— Там плохо все, — грустно сказал Гермиона. — Я ж еще не совсем выросла, хотя и начинаю, а у нее-то самый опасный возраст, «Гормональная буря», по-научному говоря. И комплексы, психологические, — она бросила взгляд на книжку в руке, видимо, это было что-то как раз по психологии. — И поддержка… сильно так себе. Ну, ты сам сказал. А в… таких случаях, особенно если… до конца дошло… Там у трех четвертей женщин после такого суицидальные намерения разной степени проявляются, вот.
Что такое «суицидальные намерения», Гарри знал от старушек еще с лета девяностого года. Да уж, ничего хорошего.
— Лаванда сказала, что Пенни нарвалась на отработку прямо сегодня, сходу. Видимо, что-то вроде этой твоей абстиненции, — Гарри не смотрел на девочку, но почувствовал, как Гермиона кивнула, — и…
— И там еще непонятно, кто кого, ну, это… до конца доведет.
— И поэтому я дам ей зелье прямо сегодня. И попытаюсь... эээ… поддержать ее. Потом.
— Но… Ты же один не… А я? В общем… Что. Мне. Делать? Командуй, Гарри, — смешно, но Гермиона произнесла последнюю фразу самым что ни на есть командирским тоном.
— Будешь дежурить у Главного Входа. Ну, если она вдруг с изменившимся лицом к озеру побежит. Там лед, конечно, но… Еще и Запретный Лес есть, а там не все зверюшки в спячке.
— И? Какую именно поддержку я ей смогу оказать?
— «Ступефай» — «Петрификус» — «Инкарцеро», конечно. Мне близнецы на каникулах показали — для такого случая самая лучшая комбинация. А потом уже поговорить.
— А ты?
— А я буду стоять у входа на Астрономическую Башню. С тем же планом.
— Так себе план, — с сомнением сказала Гермиона.
— «Так себе план» сегодня лучше идеального, но завтра, — решительно ответил Гарри.
— Дин, — оторвал сокурсника от изучения какого-то замысловатого чертежа Гарри, — мне нужны оба твоих таланта. Ну, «тех самых».
— Тебя снова поразил близнецовый вирус? — заинтересовался Дин. — Давно пора! А то с самого лета вместе не развлекались.
— Вроде того. Во-первых, вот на этом, — он протянул Томасу выкрашенный Лавандой в миленький розовый цвет пергамент, — мне надо написать вот что, — рядом с пергаментом лег вырванный из маггловской тетрадки листочек в клетку.
— Ага. Угу. Понятно. Ну, чьим почерком писать, говорить излишне. Хочешь подшутить над кем-то из его чокнутых поклонниц?
— Нет. Над объектом их воздыханий.
— Тогда это будет подарок от фирмы, ну разве что… упоминание в титрах.
— Титры могут быть… неприятными.
— Ах вот как. Долго же ты злость копил за Ге… Да посрать за кого, — поправился мулат, увидев недовольную гримасу на лице Гарри. — Впрочем, правильно. Так меньше шансов попасться. Завтра будет. Еще чего?
— Завтра никак. Сегодня, до семи вечера надо. И… надо будет открыть дверь… в кабинет ЗОТИ. Тоже сегодня.
— Та-а-ак. Что бы ты ни задумал, я в деле. Близнецов звать? На стреме кто — Гермиона?
— Да. Она может заговорить до смерти любого профессора, кроме Бэтмена. А близнецы… Их привлечем на втором этапе, если удастся первый. Это будет в три раза круче, чем та история со скелетом, отвечаю.
— Верю слову пацана! — сказал Дин. — Жди здесь.
Он быстро метнулся наверх, в спальню, и вернулся с пачкой фломастеров.
— Наверное, этот, — задумчиво сказал он, глядя на небрежно нанесенные золотые полоски на одном из них, — да, этот.
«Дорогая мисс Клируотер, — шептал мулат, выводя букву за буквой, — глубоко страдаю от нашего расставания и посылаю Вам этот маленький подарок.
Выпейте его прямо сейчас, чтобы скрасить ожидание нашей следующей встречи.
С искренней страстью,
Гилдерой А. Д. Локхарт,
Влюбленный в Вас профессор ЗОТИ,
Рыцарь ордена Мерлина третьего класса,
Почетный член Лиги Защиты от Темных Сил,
Пятикратный обладатель приза «Магического еженедельника» за самую обаятельную улыбку».
— У меня есть нейтрализатор, — пояснил Гарри, — он против всякой такой гадости. Зелья там, чары… Ну, передам, типа от него. С этой запиской.
— Вот как даже, — мрачно сказал Дин. — Зелья… Чары… Да еще и Пенни… Ну тогда близнецы ему за Перси… Когда идем?
— Как будешь готов. Чем раньше, тем… проще.
— Уже бегу. Инструмент только захвачу, — Дин снова исчез в спальне.
Гарри кивнул Гермионе, и они пошли в сторону выхода из гостиной. Дин нагнал их уже за Полной Дамой.
— Я тут еще пятый прототип соннопортретного зелья захватил, — пояснил он, — для полевых испытаний типа. Вроде работает.
— Тогда дополняем план, — сказал Гарри. — Гермиона, бери мантию и распылитель. Пройдешь впереди нас и пшикнешь на портреты на противоположной от двери стене. Потом бросаешь мантию прямо там и идешь к Главному Входу.
Девочка кивнула и приняла у Гарри мантию-невидимку, а у Дина — все тот же баллончик от лака для волос, что выделила еще в прошлом году близнецам на эксперименты Кэти.
Зелье сработало просто замечательно: все три портрета, контролировавшие вход в кабинет ЗОТИ, сладко спали. Дин присел на колени, достал из кармана обычный (или уже не совсем обычный?) маггловский фонендоскоп, тот самый, и приложил мембрану к замку.
— Дело дрянь, — прошептал он, — вскрыть-то я его вскрою, это несложно даже. Но тут какой-то псих когда-то был, на должности. Ну и зачаровал его. Так что без громкого щелчка открыть никак не получится.
— Нормально, — тоже шепотом успокоил его Гарри, накидывая на голову капюшон мантии-невидимки, — тогда, как щелкнет, легонечко толкни дверь и быстро сваливай. Беги к Главному Входу, там Гермиона, она скажет, что делать. А я под мантией буду.
Дин кивнул, приладил к замочной скважине свое памятное по дому Дурслей хитрое устройство, выдохнул и показал Гарри три пальца… Два… Один…
ЩЕЛК!
Дин припустил по коридору совершенно бесшумно: тихая обувь стала своего рода визитной карточкой «Новых Мародеров». Откуда взялось это название, Гарри не знал, да и не до того ему было. Он оказался совершенно не готов к тому, что предстанет перед его взором за открывшейся от не такого уж и легкого толчка дверью.
Стройная женская ножка, вся, от задранной сбоку почти от пояса юбки до изящной ступни, продолженная каблуком-шпилькой дюйма на четыре, на бесконечно-длинное мгновение стала центром его вселенной. Все прочее служило лишь обрамлением. Обрамлением было темное дерево шкафа, к которому прижималась спина Пенни. Обрамлением была мужская фигура в чертовой лавандовой мантии, которую эта ножка бесстыдно обвивала. Обрамлением была и холеная рука профессора Локхарта, сжимающая нежную кожу бедра. «Синяк останется», — почему-то подумал мальчик.
И два ошеломленных лица — одно, сверкающее белозубой, но испорченной внезапным испугом улыбкой и другое — со смазанной помадой и чистым ужасом в глазах — тоже были всего лишь обрамлением. Гарри подумал, что вот сейчас профессор Локхарт рванется к двери, а его ноги словно приросли к месту и стали ватными, как после соответствующего заклинания.
Но Локхарт находился в полнейшем ступоре, чему сохранивший хоть какое-то подобие мыслей Бесстрастный Гарри внутри головы совершенно не удивился: профессор был сволочью, профессор был трусом и, как это часто бывает со сволочами и трусами, наглухо зависал и замирал при любой внезапной опасности.
Поэтому Пенни среагировала раньше: палочка волшебницы уставилась в проем двери, и Гарри уже приготовился встретить лбом что-нибудь крайне неприятное: ноги по-прежнему отказывались шевелиться. Значило ли это то, что он сам тоже был трусом и сволочью? — отстранённо подумал Бесстрастный Гарри. Но выпущенное мисс Клируотер заклинание оказалось всего лишь чем-то вроде хитрого и очень мощного «Коллопортуса» — дверь захлопнулась с пушечным грохотом, сверху на Гарри посыпалась пыль и мелкая каменная крошка.
Он подпрыгнул — и это было здорово, потому что ноги теперь слушались его. Он отбежал чуть дальше по коридору и спрятался в нише с очередными доспехами.
