Он пригласил ее домой на пару чашек кофе, заказал такси. И тут как бы грянул гром средь ясного неба: вставая из-за стола, эта внешне симпатичная девушка подняла с пола… костыли. Н-да, она была… безногой. Наступила пауза, как в хорошем спектакле. Но Илья, к сожалению, был настоящим джентльменом и приглашение оставил в силе.

Дома Плейбой закрыл входную дверь на ключ, который надежно спрятал: мало ли что у этой прекрасной, но одноногой незнакомки на уме – если вдруг она захочет ему что-то подсыпать, снотворное или клофелин, то далеко с пятого этажа не убежит, а железную дверь вряд ли сломает. Он провел ее на кухню, усадил за стол. И отлучился в туалет.

Он оставил ее без внимания всего секунд на сорок. За это время она на одной ноге успела из кухни доскакать до гостиной, спереть из вазочки украшения жены: кольца, пару сережек и колье – и вернуться обратно как ни в чем не бывало.

И все этой воровке сошло бы с рук, если бы Илья случайно не заметил, что карманы ее обтягивающих брюк как-то неестественно топорщатся, чего до прихода в квартиру он не замечал.

– Ну-ка, ну-ка, что это у тебя? – потребовал он. – Покажи-ка.

Она в ответ заревела, стала объяснять, что это произошло типа случайно, что она не хотела, что она сама не знает, как это получилось…

Илья не стал разбираться. Короче, он тут же ее выгнал к чертям собачьим на лестничную площадку, бросив вслед костыли, которые с грохотом простучали по ступенькам. Хотел напоследок, чтобы помнила, пнуть ее под жопу, но пожалел убогую инвалидку.

Дома он отдышался, хлебнул коньяка, затем заглянул в свой портфель, висевший у входной двери. Достал бумажник и…

О, якорь мне в жопу! Пропала вся наличность в размере трех-четырех тысяч рублей (по тем временам достаточно приличная сумма). Он, естественно, бросился вдогонку. В подъезде ее не было. Выбежал на улицу. Шел сильный дождь. И здесь воровки было не видать.

У дома напротив стояла, прячась от грозы, группа молодых людей.

– Одноногая девушка из подъезда выходила? – спросил их Илья.

– Выходила, – ответили те.

– Куда ушла?

– Туда, к Компросу куда-то. Быстро бегает, – парни указали направление.

Илья помчался туда. Но на Компросе ее тоже не было. Как ветром сдуло или дождем смыло.

«Так тебе и надо, старый блядун», – выругался он про себя.

Шагая к дому, он окончательно вымок и абсолютно протрезвел.

«Ладно, что ни делается, – все к лучшему. Будет что вспомнить и внукам рассказать на старости лет, – утешил он себя. – Вот посмеются ребятишки».

А свадьба пела и плясала. Поутру и в течение воскресного дня гости, кто был еще мало-мальски живой, хорошо похмелялись. Также распевали хором песни и плясали невпопад под гармошку. К сожалению, до мордобития, как обычно бывает в деревнях по этому случаю, не дошло. А жаль: так хотелось посмотреть.

– Ну че вы, как? – спросил неожиданно появившийся под крики и овации гостей Ярослав, усевшись рядом с помятыми друзьями. – Живы? – рассмеялся он, рассматривая опухшие с похмелья и от комариных укусов рожи своих друзей.

В отличие от всех гостей и хозяев сам он был свеж, молод и весел. У него был такой вид, будто смертную казнь ему заменили на пожизненное заключение.

– Все путем, – вяло ответил Сергей Батуев, – за тебя! – и опрокинул в рот стакан с самогонкой.

– За новую советскую семью, – поддержал тост Илья заплетающимся голосом. – Брак – это не только союз двух любящих сердец, это главное звено в бесконечной цепи поколений, орудие эволюции, опора государства, ячейка общества.

– Да-а-а, жене твоей повезло: хороший конец на дороге не валяется, – поддержал друга Сергей, пальцем щелкнув Ярослава ниже пояса на уровне ширинки.

Сибиряк скоропостижно женился последним из этой троицы. Первым ушел под венец любвеобильный Илья, еще на третьем курсе: такая вот была любовь, большая и чистая. Следом за ним тащить на своем хребте семейное ярмо со стервозной бабой (правда, тогда он об этом даже не догадывался) отправился Сергей. Теперь вот настала очередь тридцатилетнего Ярика.

Тут Илья почему-то вспомнил Велосипед. Так он и его друзья называли про меж себя их общую подругу, работающую в политеховской столовой поварихой. То ли потому, что худая она была, как тощая корова, то ли потому, что всем давала покататься на себе. Но, несмотря ни на что, девка она была хорошая. А главное – безотказная. Во всяком случае, для него Велосипед была чем-то вроде спасательного круга. И сейчас бы Илья не отказался воспользоваться ее сексуальным гостеприимством.

– Безопасность и целостность своей семейной жизни я вам гарантирую, – такое было ответное слово молодого и счастливого мужа.

С этими словами Ярослав обнял друзей за плечи.

– Пойду к жене. Долг. Никуда не денешься. Сами понимаете, – сказал он.

– Давай, мысленно мы с тобой. Да, забыл сказать: как бы тяжело с бабами ни было, надо держаться.

– Об этом не надо. Сейчас мне тесть мой сказал, что если Светку брошу или налево ходить начну, то он меня в коровнике сгноит или в выгребной яме утопит. Это он может, – прошептал он. – Посмотрите на него, – указал он кивком головы на краснорожего тестя, сидевшего среди своих родственников, – сразу видно, что он сын репрессированного в годы первой коллективизации кулака-мироеда. Он мне так и сказал: я – потомственный крестьянин, на земле стою прочно, двумя ногами, а не ползаю раком на карачках. Внуков мне народите, говорит, наследников. Внуки – это самые любимые дети. Им эту страну поднимать.

– Лучший друг у зятя есть, называется он тесть, – нараспев сказал полухмельной Илья.

– А я зять – не хрен взять. Пока не хрен взять, – ответил жених.

– Сам выбирал родственников, – поддержал Илью Сергей. – Мы с радостью разделяем твое горе.

Тут три товарища дружно рассмеялись.

– Единственная дочь, я ее, говорит, специально Светланкой назвал, чтобы свет от нее на меня падал и путь мой жизненный освещал, – продолжал между тем Ярослав.

– Философ твой колхозный тесть. Ты сам-то из такой же деревни? – спросил Илья.

– Не, я из Большого Елова. Это совсем в другой стороне. На запад надо ехать, в сторону Казани и Москвы.

– Такая же дыра, наверное. Колхоз имени взятия Бастилии парижскими коммунарами или «Путь к социализму», сокращенно «Пукс».

– Может, и «Пукс», может, и дыра дырой, но люди сейчас там живут лучше, чем в городах вонючих, – живо ответил Ярик. – На подсобном хозяйстве и на подножном корму. Денег только не платят.

– Фазер у тебя тоже председатель колхоза, из мироедов? – вяло засмеялся Илья. – А может, из староверов-кержаков?

– Сам ты кержак. Директор школы он. Историю преподает и музеем местным заведует. Меня в честь Ярослава Мудрого назвал. Ладно, отдыхайте. Света, иду! – прокричал он молодой жене, когда та засияла в дверном проеме двухэтажных председательских хором.

Не успел он встать, как кто-то с другого конца стола громко заорал:

– Ты куда, молодой? Стоять! Горько! Горько!

– Ну, Светка, держись, – крикнул Ярослав жене и, взяв ее на руки, смачно впился своими губами в ее, как писали в древних книгах, пунцовые уста.

– Раз! Два! Три!.. – весело кричали гости. – Шестнадцать… Двадцать три… Двадцать пять!..

– А ты откуда родом? – спросил Сергея Илья, когда Ярик и Светка, доставив гостям массу приятных эмоций, свалили в домашние покои, и указал на пустую тару. – Наливай. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.

– Верно говоришь. Семь раз отмерь, один – отъешь. Какой же русский не любит острой еды? – подытожил Батуев, разливая самогонку по граненым стаканам. – А знаешь, пить и закусывать – то же самое, что ехать и тормозить.

Самое странное, что, несмотря на долгую дружбу, Новиков до сих пор не знал, из какого населенного пункта прибыл в Закаменск Серега Батуев. Как-то все не до того было.