___
Часы на башне бьют 12.
Пора спать, но как-то не хочется. Теперь мне не грустно.
Я рада, что завтра буду в Москве в своей комнатке, со всеми своими вещами.
То, что здесь – это было временно, это было не мое.
Мое все – там.
Там [несколько слов вымарано] все мои сокровища.
Там пунцовые розы [две строки вымарано] и много-много всяких [других. – вымарано] мелочей…
Там целая кипа моих милых нелепых тетрадочек. Над которыми я и плачу, и смеюсь, когда перечитываю…
Много там…
А сколько пережито в этой маленькой уютной комнатке…
Сколько отчаянья, слез, радостного смеха видели эти стены…
Там все мне так дорого…
Все – родное…
В Москву, в Москву!
Иду спать.
Прощай, дача!
Новая жизнь начинается!
3 августа [1907 г.]. Пятница
Москва
½ 9‐го вечера.
Грохот извозчиков с улицы, шум голосов, смех. Я у себя за столиком…
Чувствую какую-то странную усталость, и как-то не по себе…
Не то что-то…
Сегодня уже была репетиция317…
Репетиция… Как-то странно звучит…
Как скоро, Боже мой, как идет время!
Мне грустно сейчас. Мне жаль чего-то, что прошло…
Завтра идти в театр…
Странно… сейчас думаю об этом и не ощущаю никакой радости.
4 августа [1907 г.]. Суббота
Утро.
Оказывается, была не репетиция, а читка.
Сегодня назначено опять.
Не хочу идти…
Лицо такое ужасное, что страшно показаться… На носу красное пятно, глаза усталые, вид опущенный.
С восторгом бы уехала на эти 2 дня на дачу, да едут Дивовы318 и Маня319– тоже не радость толочься все время в народе… Лучше уж останусь здесь и до вторника не буду показываться на улицу. Ко вторнику, может быть, пройдет. Жаль, что Варвара Николаевна320 будет эти 2 дня здесь, горько мне сейчас… Тяжело… Так рвалась в Москву – и вот с первых же минут горе, разочарованье… Когда, проснувшись утром, я поглядела на себя в зеркало, – мне хотелось разрыдаться…
Не знаю, может быть, это глупо – но не могу я показаться на глаза кому-нибудь из наших такой ужасно неинтересной… Не могу… Пусть это ложно, глупо… Сил нет…
1 час дня.
Ужасно тяжело, нестерпимо!
За что, Господи, за что?!
Опять тупая вся от боли…
Звонилась по телефону к тете Вале, думала от нее узнать какие-нибудь новости.
Но она сама не была еще в театре и знает только, что поженились Бурджалов с Савицкой321, что женился Вахтанг [Мчеделов] на какой-то француженке322 и что Коренева здесь уже, приехала из Швейцарии и очень хорошо выглядит – вот все, что узнала от нее.
Нет, я положительно с ума сойду!
В такие минуты жизнь теряет для меня всякий смысл, всякую цену. Мне не страшно умереть.
Господи, за что?
7 часов вечера.
Колокола звонят…
Мне грустно… Так болит душа!
Господи, не оставляй меня!
Пошли мне силы все перенести!
Дай мне мужества!
Я хочу быть сильной, стойкой!
10 часов вечера.
Сейчас прошлась немного по улице… Душно…
Вспомнилась лавочка над обрывом, сосны ласковые, и сердце сжалось тоскливо…
«Там хорошо нам, где нас нет…»
С каким бы восторгом я уехала сейчас вон из Москвы, за тридевять земель.
Я гадкая, завистливая, от этого мне еще тяжелее жить.
Накануне моего отъезда из дачи шарманка жалобно выводила перед террасой – марш из «Трех сестер». С ним уезжала из Москвы, с ним и обратно вернулась323. Это что-то роковое.
5 августа [1907 г.]. Воскресенье
Вид немного лучше.
Но синяки под глазами – ужасные.
Настроение покойнее немного.
Приехала мама.
Напугали ее папиной болезнью, и она прискакала сегодня сама не своя. Я как-то мало беспокоюсь за папу – по-моему, пустяки, легкое засорение кишок и больше ничего…
Ах, Господи, Господи, вот уж правда, человек предполагает, а Бог располагает.
Думала ли я, что придется так проводить время в Москве.
Сижу – вся растерзанная, распущенная, некрасивая, боюсь нос высунуть на улицу, чтоб только не встретить кого из наших.
Тоска, боль внутри, и даже думая о встрече с Вас. – не ощущаю живой радости.
Так как-то тупо [все внутри. – вымарано].
Вчера вечером думала о Кореневой, представляла ее себе – интересной, хорошенькой, изящно одетой, веселой и радостной, и рядом поставила себя – зеленую, истощенную, некрасивую, и опять скверное, завистливое чувство охватило душу, и ревность к Вас. – не знаю почему, [откуда. – вымарано].
Ведь он мне сам как-то говорил, что она ему не нравится, – и вдруг откуда-то – ревность…
А впереди работа, много работы.
Господи, Господи, очисти мою душу, помоги мне жить!
Понемногу успокаиваюсь.
Легче значительно.
Завтра, быть может, Вас. будет уже в Москве. Завтра…
Сейчас я улыбаюсь…
И как-то странно…
Я все еще не могу одуматься, не могу собрать мысли в порядок…
Вчера я думала о нем, о нашей встрече, и в первый раз за все время сообразила, что этот месяц нам, вероятно, редко придется видеться: ведь
последние
дни Нина Николаевна [
Литовцева] здесь. Ему совестно будет лгать, опять, как тогда, в Петербурге, «стыдно будет устраивать себе празднички», когда рядом – живая душа раздирается и единственный близкий человек – он.
Да, Господи, Господи, как мне страшно!
Работать надо, работать!
Опять перезвон колокольный…
Мир и утешение сходят в душу [вместе. – вымарано] с этими [слово вымарано] звучными торжественными ударами.
Горят лампадки…
Вместе с мамой вошел какой-то уют в комнаты.
Все приняло опрятный, более жилой вид.
Милые старички. Так трогательно было смотреть на них – когда неожиданно вошла мама и папа нежно прижался губами к ее руке…
Я едва удержалась, чтоб не разреветься. Какие нервы отвратительные!
Боже мой, Боже мой, как жить дальше?
Вчера я целый день едва сдерживала себя, и от каждого слова, обращенного ко мне, готова была рыдать…
Плоха, плоха, Алиса Георгиевна!
Сейчас много пели с мамой. Голос звучит удивительно хорошо… Такой стал плотный, [слово вымарано] густой. Эх, теперь бы только подобраться как следует, встряхнуться – и почувствовать, что мне 19 лет324…
Ведь у меня жизнь впереди!.. Жизнь! Целая жизнь!
А я ною…
10‐й час.
Опять пошла немного прогулялась.
Вечер душный, знойкий, луна, звезд много.
Ходила по Спиридоновке…
Тихо там, народу мало, славно…
Утро.
Думаю сегодня выйти днем на улицу. Вид хотя и скверный, да уж все равно…
Боже мой, Боже мой, вероятно, завтра увижу Вас.
4 часа дня.
Мне противно перечитывать свои дневники за гимназические года. Сколько там пошлостей, Боже мой, Боже мой.
Какое вечное огромное спасибо Вас. и театру! От какой ямы они меня спасли…
10 часов вечера.
Вид ужасный. Не знаю, как показаться завтра в театр. А пойти надо – узнать, что и как.
Страшно как-то…
К Вас. звонилась по телефону – говорят, не приезжал еще, хотя, может быть, он нарочно распорядился так, чтобы не очень надоедали…
