— У меня предчувствие, что мы прощаемся не надолго… скоро свидимся, — Рэт криво усмехнулся, а потом привлек меня.

Это было так неожиданно… он обнял меня посреди бела дня, в деревне, где было полно народу. И это Драгоций, который терпеть не мог нежничать при посторонних.

— Береги себя.

И все же я не умела прощаться. Только говорить «до свидание».

И это было куда как лучше.

========== Глава 26. Ладан и лилия ==========

“Мы думали, что будем жить вечно.

Мы были детьми.”

Слова на надгробии полудуха, погибшего в первую войну стрел.

Ты поступила правильно, говорила я себе, когда просыпалась на колкой соломе. Поступила правильно, повторяла, стоило выйти во двор. Правильно, шептала, если хотелось сорваться на крик. А потом в бессилии представляла, как было бы славно поступить совсем не правильно…

С ухода Рэта прошла пара дней, и за это время со мной не случилось ровным счетом ничего. Я словно выпала из собственной жизни, став еще одним затерянным. Казалось, вокруг надулся пузырь, через который тускнеют краски, стихают звуки, а от вкуса остается лишь горький мазок. И в этом пузыре мне приходилось существовать каждую минуту… было невыносимо.

Но сегодня кое-что все же изменилось…

Стоило перевалам с гор окончательно заместись, как Аннета умерла. Просто не проснулась, не раскрыла глаза и не увидела, как солнечный луч бьет через слюду. Она заснула. Пожалуй, это была милосердная смерть. Немногие часовщики могут рассчитывать на такое.

Я сидела в отдалении от всех. Долина скорбела, и в скрипучем морозе слышался запах благовоний из хаты. Меня там не было. С целительницей прощались, как с древним духом, чей долгий век кончился и ничто более не держит его в земной оболочке. А значит, слезы тут не уместны.

— Не подойдешь?

Я обернулась, столкнувшись взглядом с Александром. Он сел рядом, тоже отчего-то не торопясь принимать участие в панихиде.

— Позже. Сейчас мне там не место.

Он кивнул, а меня отчего-то распирало продолжить.

— Третья, — я усмехнулась, — третья смерть сначала этого лета.

— Мне жаль.

— Не стоит… я их почти не знала, — мне вспомнилась Гелла и Николь. Захотелось встать и уйти. — Знаете… я пойду, проверю… пойду просто.

— Вель, — Александр дернулся, но не стал удерживать, — ты можешь сказать, если что-то беспокоит.

Секунду мне и вправду хотелось дать чувствам волю, но лишь секунду. Я кивнула. Драгоций мне ни брат и ни отец, чтобы вытирать слезы.

Деревня опустела. Казалось, каждый ее житель счел долгом посетить кривую хату на отшибе, оттого все дворы плавали в сизой стуже. Не было ни стука топора, ни лая, ни далеких перекличек — только хруст моих одиноких шагов.

Остановилась я только под сенью платана. Руки сами зачерпнули снег и скомкали неровный шарик. А ведь так недавно я валялась в этих сугробах, а надо мной нависал Рэт, мы смеялись, щурились… нам было тепло.

— Вот ты и отбилась от стаи, Драгоций.

Голос прозвучал, как звон молотка по хрупкому стеклу. Я обернулась, сжав руку со снежком так, что тот разлетелся кашицей.

На меня смотрела Гелла Драгоций.

Я сделала шаг назад, ухватившись за ствол. Голова кружилась.

— Лучше не подходи, — голос прозвучал глухо то ли от холода, то ли от забившегося в горло страха.

— Ты еще будешь угрожать мне? Ты? Из-за тебя погибло столько людей… и погибнут.

— Я… что ты несешь?

Вокруг не было никого, кого можно было бы окликнуть… только я и девочка-призрак.

— Мне стоило расправиться с тобой еще там, в лесу. Но не вышло. Ты выжила, а Николь умерла.

— В лесу? — я нахмурилась, — значит, мои догадки были верны… это ты была тем допплером и ты приняла мой облик.

Рука сама потянулась к стреле, и острие взметнулось молнией. Теперь между мной и Геллой блестела полоска холодного металла, словно спасительный огонек маяка вовремя бури.

— Почему ты так ненавидишь меня? Из-за того, что я не смогла спасти тебя? Но я пыталась… ты сама знаешь, что пыталась. Из-за чего?

Гелла не спускала прямого, выжидающего взгляда. Я помнила, как Рок рассказывал, что со временем у духов умерших взгляд тускнеет, становится размытым, словно потекшие краски… но не у нее. И здесь Гелла оказалась особенной.

— Есть люди, которым не следовало рождаться, Вельга. Не по тому, что они плохие или злые, просто их руками совершаются поступки многим хуже, чем эти люди могут себе представить. Ты родилась именно такой. Но теперь, когда Николь больше нет, и в твоей смерти нет нужды… ты просто доживешь свой век, состаришься и потухнешь, как безликая искра от огня.

— Тогда с чего ты явилась?

— Узнать, может в тебе еще и осталось то, что может разгореться.

Мне не понравился ее ответ. От него пахло ладаном, тем самым, которым окуривали хату Аннеты.

— Знаешь, почему твой отец предал Астрагора? — Гелла не дала мне времени на раздумья, — Верд был зодчим, он очень умело читал будущее не только вещей, но и людей. А уж будущее родной дочери для него раскрылось многим раньше твоего непосредственного рождения.

— Я сомневаюсь, что ты могла быть с ним знакома, а значит все твои слова не более чем…

— Это не мои слова. Возьми.

Передо мной прямо из воздуха соткался конверт и хрупкий белый цветок. Сонная лилия. Говорят, их аромат способен утаскивать человека в реки времени, заставляя блуждать по прошлому, будущему и тому, что вовек не случится…

— Не заставляй именинника ждать, Вельга Драгоций.

Я не успела ответить, как Гелла растаяла в морозном воздухе. Остался только плотный конверт, запечатанный незнакомцем. Появилась мысль, оставить его тут, размокать и гнить, но я быстро ее отбросила. Голос шепнул, что под бумагой кроются разгадки тех тайн, что плотно оплели мою судьбу. И нигде более мне их не получить.

Размашистым витиеватым почерком на весь лист было выведено:

«Ответы на многие вопросы мы знаем. Просто забываем их.

Р.Х.О.»

Я дотронулась до инициалов, прокладывая пальцем ленту чернил. Кто автор этих строк? Друг или враг? И есть ли ему дело до меня, или только очередное желание втянуть в мутную паутину… Я еще раз перечитала письмо, столь же краткое, сколь и манящее.

Р.Х.О.

Значит, не Драгоций… и не Столетт…

— Вельга!

Письмо чуть не выпало из рук прямо на рыхлый снег.

— Фух, ну ты и забралась… что это?

— Приказ для управляющего, — я поспешила сунуть конверт за пазуху, — ничего интересного, Юста… как все прошло?

— Представляешь, все свечи погасли… впервые такое вижу, даже госпожа их не зажгла, только потом…

Я вновь упала в раздумья, пока голос Юсты не превратился в далекий шум прибоя. Пальцы жег нежный холод лепестков, и сразу вспомнился другой цветок, попавший в руки. Тогда он принес только беду, а этот…

— … а ты как считаешь?

— …

— Вель! Пойдем-ка домой, и отпусти ты уже… знаю, Аннета тебя пригрела, но ведь такова воля времени. Не печалься…

Кажется, Столетт списала мою задумчивость на смерть наставницы, что впрочем, неудивительно. Вдруг стало так совестно, словно над ухом раздался стук спиц и старческий, вымученный кашель.

— Для каждого из нас — свое время, — сами прошептали губы, — пойдем отсюда.

В хату я так и не зашла.

В темноте лилия казалась жемчужиной, поднятой со дна. Я держала ее на ладони, не решаясь приблизить к лицу. За перегородкой сопели девочки, и из леса слышался волчий вой охотящейся стаи. Эти звуки стали почти родными.

— Решайся, — прошептала я. Надо либо вдохнуть сладкий аромат полной грудью, либо растоптать цветок сапогом.

Если ты растопчешь его, то никогда не узнаешь, кто ждал тебя…