Машинально бегаю всюду – нигде не видно…
Несколько раз встречаю [Подгорного289]. Каждый раз он спрашивает: «Не видели Качалова?»
«Нет», его нет…
Вещи в вагоне…
Хожу быстро взад и вперед по перрону…
Глаза жадно ищут в толпе – знакомую голову…
Мысли путаются…
Одно только, одно…
Увидать его еще раз!!!
Непременно…
Во что бы то ни стало увидать!
Первый звонок…
Сердце бьется, стучит сильно, сильно…
Я должна его увидеть…
Еще раз… Один последний раз!
Издали!
Нет, нет…
Его нет…
Второй звонок…
В голове все спутывается, внутри пусто делается, точно оборвалось что-то и упало…
Страшно, жутко, пусто…
Медленное ритмичное постукивание поезда…
Мыслей нет, холодно, жутко…
Утро… раннее…
Открываю глаза…
Нежная молодая зелень, белые как снег стволы березок. Молодой весенний лес, весь обрызган солнечными лучами, весь воздушный, прозрачный…
Небо ясное, чистое…
Хорошо стало…
Кругом еще спят…
Слезать неудобно – разбудишь…
Подождала немного…
Потом сползла, умылась…
Скоро… скоро Москва…
Опять защемило внутри…
Поезд замедлил ход…
Пассажиры засуетились, надевают шляпы, торопливо собирают вещи…
В ушах звенит: Москва, Москва.
Колеса дребезжат по грязным мостовым, свежо… ветер – холодный!..
В голове пусто…
Все равно, все равно…
Дом Мозжухина290…
13 лет в нем…
Все такой, как был…
Нет в нем перемены…
Вхожу в переднюю…
Странное чувство… голова кружится, ноги подкашиваются, страх в душе… губы шепчут: «Господи… Господи…»
Оглядываюсь кругом…
Все по-старому…
Мучительно заныло что-то внутри…
Да… все так, как было.
А я – не та… –
я другая.
[13 строк вымарано.]
Вошла в свою комнатку…
Вспомнилось то чудесное утро, красные розы… Вот они висят, завернутые в вату – сохнут…
Улыбнулась…
[15 строк вымарано.]
Вася, Вася!..
Когда никого нет в квартире, я громко произношу его имя… громко повторяю: Вася, [слово вымарано].
И тихая грусть охватывает, и голос звучит тоскливо…
Вася, Васичка, далекий!
27 или 28 мая [1907 г.]
Не знаю как следует
[Москва]
[27 мая 1907 г.] Воскресенье
Завтра на дачу…
Ну, что-то Господь даст.
Буду играть, петь, читать, дышать ароматным воздухом…
Боль улеглась…
Только минутами, когда проносится дорогой образ, – грусть охватывает, тихая, томительная…
И губы шепчут: Вася, Вася… родной… любимый…
И иногда кажется, что он слышит этот привет и рвется ко мне… и душа его где-то тут близко, тут около, и ласковое теплое облако затуманивает все кругом. Родной, любимый!
Письма все нет…
Думает ли он обо мне?
Конечно… Я верю ему…
Верю тебе, мой хороший, мой единственный.
Стала ужасно увлекаться музыкой. Часами [могу сидеть. – зачеркнуто] сижу около пианино… Перебираю аккорды, и они звучат в душе как-то по-новому, не так, как раньше…
Душа стонет, рыдает и поет, и сливается со звуками, и тонет в их глубине… И хочется плакать, смеяться, ласкать кого-то, целовать со страшным безумием, а потом выпустить из объятий и бросить в страшную пропасть, и хохотать над трупом, и рыдать над ним, и самой умереть, сильно и красиво… и хочется жить с безумием и страстью…
Мчаться с быстротой на крыльях таинственной, непроницаемой жизни, величаво вскидывать глаза на маленьких, ничего не знающих, не видящих людей, и кричать им с высоты – красивые, сильные слова; разбудить их души и, когда они с протянутыми вверх руками бросятся за мной с воплями жалоб и отчаянья, – броситься от них прочь в свое царство и трепетать от гордости и счастья. И чувствовать себя огромной, сильной и смелой…
___
Заиграл тоскливый марш из «Трех сестер»291. Шарманка старая, звуки дребезжат, и в душе тоже словно дребезжит что-то, надрывается больно-больно…
Боже мой, когда же кончится наша «нескладная жизнь»292…
Не могу, душа разрывается от этих звуков.
[Более поздняя запись]: Дача. Немчиновский пост.
28 мая [1907 г.]. Понедельник
12 ночи.
Небо ясное, бирюзовое…
Звезды…
Одна далекая, одинокая, ярче всех остальных…
[Решила, что это будет. – зачеркнуто] «моя» звездочка.
Зелень темная вся, тихая, как будто задумалась над чем… Стоит без шелеста, непроницаемая. Далеко в овраге туман густой слился с облаком – низким и хмурым, и кажется, что это угрюмая гора вытянулась вверх – [своей. – зачеркнуто] причудливой верхушкой и думает мрачную думу…
1 час дня.
[Два слова вымарано.]
В окно легкий ветерок…
Ласковый, шаловливый, скользит между ветками ландышей, приводит в трепет нежные, словно из воска, чашечки, и, ароматный, разливается кругом, забирается всюду, во все уголки…
Он здесь, он со мной… тут… Глядит ласково, хорошо из‐за склонившихся тонких веточек. Дорогое лицо…
Смотрю и оторваться не могу…
И встает, как живой, он весь…
Здесь, со мной…
Я чувствую его…
Чувствую его близость…
Все мне говорит о нем.
Все поет о нашей любви.
Щебечут птицы…
Шепчет ветер…
Таинственно прислушиваются сосны и ласково кивают мохнатыми, пушистыми ветками…
Солнце бросает яркие знойные лучи…
Он здесь…
Здесь, со мной…
Нас двое…
Двое тут, в этой комнате, и никто не знает, никто не подозревает об этом. Мы вместе…
Да разве мы разлучались когда-нибудь?..
Разве я бывала когда-нибудь одна?..
Нет – всегда в душе я носила его образ, всегда мы были вместе…
Любимый мой, единственный!
Всегда, всегда…
Всюду ты со мной!!
31 мая [1907 г.]. Четверг
Ветер за окном [слово вымарано] рыдает, дождь [слово вымарано] стучит по крыше, сосны темные, угрожающе нахмурились, поникли с грустью. Печальное небо в обрывках серых туч…
Тоскливо…
Сердце сжимается…
«В Москву, скорее в Москву!»
Два месяца!
12 дней прожито…
Уже…
Осталось
вчетверо
больше…
Там, потом, последние 2 недели [это. – зачеркнуто] пустяки: сборы, волнение, радость близкой встречи.
Только бы вот это «вчетверо больше», значит 48 дней, скорее бы прошли…
Боже мой, 48 дней.
Ведь это ужасно много!
½ 12‐го ночи.
Погода убийственная. Дождь, слякоть, сырость…
День тянулся без конца…
11 дней прошло с возвращения из Петербурга.
Это – много. Пронеслись незаметно.
Два месяца…
Ах, скорей, скорей!
Скоро я, вероятно, начну высчитывать часы и минуты.
Что там «у них»293?
Так же мрачно или, напротив, солнышко светит?
Почему-то сейчас представила себе Васичку в какой-то комнате, в большом кресле в углу – с закинутой вверх головой. В руке папироса…
Кто-то, здесь уже, играет на пианино…
Он сидит, слушает и [думает. – зачеркнуто] вспоминает маленькую любящую «девочку»…
Сегодня я много думала о нем. Живо вспоминала Петербург, его посещения.
Закрывала глаза, чтобы вид комнаты не [слово вымарано] разбивал иллюзии, и так ясно переживала опять это томительное чувство ожидания. – Вот, вот раздастся стук [в] дверь… [слово вымарано] И душа волновалась, как тогда, в те памятные дни…
