Этот Диппет, судя по всему, был очень, очень похож на Повелителя Памяти.

«А что это был за монстр?»

«Гигантский индонезийский паук, акромантул. Рубеус где-то добыл его яйцо и смог вывести из него этого паука».

Это было странно. Гарри даже пожалел, что не догадался положить рядом другой блокнотик, обычный. Помимо очередного совершенно случайного совпадения, он заметил уже минимум три несоответствия, и предпочел бы записать их, чтобы не забыть. Почему-то его пронзил иррациональный страх, что он сейчас снова потеряет сознание и все забудет.

«Тебе, наверное, было страшно? — спросил Гарри. — Хагрид ведь такой здоровый, да еще и это чудовище!» — лучше не показывать этому Тому… Хм, Тому… Впрочем, бармена в «Дырявом Котле», например, тоже зовут Том… Но все равно, лучше не показывать, что он усомнился в его версии.

«Разумеется. Но еще больше я боялся вернуться в Лондон».

«Боялся вернуться?» — вот дневники он еще так не допрашивал, только живых людей, ну и еще одну мертвую девочку.

«Я жил в маггловском приюте. И незадолго до этой истории в соседний дом попала бомба».

«Бомба?!» — ну да, сорок третий год, насколько помнил Гарри, немцы тогда бомбили Англию…

«Шла война, маггловская война, и магглы кидали бомбы, не разбирая, где они сами, а где волшебники. Я видел смерть, и я не хотел умирать. Я просил у директора Диппета оставить меня в замке на лето, но он отказал».

«Отказал?» — интересно, а ему самому Дамблдор откажет в просьбе остаться здесь и не ехать к Дурслям? Гарри снова поставил ковбойскую шляпу на то, что откажет.

«Да. И сказал мне, что если школу закроют из-за чудовища, я так и останусь в этом маггловском приюте».

«Маггловском?»

«Я не хотел бы говорить об этом».

«Я тоже живу у магглов».

«Ты? Странно. Мне казалось, что Поттеры — большой и древний род».

«Все умерли. Я последний».

«Странно, как много между нами общего», — спустя довольно долгое время написал дневник.

«Общего?» — ну да, общего. Может быть, эта симпатия к дневнику вызвана именно тем, что они так похожи?

«Я тоже последний в древнем роду. И я не мог позволить себе умереть от маггловской бомбы. Будь осторожен, Гарри Поттер, и надеюсь, что мы еще встретимся».

Гарри чуть было не написал «Будь осторожен, Том!», но вовремя одумался и написал: «Я тоже на это надеюсь».

— Ну вот, — сказала Гермиона, — я же говорила, что этот змеиный голос тут не при чем. Вряд ли паук говорит на этом твоем парселтанге! То есть счет снова двенадцать-десять.

— Я бы согласился, если бы не было других несоответствий, — сказал Гарри. — Во-первых, этот Реддл сказал, что Хагрид сам вывел этого паука из яйца. А легенда говорит, что чудовище спит в этой самой комнате со времен Слизерина. Во-вторых, Хагрид очень высокий, и ему бы пришлось лечь, чтобы написать эту пугалку так низко.

— К тому же Миртл называла его милым, — задумалась Гермиона, — и непонятно, почему Хагрид, если это он, ждал целых пятьдесят лет, чтобы открыть комнату снова. Он ведь все это время был в замке! И значит, этим чудовищем вряд ли был этот его… акромантул. Так что я, пожалуй, действительно оставлю счет прежним.

— Но тогда, если это и правда кто-то из нас с тобой, — медленно сказал Гарри, — почему мы не открыли эту самую комнату еще на первом курсе? Я бы понял, если бы это снова было устроенное Дамблдором испытание. Тогда в прошлом году — Квиррелл и Философский Камень, а в этом — Чудовище Слизерина и Тайная Комната. Но он не просил профессора Спраут увеличить количество мандрагор, так что вряд ли это директор. Должно быть что-то, появившееся только в этом году.

— Локхарт? — спросила Гермиона. — Вроде как с Квирреллом было?

— Не-а. Во-первых, тогда бы это снова была игра директора, а во-вторых… Он, Локхарт, тоже высокий, сама говорила же. Хотя и не такой, как Хагрид. И кроссовок у него нет, как, кстати, и у Хагрида. К тому же представляешь, какие должны быть у Хагрида следы?

— Если только он не пил Оборотное Зелье. — Гермиона покосилась на свою сумку. — Впрочем… Говорят, оно не действует на великанов. На них вообще магия плохо действует, пусть даже Хагрид великан всего наполовину. На Локхарта оно, конечно, подействует, но… тогда уж проще Снейпа заподозрить.

— И еще Малфой, — вспомнил Гарри, — про какие-то ужасы он начал говорить именно в этом году, и Добби тоже предупредил меня только летом. Кстати, от тебя Драко не бегает?

— Не то, что бегает, но… опасается. А вот от тебя… Двенадцать-одиннадцать, — неохотно сказала она.

— В общем, надо говорить с Хагридом, — почесал шевелюру Гарри, — пожалуй, напрошусь к нему в гости в субботу.

— Хорошо, Гарри, — покладисто сказала Гермиона, откладывая в сторону маггловский томик, что-то там по подростковой психологии, — но… ты не одолжишь мне на время этот свой дневник? Может быть, я придумаю, о чем еще спросить этого Реддла? Я понимаю, что он может врать, и я буду очень, очень осторожна!

Едва ощущаемая темная гадость внутри снова недовольно заворчала, но Большой Гарри мысленно отвесил ей увесистый щелбан. Нечего тут.

Хагрид в своей перевязи выглядел, как Портос из «Трех Мушкетеров» того француза, Дюма. Правда, как подумал Гарри, из Хагрида можно было бы сделать всех трех мушкетеров, и еще осталось бы немного на д`Артаньяна. Он открыл дверь, внимательно осмотрел их ноги в одинаковых кроссовках, затем почему-то хмыкнул и пустил их внутрь. Клык все так же лежал в углу и все так же лениво жевал уже почти потерявшую свою форму подметку.

У Гарри немного кружилась голова: с утра Гермиона пару раз вырубила его «Ступефаем», и оба раза он отходил минут пятнадцать. Девочка уже забегала к мадам Помфри, чтобы под ее надзором попрактиковаться в «Энервейте» — заклинании, которое приводило человека в сознание, — но медиковедьма пока не советовала ей практиковать заклинание на людях. Так что сухость во рту мальчик ликвидировал посредством куриного бульона с травками, который Хагрид щедро плеснул им обоим.

— Второй петух уже, — недовольно буркнул он, — еще голосистее первого был. Надоть охранные чары на курятник поставить, вот чего. Уже второму за три месяца шею свернули, куда это годится, а?

Они бодро стучали ложками. Гарри обдумывал план разговора. Обидеть лесничего ему очень не хотелось, но кое-какие вопросы прояснить было необходимо.

— Арагог не виноват! — отрубил Хагрид, когда Гарри очень-очень, как ему казалось, издалека подошел к интересующему его вопросу.

— Арагог?! — удивился Гарри, хотя, на самом деле, не очень удивился. Не мог же Хагрид оставить хоть одного своего любимца без имени.

— В тот раз он еще меленький был, — объяснил Хагрид, — в пол-Клыка всего росточком. А в этом годе спячка у него, зима же, холодно. Так что не мог он…

— Спячка? — приступил Гарри к своему излюбленному методу допроса.

— Они там в своих гнездах сидят, чтобы не замерзнуть, — пояснил Хагрид, ставя чайник.

— В гнездах?

— Ага. Они их из паутины делают, чтобы теплее было. Умные — жуть.

Насчет жути Гарри был полностью согласен с лесничим. Пауки — они вообще жутковатые, пусть он и не боялся их так, как Рон. Пауки, которые считаются совсем маленькими, имея рост в половину здоровенной собаки — уже не жутковатые, а действительно жуткие, даже очень жуткие, а уж если они еще и умные…

— Они еще и разговаривают, наверное? — уточнил Гарри.

— Арагог только. Ну и жена его пару слов знает. А детки их и внуки — они уже так. Ну, Арагога-то я лично выхаживал, учил всему… И если бы не тот слизень…

«Слизень — это, видимо, Реддл», — решил Гарри.

— А они по-английски говорят? — вставила свои два кната Гермиона. — Или по-своему?

— По-своему, конечно, — пожал громадными плечами Хагрид, — жвалами этими своими клацают. Но Арагог — тот и по-английски может.

— А по-змеиному?

— Да ты что! — удивился Хагрид. — Пауки со змеями — главные враги. Ненавидят они змей-то. И боятся.