–Валяй?

–У кого ты был в тот день?

–Ну я же говорю, в доме досуга…

–Нет, я про персоналии.

–У Настьки, которая раньше в суде работала.

–Про которую в газете писали?

–Точно. А что?

Ах, не тому человеку задал вопрос доктор Акимов. Домоуправительница дома досуга Марья Степановна уже который день места себе не находила. С тех пор, как вызвал ее мэр и дословно передал слова главного врача городской больницы.

–Наши? Девчонки? Быть того не может! Они же все стерильные!

–Ну что я, выдумывать буду, что ли? Говорят тебе – к санитарному врачу очереди буквально выстраиваются. Понимаешь, чем это чревато? Пока мы еще можем очки втирать да глаза закрывать и следить за тем, чтобы у него ботало не распускалось больше положенного. Но сколько такое будет длиться?

–И что же делать? Не закрывать же такое заведение.

–Конечно нет! И поэтому я ставлю перед тобой задачу – выяснить, кто разносит заразу и принять меры! Поняла меня?

–Да как же я?..

–А это уж не мое дело. Не справишься – с работы снимем. Свято место пусто не бывает…

После этого диалога Марья Степановна потеряла и сон, и аппетит. Сидя сейчас за рабочим столом, она перебирала в уме все возможные варианты. И ее логика – логика опытной аппаратчицы и еще более опытной женщины – подсказывала ей, что отыскать иголку в стоге сена будет трудно. Если следовать ей, то все девчонки пришли сюда не с улицы – они были профессиональные проститутки, и раньше работали по индивидуальным заказам. Если так, то все их прежние клиенты должны были перезаразиться и умереть от венерических заболеваний задолго до того, как этот умник Мойша появился в пределах Озерска. Но ведь этого же не случилось! Здравый смысл отказывал Марии Степановне!

А ларчик просто открывался – трудилась себе в поте лица, рук, губ и всего прочего Настька, заслужившая с легкой руки мэра прозвище Машинистка, и поводу не давала сомневаться в своем профессионализме!..

Март 1847 года, Пешт.

Три дня кряду доктор Земмельвайс провел в химической лаборатории, разрабатывая универсальное средство для очищения рук. Когда его опыт по изготовлению хлорной извести и нанесению ее на руки без ущерба для кожи с целью уничтожения микробов, подошел к концу, он решился продемонстрировать открытие коллегам. Начать решил со своего друга доктора Коллечки. Велико же было его удивление, когда, поднявшись в ординаторскую, он узнал, что доктора третий день нет в клинике.

Не дожидаясь вечера, он поехал на Набережную Грааля, где жил Франтишек. Состояние, в котором он его застал, было поистине ужасным. В горячке, Коллечка лежал на кровати. Квартирная хозяйка фрау Кох кудахтала что-то, бегала вокруг него и меняла воду в кувшине. Доктор был бледен, его бил озноб.

–Франтишек! Что с Вами?

–Пустое, кажется, простудился. Должно пройти.

–Но почему Вы никому ничего не сказали?

–Не о чем беспокоиться, Игнац. Возвращайтесь в клинику и не волнуйтесь обо мне.

–У Вас жар! Сколько по времени он держится?

Тот молчал.

–Вы что-то скрываете! Что случилось на самом деле? Перестаньте запираться, от этого Ваша жизнь зависит.

Коллечка посмотрел на друга пронзительным жалобным взглядом.

–Моя жизнь уже не зависит ни от чего, кроме воли Всевышнего. Третьего дня я случайно порезался во время вскрытия в прозекторской, когда подменял Хоффмана после его дня рождения.

–Гангрена?

–Хуже. Родовой сепсис. Все признаки те же. Вы были правы – он заносится роженицам именно через руки тех, кто работает одновременно с трупами.

–Господи, Франтишек, но надо же что-то делать!

–Со мной кончено. Спасайте жизни матерей, сделайте что-то, что сможет обезопасить их от этого ужасного недуга впредь.

–Я ехал к Вам специально для того, чтобы сообщить, что отныне все посетители операционной будут обязаны обрабатывать руки раствором хлорной извести. Она, по результатам моего исследования, убивает сепсис, переносимый на руках докторов.

–Это великолепно! – Коллечка оживился, и Земмельвайсу на минуту показалось, что ему даже стало легче.

–Теперь все изменится… А Вы… Я буду бороться за Вашу жизнь, обещаю, Франтишек.

–Бесполезно стучать в дверь, которую Господь навсегда закрыл. В то же время перед Вами и всей медицинской наукой сейчас открывается другая, пройдя через которую, Вы сможете спасти десятки и сотни тысяч человеческих жизней. Прошу Вас, Игнац, дойдите в этом благом начинании до конца. Ради меня и моей смерти. Ради жизни. Ради жизни на Земле!

Захлебываясь от слез, шел Игнац Филип Земмельвайс вдоль набережной, глядя, как быстрые воды Буды омывают камни пристани, и думал, и сожалел только о том, что человек лишь ничтожная, слабая песчинка, которой временами кажется, что она может почти все, но стоит ветру дунуть чуть сильнее обычного, как она даже не может удержаться на ладони…

От чтения Мойшу отвлек главный врач, показавшийся на пороге его кабинета.

–Что читаешь?

–Биографию Земмельвайса.

–Кто такой?

–Врач венгерский.

–Хмм… Понятно. Повышаешь культурный уровень? Это хорошо. Как дела?

–Все ничего, работаем. С эпидемией боремся по мере сил.

–Это хорошо.

–Да не очень. Адвокат и глава городского ЖКХ все с теми же жалобами приходили.

Главный расхохотался – реакция была предсказуема.

–Жлобы. Так им и надо. Ты бы им бесплатно не выписывал рецептов, пускай помучаются.

–Так они жаловаться будут!

–Мне! А я их еще помариную… Будут знать, прохиндеи…

–Федор Федорыч…

–Ладно, ладно. Я вот, что зашел. Ты знаешь, что у нас бомжи помирают пачками?

–Я даже знаю от чего. От отравления.

–Вот!

–От отравления алкоголем. И все это – из-за того, что по моей инициативе закрыли столовые 15 и 47. Там им продавали хоть дешевый алкоголь, но которым все же нельзя было отравиться, а теперь один боярышник. Вот и смертность прыгнула. А кто виноват? Вы да я. Да мэр.

–Ты это брось. Если бы в самогоне было дело, полиция бы уже давно все лавочки прикрыла.

–А ей зачем? Рука руку моет.

–Я пришел сюда не слушать твои домыслы, – резко оборвал его главврач.

–А зачем?

–На совещании с мэром было принято решение. Отравление, послужившее причиной смерти четырех бомжей, было пищевое. На прилавки города поступает сельскохозяйственная продукция, у которой сейчас повышается вероятность вирусных инфекций – сезонная. Основным поставщиком является колхоз «Приозерный». В этой связи решено его деятельность приостановить до окончания результатов расследования…

–Которое даже вестись не будет. То есть – навсегда!

–Гляди ты какой умный! Тебе-то что? Ты сюда работать приехал или ума вправлять? Ты может на мэрское кресло метишь? А, может, на мое? – последняя фраза прозвучала как подозрение в государственной измене. Мойша отшатнулся от собеседника – никаких подобных мыслей у него отродясь не было.

–Работать, конечно.

–Вот и славно. Тебе представляется уникальная возможность это сделать. Вот акт о приостановке деятельности колхоза. Подпиши как санврач.

–Но, Федор Федорыч…

–Ты меня плохо понял?

Сдался молодой доктор под натиском административного ресурса. Недовольный покинул его кабинет главврач – не привык он к таким пререканиям, да и напор Моисея Самуиловича насторожил его. Давненько тут таких правдоискателей не было. И если Мойша читал биографию Земмельвайса, то Федор Федорыч еще с института помнил биографию Джордано Бруно – был один такой, тоже правды искал средь, как он считал, темного общества. Ну и осветил потом эту темноту костром, на котором сам сгорел…

Катя застала Мойшу, чуть не плачущего за столом в своем кабинете.

–Что опять?

–Они колхоз закрыли.

–Ну и что? Ты-то что плачешь?

–Ты представляешь, сколько человек теперь из-за меня останутся без работы?! Это катастрофа! ЧП районного масштаба! И я к нему причастен напрямую!