– Послание твари, – говорит за спиной Сойт Роэн. – Угроза.

В мозгу возникает картинка: ревущее пламя глодает оскаленный череп. Точно так сгорел Тлалок, когда Зарин Аваддон заявила права на Плутона.

– Возможно, – облизываю губы. Или триумф свободы. Прощание. Сожаление об утрате… В зале плещется эхо шагов: маги и Адамон уходят прочь. Проверить, не добралась ли тварь до святая святых – личной библиотеки Совета с хранилищем артефактов.

– Так чье это? – на грани слышимости спрашивает мужчина. Я роняю окровавленный осколок в карман, промакиваю платком порез.

– Нового хозяина твари, – которая зажгла сигил разрыва единым мощным выбросом – словно солнце взошло. Семьдесят пять процентов огня. Недалеко от Висии.

Только он колдовал иначе. Его стихия расцветала в воздухе обманчиво медленно, завораживая переливами золота и киновари. А потом вдруг оборачивалась утробно воющим смертоносным вихрем.

– Что ты собираешься делать? – не отвечаю. Я без понятия.

***

Короткий сон уходит перед рассветом. Еще не открыв глаза, знаю – на часах без пятнадцати пять. Мое время сизых сумерек и стылой тьмы. Выпутываюсь из влажных простыней. Пол холодит босые ноги. Призраком прохожу в мутном, расколотом трещиной зеркале. С трудом открываю рассохшуюся раму окна, дерево крошится под пальцами. На улице холодно и непривычно ярко: горят оранжевым фонари ограды, на заросшей травой дорожке лежит четкая паутина теней. Далеко-близко перекликаются птичьими голосами патрули. Прислушиваюсь, расшифровываю:

– Все спокойно, – чудовище ушло и не вернулось. Растираю скованную напряжением шею. Прижимаюсь щекой к шершавой раме. Слушаю пробуждающийся мир. Голоса людей смолкают, а вот чириканье становится гуще. Воробьи пролетают по сумеречному небу.

– Ученые собираются провести ритуал, – предупредил меня ночью Сойт Роен. – У них осталась плоть твари, от нее несложно протянуть ниточку к созданию.

Сложно потянуть.

Кого из огненных выберут? Мантикора измотан последними исследованиями. Янни слаб. Наас и Нина тем более. Значит, сегодня не повезет Илаю… или новенькой, – мысль отзывается спазмом в шее. Валентин сказал, что дал Зарин монету, зачарованную глушить эмоции, но как поведет себя сила девушки в условиях ритуала и клятвы? Испуга и боли? Что сделает тварь? Воспротивится призыву, задавит магию хозяина до искры? Или охотно вернется в лаборатории – мстить?

Она не станет – в памяти звучат далекие шершавые слова:

– Мне некому мстить. Я уже добралась до Хайме и его шавок. Прокляла – обереги не спрячут. Поэтому они не покидают периметра. Но однажды выйдут, выйдут умереть – когда устанут жить в Университете. Год… два… хоть десять. Неважно. Ваша клетка побольше моей, да только со временем станет тесна. Ты не хуже меня знаешь, Эрлах, как тяжело дышится в этих стенах.

Взгляд цепляется за граффити на ограде: красный глаз и подпись – Саурон. Выше, за витками колючей проволоки, в облетающей листве мигает алым глазок видеокамеры. Я отворачиваюсь и закрываю окно.

– Знаю. И думаю, что пора нам снова встретиться, Плутон.

Поясная кобура с пистолетом, рубашка и брюки ждут на стуле, пока я заправляю кровать – тщательно избавляясь от складок на покрывале. Армейская выучка. Висия всегда наблюдал за мной, легко усмехаясь. Прислонялся к косяку, зевал и приглаживал коротко остриженные волосы. Отводил светлые глаза, когда я начинал переодеваться. Тихо бросал:

– Я к автоматам, – за кофе. А когда я выходил из комнаты, уже протягивал стаканчик. Я обжигался о тонкий картон и горький вкус.

– Я понял от чего у тебя морщинки у рта, – сказал он за два месяца до смерти. Глотнул свой капучино. – Каждое утро ты кривишься, когда пьешь эту дрянь.

– У тебя такая же, – и никаких морщин.

– С молоком и сахаром, – Висия поднял брови. – Гораздо вкуснее. Попробуй, – я попробовал и чуть не подавился. Парень рассмеялся:

– Чего?

– Сколько сахара ты положил? – я поспешил запить сиропную сладость остатками эспрессо.

– Четыре пакетика, – огненный маг улыбался, склонив голову набок. На щеках дрожали солнечные блики. – Мой заряд бодрости. Нелегко, знаешь ли, вставать в пять утра каждый чертов день.

– Ты можешь спать, – я опустил ресницы.

– Оставлять тебя бродить в одиночестве? Ни за что.

– Но ты оставил, – я стою в пустынном холле у жужжащего аппарата. Прослеживаю пальцем ветвистую трещину на стене. После первого и последнего ремонта общежитие быстро начало разрушаться. Стискиваю руку в кулак, чтобы не поддеть ногтями штукатурку, не проверить – нет ли под ней жирной копоти. На мгновение вижу коридор черным, с сожженными в угли дверями.

– Четыре года назад, – Висия вспыхнул, наша комната превратилась в огненный ад. Пожар охватил половину здания. Забрал моего друга и три жизни, искалечил пятнадцать человек. Меня тоже.

Ожоги не в счет, и диагностированная Гийотом депрессия тоже.

Я изменился изнутри.

До гибели Висии едва замечал огненных магов. Не интересовался и работой лабораторий Рамона Хайме. Хватало своей. Пожелания-приказы искать наследников пламени неизменно отправлялись в конец короткого списка неприоритетных задач. Там же значились Высшие твари, Темные земли и Первичный портал – любимые фантазии Совета. Я выбирал другие цели, избегая мараться о тьму. Справедливо полагал, что если долго вглядываться в бездну, однажды она заглянет в тебя. Отметит, как отмечает всех своих детей, позволяя мгновенно узнавать родственную душу в толпе. Теперь я тоже могу: увидеть тень своих страхов в Нине Северин, холодную тревогу – в Наасе Мерезине. Внутри Янни – бессилие, горечь утраты. Мантикора напоминает горячечную вспышку ярости, в Илае переливается жаром углей затаенная ненависть. Были и другие, которые не вернулись из ритуалов. Все разные и в чем-то совершенно одинаковые, но только Зарин Аваддон вдруг показалась мне чистой силой. Разрушительной и созидающей – как пламя войны, что затухает победой.

– Твари повезло, – скользя пальцами по стене коридора, иду к пожарному выходу. – На месте Зарин мог оказаться любой.

Надавив у ручки, открываю скрипящую дверь почти бесшумно. Тенистый переулок пуст. Ржавый свет фонарей уже поблек на фоне светлеющего неба. Дыхание вырывается паром. Воздух пахнет тиной и стоячей водой. Плотнее запахиваю плащ, поднимаю воротник. Переступаю через перегородившую дорогу ветку. Ночной ветер засыпал асфальт оборванной листвой, каждый шаг сопровождает шелест. Не смолкает даже когда я останавливаюсь – птицы перепархивают в кронах.

Нащупываю в кармане осколок колбы и мягкий пакетик.

Нужно поспешить.

Пройти через слепое пятно камер, сплести сеть маскирующих чар, запустить сигил присутствия, разминуться с патрулем – проскальзываю в обманчиво густой кустарник, замираю, пока уставшие люди проходят тропинкой мимо. Луч фонарика вяло шарит по зарослям, касается рукава и бежит дальше. Выдыхаю: преступная халатность. Я мог бы убить весь отряд за минуту. Отступаю прочь, шепчу:

– Доложить Кану.

Другие группы далеко, и я не таясь добираюсь до ручья. Любимое место Нааса, сюда он зовет, когда хочет поговорить. Здесь стоят мощные заглушающие, здесь маг признался:

– Я обещал кое-что… – чертовой твари. Вот, когда все началось. С этого обещания.

– Чертова тварь, чертов порывистый мальчишка! – шепчу я, проходя речными камнями к центру потока. Утренний туман рассеялся, к рассветной свежести примешиваются запахи трав и палой листвы. Остановившись на крупной глыбе, проверяю заглушающие чары и достаю из кармана пакетик с окровавленной ватой. Опускаюсь на корточки, прикладываю ладонь к прохладному песчанику. Задерживаю дыхание, нащупывая сердце – порода отзывается дрожью.

– Привет, – изнутри валуна поднимается тепло. Творю сигил из заполняющего трещины крошева, отщипываю кусочек ваты и вплетаю в знак. Теперь чувства, чтобы оживить. Я собираюсь приманить порождение страха.

– У меня есть подходящее воспоминание.

Блеклый облачный день. Пламя ревет в окнах общежития. Мечутся люди, крики тонут в вое сирены. Кто-то пробегает мимо, цепляя плечом. Я силюсь вдохнуть едкий от дыма, жаркий ветер – и не могу, не могу отвести глаз от столпа огня: там наша комната. Руки, грудь и живот пульсируют болью, тело сотрясается, колени слабеют. Задыхаясь, я падаю в погребальный свет, в сумеречную воду. Но меня дергают наверх за воротник плаща.