— Это значит… — задумчиво сказала после паузы мисс Грейнджер, — Гарри, я поняла! Это значит, что ты хочешь, чтобы у тебя была девушка, но пока не понимаешь, кого именно ты хочешь любить. Ну и чтобы она тебя любила. То есть Зеркало показало тебе твое желание, но оно еще общее тогда было, и не было направлено на кого-то конкретно… А другого такого зеркала нет? Чтобы, ну, уточнить? Вдруг ты определился уже?
— Если даже и есть — то где его искать-то? Дамблдора не попросишь же.
— Жаль. Было бы интересно посмотреть, кого ты увидишь в нем сейчас.
— Или что.
— Или что. Но… Но у тебя же столько друзей. Они что же — все умереть должны? Это же…
— Не обязательно. Или умереть, или бросить — например, к другому уйти, или отвернуться, потому что я вроде как слишком слабый. И типа пусть мне будет стыдно. Ну вот, например, Пенни — она мне нравилась-нравилась, а потом р-раз — и она снова с Перси.
— А теперь она не… — Гермиона не закончила. То, что рассказала им с Лавандой Пенни, было… не к месту и не ко времени.
— Теперь я «не», вот что главное. Она ж на нас с тобой «Обливиэйт» наколдовала, помнишь? А у меня к «Обливиэйту» особенное отношение. Я ж тебе рассказывал. То есть я понимаю, что она не в себе была, но… Но все равно я как-то… Наверное, я просто не смогу ей теперь полностью поверить и всегда буду думать, а не стерла ли она мне еще что-нибудь. Это глупо, конечно, но… В общем, я ее считай потерял. Потом — помнишь первый курс, как Рон и Невилл на меня взъелись из-за того, что я темный?
— И я… Я же тоже!
— Ты все-таки по другой причине. Хотя да, — Гарри, наконец, повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. — И тогда, на первом курсе, и на втором, — Гермиона опустила взгляд, но Гарри продолжал смотреть на нее, и девочка снова встретилась с ним глазами. — Но это-то мы с тобой обсудили же. Так вот, я уверен, что таких ситуаций еще много будет.
— Но почему ты тогда вообще должен умереть за этот… волшебный мир?! — слово «волшебный» она произнесла почти что с отвращением. — Если он вот так вот к тебе относиться будет, как Невилл с Роном тогда? Или как я в прошлом году?! — последнюю фразу Гермиона почти прошептала.
— Первая любовь. Понимаешь, волшебный мир должен был стать моей первой и настоящей любовью. Которой прощают все, даже неблагодарность. И… я бы ненавидел волшебников, почти всех, я бы на них обижался, но сам мир я любил бы. Знаешь… Когда профессор Люпин рассказывал мне про это заклинание, про «Патронуса», он сказал, что нужно вызвать самое счастливое воспоминание, которое только у меня есть. И когда у меня не получалось поначалу — ни с помощью квиддича, ну, типа, когда я снитч поймал, это ж действительно было здорово, но там только искорки были… Ни с помощью чего-то другого… Он меня подвел к тому дню, когда Хагрид привел меня в Косой Переулок. Сам-то этого он, наверное, не знал, это ему точно Дамблдор посоветовал.
— Но… у тебя снова не получилось?
— Получилось, но… Понимаешь, я в тот день еще до прихода Хагрида знал, как это будет и для чего это — и встреча эта, и волшебство. Заранее знал. И… это не было чистым счастьем. А Дамблдор думал, что будет. И поэтому… Поэтому я другое воспоминание использовал. Втихушку. Свой день рождения, за год до школы. Когда старушки меня яблочным пирогом накормили. Это был первый пирог в моей жизни. Ну… наверное, не первый на самом-то деле. Наверное, на один-то годик мне папа с мамой делали же? Но точно первый, который я помнил. Я вспомнил этот пирог и… И поставил щит, серебристый, точно такой же, как в книжке нарисован, на пятьсот семнадцатой странице, представляешь? И… Это действительно счастье было. Я вспоминал, как мы тогда все сидели за столом, какой вкусный был пирог, и это сияние… А потом… Потом я узнал, что миссис Кейн умерла. Позавчера умерла. И…
— И ты… Ты больше не можешь… Ты теперь не можешь вызвать Патронуса?! Раньше мог, пусть и не оформленного, а теперь не можешь совсем никак?! — в глазах девочки светилось понимание пополам с печалью, точнее, печаль была частью этого понимания.
— Да. Не могу. Я должен был показать его перед боггартом профессору Люпину, чтобы он проводил меня в Хогсмид. Утром сегодня. И не смог. И даже без боггарта не смог. Потому что как только я вспоминаю это сейчас, я сразу вспоминаю и то, что не смог даже проститься с миссис Кейн. Она умерла без меня, хотя я точно знаю, что она хотела бы, чтобы я был с ней. Мне даже сон снился, как раз позавчера. Как она со мной говорит. Лежит в кровати такой, медицинской, и уже почти «там», но… она мне улыбается и говорит, что будет смотреть на меня даже «оттуда». Она меня очень любила, даже несмотря на то, что ей и память терли, и делали так, чтобы она на меня злилась. И она же мне вообще не родная была. А я… Я проснулся и понял, что этого на самом деле не было. Я ведь был здесь, а она т-там у-умирала.
Гарри заплакал. Это было как прорыв плотины, которая держалась даже не месяцы, а годы, выдерживая и шторма, и отсутствие человеческой заботы, и удары молний с небес, но когда запас прочности наконец был исчерпан — она рухнула вся и сразу.
Гермиона обхватила его, ее глаза тоже были влажными, но она держалась, стараясь обнять мальчика так крепко и нежно, как это только было возможно. Она запустила руку в его шевелюру и осторожно, стараясь не сделать хуже, перебирала его волосы. Ее плечо намокло, а спина быстро затекла, но она не подавала виду.
— Гарри! — шептала она сквозь слезы. — Гарри! Я понимаю, что все так… отвратительно. Но… Но я с тобой, Гарри Джеймс Поттер, и поэтому все будет хорошо, правда?
Она не знала, что еще сейчас можно сказать убитому горем другу и нужно ли было что-то говорить вообще. Они просидели так три минуты, потом еще одну, потом еще тридцать секунд… Ее тело начало дрожать от напряжения, и она поняла, что еще немного — и они упадут, потому что она не сможет удерживать мальчика чисто физически, когда он, наконец, отстранился и в свою очередь поддержал ее.
— Эээ… Прости, Гермиона. Что-то я расклеился совсем. Хочешь сливочного пива? Профессор Люпин на самом деле очень расстроился, что не смог меня в Хогсмид сводить. И достал две бутылки, вон они стоят, нетронутые.
— Нет, Гарри. Я… Я попробовала там, в «Трех Метлах». И ты прости, что я была там, пока… Как только я узнала, я… мне помогли. Я прибежала сюда и…
— И ты держала меня столько, сколько могла и еще чуть-чуть. И… спасибо за то, что ты действительно со мной.
Гермионе стало стыдно — пусть она и не заметила письмо из-за того, что была самовлюбленной дурой, но ведь она же знала, что в Хэллоуин Гарри всегда очень плохо! Но она все равно пошла в этот треклятый Хогсмид. С Лавандой. И хорошо, что не с Роном, хотя у нее была и такая мысль.
— Прости меня, Гарри! — она нервно улыбнулась. — И… в прошлом году ты сделал для меня ровно то же самое. Знаешь… я буду помогать тебе столько, сколько нужно. И я тебя не брошу. Никогда. Какие бы Пенни тебя ни бросали, я останусь с тобой.
— Спасибо, — мальчик уже успокоился, точнее — успокоил себя. Он достал из кармана платок и протер лицо.
— Погоди, — сказала Гермиона, — я помогу тебе, – она достала свой платочек, пахнущий яблоком, и аккуратно стерла с его лица что-то видимое только ей. — Но… ты сказал, что миссис Кейн умерла позавчера. Как «они» смогли прислать тебе сову? Это же было то письмо утром?
— Ага, причем сова совсем незнакомая. Может быть, с почты в Косом, может быть, еще откуда-то. Наверное… тот человек, тот самый, который эксперта по книгам нашел… Что ему стоит сову найти, после эксперта-то? И он прислал мне записку от нее. Вот.
Гарри достал из кармана пергамент, и Гермиона поняла, что на ее плече Гарри плакал не в первый раз за сегодня — часть букв слегка расплылась, да и сам пергамент был влажным.
«Дорогой мистер Поттер! Увы, я не могу потрепать тебя за уши, но теперь это уже неважно. Мы отправились «вперед», как говорил один известный тебе человек, и единственное, что мы хотим сказать тебе — мы ни о чем не жалеем. Мы любим тебя. Именно любим, а не любили. Ты был лучшим, что случилось в нашей жизни, так что не смей обвинять себя ни в чем, чтобы не портить нам путешествие. И ради нас обеих — постарайся встретиться с нами снова не меньше, чем лет через сто. Хотя… если захочешь обмануть время — доверься Гермионе. Она нам очень понравилась.
