Жоржик [Коонен] [прослышал. – зачеркнуто] в театре [о том. – зачеркнуто], что на меня возлагается много надежд, и рассказал об этом дома. Мама теперь все отговаривает меня разговаривать с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко] относительно провинции и намекает на то, что меня оставят при театре.

Чудные они все…

На будущий год или – если вправду оставят в театре – на следующий поступлю в народный университет.

«Буду работать, буду работать!..»246

Сегодня снимали «Бранда»247. Когда готовили группу на 7 [картину], Василий Иванович еще заранее крепко взял мою руку в свою и прижал к себе, а потом, когда в ожидании снимания <так!> просили всех опустить руки, чтобы не уставать, Василий Иванович забрал и другую мою руку, и получилась странная группа в середине, отдельная от всех, – я, коленопреклоненная, и Василий Иванович на возвышении, держа меня крепко за руки. Когда я случайно обернулась, то увидала по лицам, что многие что-то поняли, чему-то удивились… Но мне было так хорошо, так [четыре слова зачеркнуты], что все равно не было никакого дела до остальных. И вот теперь мне все еще хорошо… Хорошо! Я так страшно люблю его! Боже мой, Боже мой, когда я вдумываюсь, углубляюсь в свое чувство, то представляюсь себе какой-то сумасшедшей!

Действительно, нормальна ли такая любовь?!

После «Бранда».

Как томится душа! Боже, как томится!! Лучше бы уже не видеть его совсем – легче бы было…

Какие отвратительные людишки! Какие противные!

Сегодня маленькая Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] вдруг говорит: «Мне Софья Ивановна [Лаврентьева] рассказывала, как вы снимались с Василием Ивановичем. Она говорит, что все ахнули!» А потом, когда собирались уходить, начала было рассказывать подробности – как я «ринулась сама к Василию Ивановичу» и что-то еще, но мне стало так противно, что я перестала слушать. Ах, какой это ужас! Как хотелось бы уйти, бежать от всего этого! Как это пачкает и [омельчает чувства. – вымарано]! Господи, как противно!!!…

Сегодня стою у входа в фойе, облокотясь рукой о притолоку, смотрю репетицию «Вишневого сада» (для Лужского). Вдруг кто-то берет мою руку и отнимает от стены, обертываю голову – Василий Иванович: «Здравствуйте, [как здоровье. – зачеркнуто] вы чему улыбаетесь? Смотрите на что-то и улыбаетесь…» А сам не выпускает моей руки и смотрит так хорошо-хорошо… – «Гляжу репетицию „Вишневого сада“…» – «А». (Пауза.) Потом вдруг опять берет мою руку в свою, другой как-то обнимает за плечо, нагибается – и спрашивает, как здоровье… – «Спасибо, ничего…» А у самой внутри что-то смеется радостным, хорошим смехом… Так весело, хорошо…

Болит душа… Тяжело… Мучительно…

Мама играет что-то жалобное, грустное, красивое…

Плакать хочется… А в окно смотрит ласковый солнечный день. Вон – кусок чистого, чистого неба и ослепительно-белый снег на крыше… Что-то весеннее чувствуется, радостное, свежее и бодрое… Какой страшный диссонанс с тем, что творится внутри.

Какая там страшная боль!

Зачем, зачем все это? Кому нужны эти страданья?

После «Бранда».

Немного отлегло. Очень мучил меня последнее время разлад с Василием Васильевичем [Лужским]… Мы почти не разговаривали, едва кланялись. А сейчас вот встретились во дворе, он поздоровался так ласково, я угостила его вафлями, и опять что-то скрепилось, какая-то ниточка… Вдруг неожиданно говорит: «А я знаю ваши отрывки. Мы вчера говорили о вас с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко]. Разговор был очень приятный для вас… Потом насчет „Орлеанской девы“248. Это может выйти интересно… Главное – голос очень подходит…» Так ласково, так хорошо говорил… И на душе – мигом просветлело… А то сегодня утром Румянцев249 вдруг рассказал, что говорил обо мне с Владимиром Ивановичем. И Владимир Иванович, и он сам – единодушно не одобряют меня (не касаясь драматических способностей). Поставил в пример Тарину250– «по таланту не ниже Книппер, а что из нее вышло?», то есть, другими словами, – что и из меня может ничего не выйти… И ужаснее всего то, что я сама чувствую это…

Страшно…

Сегодня утром в театре подходят ко мне Василий Васильевич [Лужский] и Ольга Леонардовна [Книппер-Чехова]; Василий Васильевич вдруг спрашивает: «С кем больше хотите заниматься – со мной или с Ольгой Леонардовной?» Я рассмеялась: «И с вами, и с Ольгой Леонардовной». Ольга Леонардовна говорит, что ей кажется почему-то, что она меня понимает и могла бы со мной заниматься. Меня это, во всяком случае, очень порадовало… И самой представляется очень интересным работать с ней. Все-таки в нас есть что-то однородное, как в актрисах, конечно… Хочется скорее начать отрывки!

Василия Ивановича вчера на «Бранде» видала только мельком, а сегодня его не было совсем в театре. Увижу завтра вечером на «Горе от ума».

Сегодня вечером шли «Дети солнца» вместо «Горя от ума». Был урок Ивана Михайловича [Москвина]. Читала «Розу Бернд» – гораздо хуже, чем всегда. Это испортило настроение. А тут еще ссора с Кореневой – мы не разговариваем вот уже несколько дней, и потом – она удивительно хорошо читала Эрику251. Мне страшно понравилось. И опять [нехорошее завистливое чувство. – вымарано, явно позже] зашевелилось в душе… Ах, как я ненавижу себя, как я проклинаю себя! Опять была минута, когда смерть показалась единственным исходом, единственной развязкой…

Кому, куда, для чего я нужна – такая противная, гадкая, бездарная?..

После «Бранда».

Тяжело… Устала страдать. Если бы можно было уехать?!!

После пробной генеральной «Драмы жизни».

Сегодня именины Василия Ивановича. К третьему акту он пришел в театр. Видела его мельком, но успела заметить, что он навеселе, вид довольный, благодушный и размякший. Не люблю его таким…

Единственно, что было сегодня приятно, – это примирение с Кореневой. А то мрачно кругом, беспроглядно…

После «Бранда».

Сегодня утром было как-то особенно на душе – ясно и легко, может быть, потому, что день хороший – солнечный и морозный… Пришла в театр бодрая, веселая… Стояли в коридоре кучкой – спорили – отчего нескладица в театре; кипятилась маленькая Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)]: указывала на разделение по партиям, на раздоры. Подошел Василий Иванович, остановился около меня, взял меня как-то под руку и так стоял все время, слушал… Потом ушел на репетицию «Стен», а у нас вскоре началась «Драма жизни». Заходил ненадолго Василий Иванович, подсел ко мне, спросил про настроение, поболтали еще немного о пустяках, потом ушел. А сейчас, в 7‐й картине, опять так любовно, так нежно обнимал мою голову, что… [два слова вымарано]… радостно забилась душа.