У Ильи на такой товар даже были свои постоянные покупатели. Ну и Маринэ с ним делилась. В общем хорошая была подработка к инженерской зарплате с ее премиями, прогрессивкой и уральскими. Левые деньги, как известно, никогда лишними не бывают.

Кстати, «просто Мария» позднее ушла в частный бизнес, организовав кофейню, одну из первых в Закаменске. И здесь эта очень предприимчивая мадам была на высоте: она молола кофе вместе с жареным… горохом из расчета пятьдесят на пятьдесят. Смесь эту под громкими названиями «капучино», «американо», ну и, естественно, «кофе по-турецки» разливала в чашки и учтиво подавала клиентам. Шло нарасхват. Клиенты, нахваливая эти мало чем отличавшиеся по вкусу друг от друга напитки, даже не подозревали, какую бурду они пили.

Эта пышнотелая Марианна несколько раз предлагала нашему утешителю одиноких женщин жить вместе, обещав вкусное домашнее питание, уют и тепло трехкомнатного очага и деньги на карманные расходы, сколько пожелает. Жила она, как и работала, в поселке в Крохалях.

Стоит сказать еще и вот о чем. Жена Ильи служила в музыкальной школе. Поэтому, как и ее ученики, имела каникулы четыре раза в год, чем хорошо и умело пользовалась. Она называла их командировками.

Помимо музыки и искусства вообще Галина, так ее звали, увлекалась модой, отдавая предпочтение не банальным джинсам и импортному ширпотребу, а индивидуальным вещам, подчеркивающим ее исключительность, причем пошитыми не кем-нибудь, а самим мэтром Вячеславом Зайцевым и его модельерами. Иными словами, деловому и спортивному она предпочитала романтический стиль. Короче, видно ее было издалека.

А дело в том, что однажды, будучи в Москве и блуждая по магазинам в поисках импорта, она случайно обнаружила Дом моды этого кутюрье, что на проспекте Мира, недалеко от кольцевой станции метро, и была поражена моделями, выставленными на всеобщее потребление.

Она стала постоянной клиентшей этого модного дома, перезнакомившись чуть ли не со всеми модельерами и закройщиками. Купит, привезет в Закаменск. Месяца три-четыре поносит сама, затем выгодно продаст. И снова в Москву, на очередные каникулы, то бишь в командировку. Про Илью тоже не забывала. Поэтому сослуживцы его за глаза иногда называли стилягой или фирмачом.

В общем, в деньгах семейство Новиковых не особо нуждалось. На жизнь хватало.

И еще один момент. Как мы уже знаем, Илья хотел быть журналистом. Но, не поступив в МГУ и достаточно рано женившись, мечту не бросил. Он, еще учась в «политехе», окончил факультет общественных профессий, так называемый ФОП, по журналистской специальности. Пописывал в институтскую многотиражку статейки о дискотеках, о редких фильмах, показываемых в городском киноклубе, и о новинках в мире рок-музыки.

А затем, уже после окончания института, кроме всего прочего, подрабатывал в краевой молодежной газете «Комсомольская гвардия», поставляя туда в основном примерно такие же материалы о том же самом, то есть о музыке и кино. Платили там, правда, внештатникам сущие гроши, едва хватавшие на бутылку водчонки, но, как он сам гордо говорил своим товарищам, искусство не продается, поскольку оно бесценно.

– Ван Гог ты наш, бессребреник. Ну-ну, – говорил ему практичный Ярослав.

– Зато я очень добрый человек. За это меня уважают мужчины, любят дети и боготворят женщины.

– За это тоже бабки платят?

– Щас.

Илья всегда хотел быть писателем. С детства. Мысль эта еще больше укрепилась после того, как в восьмом классе как лучший ученик он участвовал в городской олимпиаде на лучшее сочинение на «сексуальную» тему, посвященное какому-то очередному юбилею комсомола с громким названием «Есть у революции начало, нет у революции конца». И стал победителем. В качестве приза ему вручили миниатюрный десятитомник произведений не банального Толстого или какого-то там Пушкина, а самого Ленина.

– А как ты вообще из инженера превратился в писаку? Чего-то я не догоняю, – спросил Сибиряк.

– Да никак. Писательству нельзя научить. Либо у тебя есть этот зуд, либо его нет. На журфаке могут научить только тому, как правильно расставлять запятые, и втемяшат в башку, чем отличаются друг от друга антонимы, омонимы и синонимы. А это мне, как сейчас говорят, фиолетово.

Сам Ярослав прочитал, как это ни смешно, всего две книги: «Муму» Тургенева да сборник рассказов о Шерлоке Холмсе – да и то когда лежал в больнице с ангиной. Делать ему в перерывах между уколами и приемом пилюль было нечего. Случилось это знаковое событие у мудрого Ярослава в девятом классе.

«Не мое это, – говорил он. – Не книги ума прибавляют, а жизнь».

С этим трудно было не согласиться. Но у Ильи на этот счет было свое мнение.

– Да, я не получаю в этой газете больших денег и, может быть, не буду получать никогда. Но не это главное. Главное то, что я всю жизнь мечтал быть писателем, наконец им стал и менять свою мечту на деньги не буду, – ответил Илья.

По этому поводу он вспомнил стихотворение Якова Полонского, не очень известного в широких кругах русского поэта. В школьные годы ему попалась очень интересная книга – сборник стихов русских поэтов XIX века. И там он прочитал:

– Писатель должен жить как народ. Если он живет лучше, значит, пишет хуже. Так что моя фамилия – Россия, а Новиков – мой псевдоним.

Со своей музыкальной женой Илья шлялся по разным тусовкам, на которых худосочно-очкастые представители городской богемы обсуждали зарубежные фильмы, которые никто из них не видел, спорили о столичных спектаклях, на которых никто не бывал, и зловредно обсуждали вражеские новости о советской перестройке из вещаний «Голоса Америки» и радио «Свобода».

Правда, уже наступала эра видеомагнитофонов, когда все вышеперечисленное можно было увидеть на 180-минутных вэхаэсовских кассетах, особенно это касалось кинофильмов, но стоили эти зарубежные носители информации очень дорого: одна кассета – одна зарплата рядового инженера. И еще один момент: на советский рынок поступали в основном не шедевры мирового кино или театра, а гнусаво переведенные тупые боевики с Ван Даммом, Шварценеггером и Брюсом Ли. Кроме того, они были ужасного качества, поскольку переписывались десятки раз, но этого было вполне достаточно для подобных киношлягеров, где искусство и не ночевало.

На одном таком культурном сборище Илья однажды даже чуть не набил морду одному излишне рафинированному интеллектуалу, внешне похожему на профессора Плейшнера в детстве.

Как было принято в советские времена, в тесном шестиметровом бабушатнике, то есть на кухне, у подруги жены собрались малознакомые друг с другом интеллигенты. Водка, селедка, капуста, вино, то да се. Непонятно где раздобытая банка греческого апельсинового сока. Короче, кто что принес. Под вонючий дым говенных болгарских сигарет «Стюардесса» и картавое звучание «Машины времени» на задроченном бобинном магнитофоне «Соната», за свое «высококачественное» звучание более известном в народе как «Сатана», заговорили о шибко интеллектуальной литературе, образцы которой можно было иногда почерпнуть из журнала «Иностранная литература». Речь зашла о книге Джона Апдайка «Беги, кролик, беги». Среди присутствовавших читал ее только этот хилообразный очкарик, взахлеб призывавший всех собравшихся сделать то же самое, иначе типа считать за людей никого из них не будет.

Спору нет, книга хорошая. Но с этой книги переключились на советскую литературу. В частности, на роман «Вечный зов», по мотивам которого только что на экраны телевидения вышел одноименный многосерийный фильм. Очкастая сволочь начала зло и подло иронизировать и над самим романом, и над теми, кто смотрит сериал, сказав, что такое говно сделано об отсталом совковом быдле и для такого же совкового быдла, у которого вся биография на лбу написана: ПТУ, армия, завод, да еще для тупоголовых спортсменов, в чьих дебильных мозгах одна извилина. А вот Апдайк – это то, что доступно и понятно только таким особо избранным личностям, как он. Иными словами, тот не человек, кто не читал Апдайка.