Противны мне страстные взгляды Василия Васильевича [Лужского] – противны его прикосновения, хочется чистого хорошего чувства, доброго теплого отношения…
Затосковала [душа моя. – вымарано] по какой-то чистоте – опротивела мне пошлость людских отношений.
После «Птицы».
2 часа ночи.
Я не могу уже больше писать. Я чувствую [свое. – зачеркнуто], как никогда,
бессилие слова.
Рассказать о том трепете, который внутри меня, – нет возможности. Слова кончились. Слов нет больше390.
Ясно одно – живет скорбь внутри меня, и с ней я и умру, и полного счастья для меня нет. Оно есть в том, что мне дает жизнь, – но его нет в душе.
Внутри меня или беспокойство, [минутами. – зачеркнуто] или апатия – когда от отчаянья тупеет боль, или порывы радости и веселья от окружающей меня огромной странной жизни. И еще – вспышки любви – той большой [слово вымарано].
О новом увлеченье391 я стараюсь забыть. Это ненужно и унизительно.
[Васечка – это. – вымарано] единственное, прекрасное, что встретилось мне на пути, и его люблю я.
Он – один.
Опять он один.
Сочельник. 3 часа ночи.
После «Кабаре»
392.
Звонят колокола.
Свеча горит на столе.
[Ночь. – зачеркнуто.] Тихая голубая рождественская ночь глядит из окон.
Думы теснятся.
Любить хочется.
[Вчера в «Cabaret» – я любила их обоих и презирала себя. – зачеркнуто.]
Я не могу отогнать воспоминания о том, что было вчера.
Я слушала Вас. – любовалась им, любила его всем, что есть во мне прекрасного, и вся я [отвечала на ласки Николая Лазаревича [Тарасова]. – зачеркнуто] рвалась к Николаю Лазаревичу, пьянела от малейшего его прикосновения [его руки. – зачеркнуто], рвалась к нему всем своим телом…
Это ужасно?
Не знаю.
1‐й день празд[ников]
. 2 часа ночи.
Была у Станиславского.
Как он верит в меня393.
Мне жутко…
Я могу не оправдать его надежд.
И что тогда…
«Паденье с высоты…»
Спрашивал меня, что мне хочется играть на будущий год.
Сказала ему про Гильду394.
29 января [1909 г.]. Четверг
1 час ночи.
Сейчас прочитала из летней тетрадки несколько строчек, и вдруг так страшно опять захотелось писать.
Ведь столько всего копится в душе – такой ворох настроений и впечатлений от огромной жизни, что внутри [меня. – зачеркнуто] и вокруг меня, а вылиться этому всему некуда – и [слово вымарано] и бьется это в душе [три слова вымарано].
Вот уже 6 месяцев прожито
новых
… И что же… Все покойно, все гладко…
Успех, ухаживанья, похвалы, поклоненье…
Нет терзаний и слез, что были той зимой, нет этой мучительной тяжелой апатии.
Но есть ли радость?
Ведь она – должна быть.
Ведь жизнь дает мне только прекрасное.
Где же радость?
Радость молодости, побед, успеха?
Пусто в душе.
[Несколько слов вымарано] нет трепета, нет того безграничного порыва, стремленья [слово вымарано].
Я [возьму. – вымарано] Вас.
Он будет моим…
Эта последняя борьба.
Ведь нет у меня никого, кроме него.
Душа моя становится все более и более жестокой, все более [и] более разочарований и презренья к людям. Он один – мое прекрасное. Ведь так много дает мне жизнь. Почему же
он
– не со мной, когда [к нему стремлюсь я. –
вымарано] –
его
я хочу.
Я буду бороться.
Рухнула моя красная башня395, но я воздвигну новую – [еще] более высокую, еще более [пре]красную.
19 февраля [1909 г.]. Четверг
Еще одна победа. «Три сестры»396…
Все хвалят, все в восторге.
Скоро я уверую, что я – талант.
[Да. – вымарано.]
А тяжесть в душе невероятная.
Когда чуть останусь одна – и выползет воспоминанье о той ночи. Хочется кричать на весь мир…
Рассказала Вас., и еще тяжелее стало.
Весна идет.
Душа трепещет [веселостью. – вымарано] такой большой радостью. Стук колес, грязь на мостовых.
Весенний шум.
Баттистини397.
Хочется лететь.
Любить хочется.
25 марта [1909 г.]. Среда [Петербург]
Второй день я в Петербурге398.
Живу чинно с Костей [К. С. Станиславским] в Английском пансионе399. Думаю много о Вас. и Николае Лазаревиче [Тарасове].
«Жив, значит, курилка…» Все время звучит в ушах. И смотрит то [молодое] радостное светлое лицо, как тогда, в ту нашу первую весну400…
И опять ранним рассветом ехал извозчик, и [тихая. – вымарано] светлая радость трепетала в душе, и весенние надежды теснились, и [все тихий. – вымарано] поцелуй [звучал. – вымарано]…
[Прошел год, а когда мы вошли в подъезд, когда снова. – зачеркнуто.]
И то же «спи спокойно, Аличка»…
А ведь прошел год.
Год, который мы прожили как чужие…
А разве мы чужие?
Разве не один он у меня…
А я? Разве я ушла из его жизни?
Наши жизни – раз соприкоснувшись, не расстанутся никогда.
Теперь я в этом уверена.
Мы можем годами встречаться холодные и далекие друг другу, но настанет день, настанет весеннее утро, и снова он скажет – «милая», и снова я повторю «ты один у меня»…
Есть между нами – неуловимая духовная связь, есть что-то, чем мы спаяны неразрывно…
Утро.
Пью кофе. Через спущенную штору пробивается солнце. Вчера был тоскливый день…
Я грустила и казалась себе неинтересной и скучной. Волнуюсь за «Птицу»401.
Утро.
Живу мыслью о том, когда приедет Вас. Повторится ли весна?
Сегодня генеральная «Птицы»…
Есть предчувствие, что такого успеха, как в Москве, не будет.
2 часа.
Ужасающая погода. Снег, слякоть, скучное серое небо.
От репетиции отпустили. Пойду бродить. Куда, зачем? – Все равно. Мне как-то грустно, а хочется быть веселой и радостной. Хочется быть такой, чтобы всех радовать, у всех вызывать улыбку…
Сейчас получила от Юргиса402 письмо. И стало еще тоскливее. Зачем люди так хорошо обо мне думают? К чему эти слова – «вы вся – благодеянье, вся – умиленье»…
Какое же я благодеянье?
Кому дала что-нибудь, кроме горечи, грусти или своего неясного томительного стремленья куда-то… смутного всегда неудовлетворения.
Я – большая, нет, этого мало, я – великая обманщица.
