой — избит и прилюдно унижен. Казалось бы, удовлетворение — естественная реакция в таком случае, но, тем не менее, я заметил нездоровый блеск в глазах Ромы, и немного испугался за него. Признаюсь честно, я вовсе не хотел, чтобы он получал удовольствие от таких вещей, поэтому поспешил увести его.
— Сейчас… Тьфу! — мальчик смачно плюнул на своего обидчика и демонстративно перешагнул его, направляясь к моей машине. Я направился следом и бросил Олегу:
— Пока, ублюдок!
Достаю ключ, разблокирую замки. Рома открывает дверь и садится первым. Подхожу к машине, чувствую какое-то движение сбоку. Зажимаю кастет, оборачиваюсь — старушка Светлана. Мягко берёт меня за рукав и отводит в сторонку. Иду с ней, не свожу глаз с алкашей. Пусть только кто сунется — ляжет с главным ублюдком. Его сучка причитает над ним, кроет меня матом, на чём свет стоит, бабушки неохотно дают советы, как остановить кровь, не переставая отчитывать их обоих.
