— Зачем, если у нас есть немочь? Должна же быть с нее хоть какая-то польза.
Я начала одеваться, стараясь не шуметь. Эти две могли препираться вечно, столь же громко, сколь и бессмысленно. А тратить силы на пустой треп не хотелось.
— Вель помогает Аннет, она в травах сведует и вообще ее сам Астрагор учил. Так что не немочь она вовсе!
— Она бледная, тощая и тщедушная. А как к нам попала — вся в синяках да ссадинах была, ее еле госпожа Зарри выходила. На такую разве что дурак посмотрит, — со злостью добавила Эйприл, — или наш Арис, хотя тут разницы никакой.
Я как раз натянула платье с простым темным передником и зачесала остатки волос, чтобы не лезли в глаза. Из мутного осколка на меня посмотрела худая девочка с огромными серыми глазами — права, Эйпирл, гордиться тут особо нечем.
— Пока вы спорили, я уже собралась и умылась, а скоро ведь помогать позовут, — обычно прекращать утренние склоки приходилось мне, — а опоздавших кормить отдельно никто не буде…
— Да помолчи ты, — Эйприл выглянула из-за своей ширмы, лохматая, в одной сорочке, — все трещишь и трещишь…
Я улыбнулась ей, поворошила кочергой в жаровне, бросив туда пару поленьев, и поспешила во двор. Пускай ворчит, сколько захочет, мне-то что.
Деревня Столеттов поначалу пугала и удивляла, настолько она была непохожей на Змиулан. Огромный платан, защитник рода, накрывал кроной весь поселок, не пропуская метели, снега и дожди. Александр рассказывал, что он ровесник первых духов и самого Драголиса, любимое дитя вечного леса… Я каждое утро останавливалась перед платаном и склоняла голову. Благодарила, что приютил чужую под своей кроной.
Сами Столетты походили и не походили на нас одновременно. Пожалуй, они были более шумными, веселыми и не важничали без повода. Наверное, все оттого, что Хронимару тут почитают, боятся, но все же любят. Она для них первая в роду, ее слово — закон, и горе тому, кто испробует ее гнев, но мать никогда не отвернется от своих детей. А Столетты все ее дети.
Столовой залы, как в Змиулане тут не было, кухня выходила прямо во двор, где каждый мог сам найти себе место. Мне все еще боязно было ходить через главную площадь, уж слишком много взглядов сразу притягивалось. Чужие в долине появлялись редко, и ко мне еще толком не успели привыкнуть.
— Ну что, опять сегодня к Аннете пойдешь, — Нэн, кухарка, отчего-то всегда старалась приласкать меня, словно дикого звереныша, — на, возьми-ка пряник, а то совсем просвечиваешь… время, и как тебя бы откормить.
— Снова ее голубишь? — раздался громовой голос Михеля. Он служил у Хронимары главным псарем и своих борзых любил куда больше людей. — Может, раз так привязалась к девке Драгоций вспомнишь, кто твоему Тиму башку-то оторвал…
Нэн побледнела, и ее толстая рука безвольно скользнула по столу.
— Уж точно не эта девочка… а ты иди давай, а то тебя Аннета схватится, — она все же сунула мне пряник и подтолкнула к выходу. — Иди, иди.
Я вжала голову и проскочила мимо здоровенного, страшного псаря. Тот сощурился, пробурчав что-то про «гнилую породу». Да, Драгоциев тут не жаловали.
Вот уже две недели, как я помогала старой, полуслепой старушке, Аннете. Говорили, что ей уже минуло третье столетье, а сама она из горных ведьм, прислужниц Агатты. Говорили, что Хронимара специально ездила за ней в монастырь и что нет ни одной травинки, листика или цветочка, коим не нашлось бы места в ее хате. Говорили многое, а как по мне, Анетта была обычной старушкой, слегка поехавшей крышей. И помогать ей по сравнению с учебой в Змиулане, было все равно, что пересесть на вьючного мула после норовистого малевала.
— Пришла, детонька, — голос у нее был сухим и бесцветным, — сегодня будем сушить зверобой и календулу на зиму. Молоть пижму с тмином и… кхкххк, — иногда старушку разбирал кашель, — ох, холодает-то как… поди-ка еще дров подбрось, да вымети пол.
Вот так и проходила половина моего «обучения». Слуг-фей в долине не было, часовать многие не умели, а те, кто умел, пыль по углам не собирали, вот и приходилось всю грязную работу делать ручками. Правда, один раз меня все так достало, что я взялась за стрелу, мигом отдраив все полы… что за шум тогда поднялся. Аннета чуть ли за волосы меня не драла, крича, чтобы «никакой ейтой пакости в ее хате не было».
Дрова приходилось таскать из соседнего амбара, а путь от него был неблизкий. Обычно к концу такого забега я вся потела и не могла отдышаться, словно и правда была «хворой немочью».
— Ой, Вель, тебя-то я и ищу, — на полпути мальчишеский голос врезался мне в спину. Оставалось только подавить вздох и развернуться.
Мы с Арисом были чем-то похожи: оба худые заморыши, слабые от рождения. Наверное, оттого он мне сразу не понравился, а я ему — наоборот, приглянулась. Бедняга не знал, что мое сердце давно отдано другому и тот другой во всем его превосходит.
— Помочь? — он постарался отобрать связку дров, но растерялся и те повалились на землю, — ой, сейчас подберем… не переживай.
Я распрямила затекшую спину, ну хоть не придется таскать эти полена. Вообще парень был симпатичный: светловолосый, кудрявый, с задумчивым, вечно устремленным в себя взглядом. Таких обычно называют вечными мечтателями, а девчонки принимают их отстраненность за робость, а неуклюжесть путают с влюбленностью.
— Я и не переживаю. Это же дерево, куда оно убежит.
Арис отчего-то рассмеялся, будто услышал шутку.
— У тебя ко мне дело, говоришь?
— Ах. да, папа просит сделать Аннету мазь от воспалений. У нас у малого зубы режутся, нет больше сил терпеть. Подсобите?
Я кивнула, пропустив половину истории. Мазь от воспалений. Смешать настойку пустырника с соком лунных ягод, а потом добавить щепотку хмеля… Арис кашлянул, призывно рассматривая меня.
— Ну так что, пойдешь?
А это-то откуда взялось… время, что я пропустила.
— Куда?
— Ну на охоту со мной, что тебе в деревне все сидеть. А коли я белку или рысака подстрелю, то шкурку тебе на шапочку или перчатки отдам, а? Будет у тебя меховая горжетка к зиме, как у госпожи Зарри…
— Я что-то запуталась… так что у меня будет: шапка, перчатки или горжетка? — Арис смутился под прямым взглядом, — да и дичь вся сейчас за перевал ушла, что ты мне наговариваешь.
Мне вспомнились слова Юсты про речку, и порыв сухой злости обжег изнутри. Ну не видит он что ли, не до того мне, пускай проваливает уже со своими горжетками. Вон, Эйприл его из без них поди примет.
— Ну так что, сходим? — Арис чуть приблизился ко мне, и волна неприязни пробежала по кожи. — Или тебе лучше полы в хате драить да с золой возится?
Подловил, хитрец. Полы и зола достала меня похлеще вечных придирок Феликса, по коим я даже заскучала. К тому же, эта рутина повторялась изо дня в день, так, что и во снах руки болели от извечных мозолей.
— Кто же меня отпустит? — мы почти дошло до хаты.
Арис остановился, и мне тоже пришлось. На лбу у парня пролегла складка, и он очень странно прикусил губу, будто решаясь на что-то. Вдруг его рука дернулась ко мне, я даже отпрянуть не успела, как холодные пальцы скользнули по щеке, убрали локон, а потом также быстро отстранились. Время. И что это было?
— Я все устрою, Вель, — он изо всех сил избегал моего взгляда, — обещаю.
И, оставив связку дров, Столетт исчез, даже не обернувшись. А я сняла перчатку и провела по щеке. Кожу будто огнем жгло, а сердце глухо билось маленькой пташкой. Кажется, менялась не только жизнь вокруг, но и я сама.
========== Глава 17. Такие разные стрелы ==========
«Тот, кто умеет чувствовать, не отвернётся от чужого горя»
Дарина, травница из Драголиса
Сухая крушина пахнет болотом, а зверобой тянет выкошенным полем. Цветки омелы очень хрупки, отчего толочь их надо в фарфоровой чаше, а шишки хмеля шишки лишь на словах, на самом деле это неокрепшие побеги… все это я выучила в теплицах Змиулана, а сейчас активно применяла на практике. Аннета отметила мою образованность, сказав, что «от Драгоций обычно ждешь меньшего», но на этом ее похвала и кончилась. Оказалось, все я делаю не так. Разрез наношу не вдоль, а поперек, перетираю вместе с лепестками, еще и рыльце с пыльцой, а руки у меня так вообще «будто мяснику принадлежат».
