Вчера были на именинах у Боткина. – Имеется в виду Боткин Сергей Сергеевич (см. коммент. 5-41).

«Мертвый город». – Упоминания Д’Аннунцио и его пьесы «Мертвый город» появляются в дневниках А. Г. Коонен на протяжении 1906–1909 гг. В ее мемуарах есть фрагмент, посвященный взаимоотношениям с этой пьесой: «Вольнослушательница театра Вендерович взяла для показа Владимиру Ивановичу одну из коронных ролей Дузе – роль слепой Анны из „Мертвого города“ Д’Аннунцио. Меня она просила сыграть в этом отрывке тоже сильную трагическую роль Бьянки-Марии. Я так увлеклась этой работой, что некоторое время не могла думать ни о чем, кроме „Мертвого города“. Не замечая некоторой искусственности пьесы, я вкладывала в образ Бьянки весь пыл моей души. <…> Примерно через месяц Владимир Иванович назначил день показа. <…> Через некоторое время нас смотрел Станиславский. Он показался мне взволнованным и даже немного растерянным. <…> Много лет спустя мне показали выдержку из хранящегося в архиве письма Немировича к Станиславскому, в котором он упоминает о показе „Мертвого города“» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 82). В этом письме Вл. И. Немирович-Данченко писал К. С. Станиславскому: «…месяца полтора назад меня школа в полном составе просила разрешить заниматься с нею [М. Н. Германовой]. Зная, как точат на нее зубы многие из наших дам, я отказал в официальном утверждении ее преподавательницей, а сказал, что ничего не буду иметь против ее частных занятий. <…> Вчера она просила посмотреть сцену из „Мертвого города“ – Коонен и Вендерович. <…> …я давно не помню, чтоб такой безумно трудный в литературном смысле отрывок я прослушал (два раза) с чувством удовлетворения в смысле простоты, интеллигентности и понимания возвышенных чувств. Не то что М. Н. понимает это, но свое понимание она великолепно вложила в души этих молодых девиц, и те живут этим пониманием. Пусть это мало сценично, не ярко, но это искренно и на высоте красивых образов. Вендерович меня мало интересовала. Что же касается Коонен, то я был поражен серьезностью и глубиной переживания ее роли. Из веселенькой Митили стала 20-летняя девушка с серьезным взглядом, устремленным в самые глубины душевной красоты. Суметь схватить в Д’Аннунцио эту красоту и суметь вложить ее в душу девушки, которая до сих пор знала только Митиль и автомобиль Тарасова, – согласитесь, это такая победа, на которую не многие из наших способны. Да и кто? <…> …я не вижу никого из наших преподавателей – ни Москвина, ни Лужского, ни Александрова, ни Савицкой, ни Халютиной, кому бы я с таким доверием поручил заняться Коонен и пробудить в ней серьезные девические струны. <…> И давно уже я не видел среди наших учеников такого трепетного отношения к своей работе. Давно не видел, чтобы ученицы вместе с своей преподавательницей так волновались, горели и любили друг друга. И насколько все это, о чем я Вам пишу, насколько это неизмеримо выше всего того, что так заполонило наш театр! <…> Коонен вчера я очень похвалил» ([Декабрь 1908 г.] // Немирович-Данченко Вл. И. Творческое наследие. Т. 2. С. 68–69).

Более поздняя запись. Возможно, она относится к словам из письма Вл. И. Немировича-Данченко к К. С. Станиславскому по поводу автомобиля Н. Л. Тарасова, приведенным в комментарии.

Пушкино – дачное место, расположенное в непосредственной близости от одноименной станции Московско-Ярославской железной дороги.

Папа – Коонен Георгий (Георгий-Северин) Осипович (1850?–1919?) – судебный поверенный фламандского происхождения. Рассказ А. Г. Коонен об отце более чем колоритен: «Родился он в Вильно, мать его была полька, отец бельгиец. Где он учился, что окончил, чем занимался в юности, мне всегда было неясно. У меня, например, сохранилась афиша симферопольского городского сада, извещавшая, что „знаменитый пиротехник Георгий-Северин Коонен сожжет блестящий фейерверк“. Отец рассказывал, что он рано ушел из дому и много странствовал по свету. Позднее выяснилось, что, попав на какой-то греческий остров, он женился на красавице гречанке из местного высшего общества, потом, оставив молодую жену, уехал по делам в Россию. <…> Приехав в Москву и в первый же день проходя по Леонтьевскому переулку, отец увидел мою маму. <…> …она не могла устоять перед его обаянием, добротой, открытым характером; отказав богатому жениху, она вышла замуж за папу. Важные родственники были шокированы, и мама почти прекратила всякие отношения с ними.

Разумеется, она ничего не знала о том, что где-то в Эгейском море у ее мужа есть другая законная жена. Я думаю, что он и сам со свойственной ему легкостью мыслей позабыл об этом. Но как-то к нам в дверь позвонил красивый смуглый мальчик и спросил, где он может повидать дедушку. Это оказался сын дочери моего отца, о существовании которой он и не подозревал. Она родилась уже после его отъезда. Произошла ужасная сцена, совсем как в старинной мелодраме. Мама горько плакала, но в конце концов простила отца, и все осталось по-прежнему.

<…> Когда я была маленькая, отец часто рассказывал нам, детям, о каких-то мифических фламандских предках. Он недолюбливал бельгийцев, говорил, что они мелкие буржуа, и восхищался фламандцами. „Помни, ты фламандка, фамилия Коонен не склоняется“, – говорил он, посадив меня к себе на колени» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 10–11).

Как и в случае с годом смерти матери А. Г. Коонен, год смерти отца тоже вызывает сомнение (хотя именно 1919 год выбит на могильной плите Северина Коонена и подтвержден документами в конторе Введенского кладбища), поскольку в мемуарах сказано, что за время отсутствия актрисы в Москве в связи с продолжительными зарубежными гастролями Камерного театра 1930 г. (апрель – октябрь) умерли ее отец и няня (см.: Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 337). Расхождение в вариантах даты смерти в 11 лет выглядит очень странным, но о существовании какого-то другого Северина Коонена сведений нет, а в той же могиле позже похоронен целый ряд членов семьи А. Г. Коонен.

…письмо от Василия Васильевича [Лужского]. – Найти письмо не удалось.

…если я провалю роль… – А. Г. Коонен имеет в виду роль Верочки в «Месяце в деревне» И. С. Тургенева. Первые беседы К. С. Станиславского с участниками будущего спектакля состоялись еще на гастролях в Петербурге весной 1909 г., с началом сезона предполагалось приступить к репетициям. Роль Верочки не стала ни провалом, ни триумфом А. Г. Коонен и уж точно не стала ее любимой ролью: «Образ Верочки казался мне голубым, ее смирение и наивность в первых актах никак не увлекали меня. Втайне у меня даже шевельнулась мысль: „Вот если бы Наталья Петровна!“, но я даже самой себе не решилась бы в ней прямо признаться, прекрасно понимая, что ни как актриса, ни как женщина я до этой роли еще не доросла.

Мне казалось, что Коренева гораздо больше, чем я, подходит к Верочке, и я прямо заявила об этом Константину Сергеевичу. Он очень удивился, сказал, что впервые слышит от молодой актрисы, получившей роль, что другая актриса может сыграть ее лучше, и даже похвалил меня за это. Но тут же добавил, что в педагогических целях считает для меня необходимым работать над ролью Верочки, тем более что в этом сезоне нет другой подходящей для меня работы. Все же душа у меня к Верочке не лежала. Я, ссылаясь то на нездоровье, то на зубную боль, начала придумывать всевозможные предлоги, чтобы не бывать на репетициях, надеясь, что Константин Сергеевич в конце концов махнет на меня рукой. Скоро я настолько отстала от общей работы, что уже невозможно было ввести меня в репетиции. Но Константин Сергеевич, как всегда твердый и упорный в своих решениях, время от времени начал вызывать меня к себе в Каретный ряд на отдельные занятия» (Коонен А. Г. Страницы жизни. С. 99–100). Премьеру играла Коренева, и рецензенты довольно единодушно ее превозносили. О своем выходе в этой роли А. Г. Коонен вспоминала: «Должна сказать, что мое выступление в роли Верочки, которая была для меня, по существу, не больше чем ученическая работа, прошло хорошо. Константин Сергеевич был очень доволен, даже пригласил посмотреть меня Н. Е. Эфроса, с мнением которого он очень считался. Но Верочка по-прежнему не увлекала меня. Кроме того, введенная с одной только репетиции на сцене, я чувствовала себя связанной в этом красивом, строго размеренном спектакле. Я никак не могла свободно войти в атмосферу этих стильных живых картин, созданных прекрасным художником Добужинским, которые про себя я называла царством спящей красавицы. Я рассказала обо всем Константину Сергеевичу и попросила его, поскольку экзамен я выдержала, в спектакль меня не назначать. Еще один раз по его настоянию мне все же пришлось сыграть Верочку во время гастролей в Петербурге. На этом мое участие в „Месяце в деревне“ кончилось» (Там же. С. 101).